Критическая масса (сборник)

Пару невнятных секунд она ошалело смотрела в окно на смутно знакомую грязновато-скучную площадь, потом обернулась на зловонную тушу, бодро закопошившуюся рядом, но сразу нетерпеливо вскочила, накидывая капюшон и привычно забрасывая за спину школьный рюкзачок. Пассажиры бойко двинулись по проходу, таща в общем потоке и Сашеньку, на всякий случай пристроившуюся поближе к соседке – и так людская волна благополучно вынесла ее вон. Отбежав подальше от стоянки междугородних автобусов, она деловито осмотрелась, и первым ею замеченным было то странное обстоятельство, что взрослые люди, сновавшие по серому месиву из грязи и подтаявшего вчерашнего снега, выглядели вовсе не опасными. Казалось вполне возможным без страха подойти к любому из них и спросить про злосчастное Рычалово. Она не знала, что в русской провинции отношения между взрослыми и детьми несколько правдивее, чем в мегаполисах – во всяком случае, там вполне допускается наличие у вышедших из детсадовского возраста детей каких-то своих дел, в которые родителям, замученным жизнью намного сильнее, чем в благополучных городах, вмешиваться попросту некогда…

Сашенька инстинктивно выбрала женщину попроще, вряд ли одержимую непреодолимым педагогическим ражем, и вежливо спросила ее, не знает ли она, как проехать в деревню Рычалово. «Ты вот что, – просто ответила та. – Вон туда беги, где – видишь – маленькие такие автобусы стоят. Там водителей спроси, они скажут, кто через него едет».

Так Сашенька и поступила. Она стала подбегать ко всем автобусам на кольце по очереди, деликатно засовываться в открытую переднюю дверь и быстро лепетать: «Здрасьте, скжите-пжалста, вы через Рычалово едете?». Ей повезло уже в четвертом, который даже сыто урчал, заглотнув изрядное количество торопливых пассажиров. Деньги она отдала равнодушному водителю и вскоре тряслась у окна, напряженно глядя вперед, на знакомую раздолбанную дорогу. Сначала она лишь хотела поскорей добраться до намеченной цели, почему-то считая, что, как только это случится, все остальное уладится само собой, но когда вдруг увидела над заплеванным домиком остановки название «Лешие головы», изнутри начала постепенно нарастать мелкая противная дрожь. После «Тараторочки» Сашеньку внезапно замутило, так что пришлось прикрыть глаза и глубоко задышать, а когда автобус начал неуклонно тормозить, ей захотелось съежиться или вовсе раствориться в небытии… «Ну, девочка, которой в Рычалово! Не спи давай, приехали!» – добродушно пробасил водитель. «Спасибо», – заученно выдавила Сашенька и, автоматически поднявшись, не чувствуя собственных ног, двинулась к двери. «Укачало тебя, что ли? – заботливо спросил ее этот добрый дядька. – Вон какая белая вся… Ну, ничего, сейчас воздухом подышишь…».

Оставшись в полном одиночестве на деревенской дороге меж двух стен неприветливого коричневого леса, под слякотным небом, она ощутила неожиданный приступ острой тоски. Следовало пересечь дорогу и пройти дальше пешком около полукилометра – так примерно она ощущала – после чего свернуть в этот вот страшный голый лес, совсем не похожий на хорошо известный и любимый летний – веселый и цветной. Только в эти минуты Сашенька в полной мере постигла совершенную необычайность и почти невозможность того, что она делала, и ей вдруг подумалось, что окажись на ее месте вполне взрослая женщина, всю жизнь прожившая в большом удобном городе, то ей не менее жутко и бесприютно было бы сейчас… Путешествие переставало быть завлекательным приключением, предпринимаемым во благо мифической справедливости, и постепенно обретало все свои законные и лишенные всяческой романтики черты. Одиннадцатилетний ребенок стоял один на пустынной дороге вдалеке от дома, школы, мамы, друзей и книг и собирался свернуть в незнакомый предзимний лес, чтобы искать там в озере человеческий труп. Ребенку впервые захотелось тоскливо и пронзительно завыть в тяжелое мутное небо.

Сашенька зажмурила глаза и изо всех сил замотала головой. «Милый, хороший! – пронеслось у нее в голове. – Ты ведь можешь сделать так, чтобы я не сошла сейчас с ума! Сделай, пожалуйста, сделай! Ты все можешь, я знаю, помоги мне, как-нибудь помоги!!». Никто не отозвался ни сверху, ни сбоку, но дышать и думать стало немножко легче. Девочка перебежала дорогу и помчалась по обочине вперед, стараясь меньше размышлять и производить побольше шума, чтоб не испугаться оглушительной тишины. Дыхания хватило ненадолго, и остро закололо в боку, как бывало на физкультуре, когда жестокий физрук, видя, как она, задыхаясь, плетется в хвосте ровно бегущей колонны, издевательски кричал ей «Быстрей! Быстрей! По-одтянись! Не отставать!». По крайней мере, здесь ее не подгоняли. Минут пять Сашенька шла умеренно быстрым шагом, когда заметила, наконец, поросшую темной травой колею, уводившую в глубь леса.

Свернула, пошла… Думала, что умрет там от страха, но ничего! Удивительным образом даже ноябрьский вовсе не приветливый лес подействовал успокоительно на нее, вечную лесную странницу, и она даже ухитрялась замечать по пути маленькие приветы, словно предназначавшиеся лично ей. Вот два хрупких фиолетовых цветка, смело расцветших поздней осенью среди серебряного мха; вот не подчинившийся всеобщей повинности сбросить листву молодой своевольный дубок, словно накинувший бронзовый кафтан на узкие плечи; вот три крошечные елки-одногодки странно торчат посреди лысой полянки в окружении ровных, как на подбор, плакучих берез… Сашенька не могла не замечать всего этого даже при самых драматических обстоятельствах, потому что привыкла к природе, гостя у бабушки, и ее даже порой тянуло достать из рюкзака фотоаппарат и запечатлеть что-то для будущего – так, на всякий случай.

Но незаметно пробежал уже, наверное, час, а дорога все шла и шла невозмутимо по замершему лесу, и никаких признаков озера или, хотя бы, просвета, так и не намечалось… Сашенька остановилась и призадумалась. Сколько она прошла? Километра три? Четыре? Навряд ли. А сколько ехала машина, свернув с шоссе? Очень недолго – но она ехала! И могла проехать километров пять или… или… семь… Значит, Сашеньке тогда только показалось, что озеро близко – а ей до него вообще не дойти, потому что уже сейчас ослабевшие после недавней болезни ноги начинают подозрительно гудеть, а голова – кружиться… Пусть она на последнем дыхании прошагает еще столько же, пусть потом хоть проползет остаток пути – но ведь тогда уже… – девочка содрогнулась – стемнеет! И домой ей вообще не вернуться – никак, ни при каких обстоятельствах не вернуться! И самое умное, что она сейчас может сделать – это немедленно повернуть назад и, пока не поздно, успеть сесть на обратный автобус!

Очень хорошо поняв, что именно она должна сделать, чтобы не попасть в беду, Сашенька решительно направилась по прежнему пути. Спустя еще четверть часа она вспомнила про термос за спиной – вернее, он сам ей о себе напомнил, когда нестерпимо заныли плечи под лямками легкого рюкзачка. Поваленных берез хватало там и тут, поэтому одна из них сразу превратилась в место привала и перекуса. Булка с колбасой и чай исчезли вдруг так нереально скоро, что Сашенька и сама удивилась, как это она могла так быстро и ловко уплести большое, в сущности, количество калорийной пищи – дома она обычно один бутерброд неохотно жевала минут двадцать… Следовало спешить, потому что часы на мобильнике показали половину третьего – а это означало только одну ужасную вещь: через час – много через полтора – день начнет стремительно гаснуть, и тогда… «Об этом думать нельзя», – строго приказала себе Сашенька, снова пускаясь в путь…

Вскоре усталость начала доминировать над всеми остальными на время притупившимися чувствами. Страх то ли умер, то ли сроднился с душой девочки настолько, что стал почти незаметным, и она теперь могла думать только об одном: скорей бы, скорей… Внезапная мысль пронзила ее насквозь, как пуля: а вдруг это вообще не та дорога?! Вдруг там, на шоссе, был еще один поворот?! Сраженная страшной догадкой, она замерла на месте, дыхание перехватило… Но именно в этот оглушительный момент острый глаз ее уловил далеко впереди намечающийся широкий просвет…

…Это, несомненно, было оно, то самое озеро из ее воспоминаний – или бредовых снов. Те же врезавшиеся в память косые седые мостки среди рыжего камыша, та же заросшая тропа, бегущая кругом… Сашенька мысленно «выключила свет» – ведь тогда была ночь – и вздрогнула от похожести получившейся перед внутренним взором картины. Итак, хотя бы озеро ей не приснилось…

Интуитивно она замедлила шаг и, невесомо ступая, одновременно чутко прислушивалась: ничто не шевелилось кругом. Молчали птицы, трава и ветер. Девочка опасливо двинулась по мосткам, ощупывая каждую досочку ногой – и ни одна не скрипнула. Вода стояла почти вровень с последними перекладинами, и на ее поверхности густо лежала побуревшая от старости ряска. Если он находился там, на дне, то спрятан был надежно… Что это? Может, показалось? Из-под ряски как будто поднимались редкие, но сильные пузырьки… Вот выскочил и лопнул еще один… И еще… Сашеньку начала бить крупная, холодная дрожь…

Она обернулась на берег и у самой воды увидала длинную, серую от времени гладкую палку с ржавым гвоздем на конце – несомненно, часть бывшего поручня этих древних мостков, на которых когда-то, наверно, стирали белье крикливые деревенские женщины… Палку она принесла, но прошло еще несколько черных минут тишины и ужаса, пока решилась осторожными движениями разгрести противную ряску. Глубоко внизу блестел серебряный прямоугольник – и Сашеньке сразу вспомнился пустой жестяной звук в заднем багажнике… Канистра. Та, которую привязали к… к нему… Сашенька нагнулась ниже. Контуры канистры стали отчетливее, а еще дальше, в глубине… Там, определенно, виднелось огромное мутно-желтое человеческое лицо с тремя страшными провалами на месте глаз и рта – и темнели очертания скрюченного, словно замершего в последней борьбе мужского тела…

Палка выпала у девочки из рук, к горлу подкатил едкий настойчивый ком – и вся булка с колбасой и чаем одним мощным толчком выплеснулась из ее нутра прямо поверх быстро смыкавшейся над своим гадким сокровищем ряски… Сашенька хотела истошно, животно закричать, но из горла вырвался только чудовищный спастический сип; заломив руки, она неуклюже развернулась и, ничего не видя, не дыша и не соображая, в помрачении ринулась по мосткам, по берегу, по дороге – прочь, в неизвестность, в никуда и ни к кому…