Кризис среднего возраста. Записки о выживании
Шрифт:
— А правда, — спросил он, — что вы бросили свою семью?
Он огляделся вокруг и расхохотался. Люди в аудитории перешептывались.
— Да, бросил.
— Вы бросили свою семью и детей?
Я опустил голову.
— Да.
— И оставили их без цента в кармане?
— Подождите, вы не понимаете… У меня не было выбора…
Этот сопляк вынул из-за пояса хлыст и уже приготовился меня бить, когда появился сам Юнг и взошел на кафедру.
— Прекратите! — закричал Юнг. Он был стар, ему, по крайней мере, было лет восемьдесят. Он сутулился, в руке у него была трость. — Этот мужчина— обычный человек, — сказал он, указывая на меня. — Это его единственное преступление.
Он повернулся ко мне и сказал:
— Идите отсюда. Продолжайте работать
Я проснулся, чувствуя себя значительно лучше.
В следующий раз Норман пришел в плохом состоянии. Он неуклюже вошел ко мне в кабинет с обычным для него видом побитой собаки.
«Эх ты, бедный дурачок, — подумал я, — получил как следует в пах».
— Я полностью уничтожен, — сказал он, плюхнувшись в кожаное кресло.
Я ждал.
— Это было ужасно, — сказал Норман. — Она меня укусила. Нет, не в прямом смысле. Для этого Нэнси слишком хорошо воспитана. Она поступила более тонко. Она может дать мне пинка, чтобы не оставалось следов. — Он изменился в лице. — Целый день я был командировке в Баффало. Поехал туда, чтобы подписать большой контракт. Мне пришлось остаться на ночь, и я шатался вокруг бара. В баре может случиться все что угодно. Я никогда не рассказывал вам о Шейле с ее обученной обезьянкой? Это отличная пара. Мы прекрасно проводили время, пока она не позвонила мне домой и не послала туда корзину винограда. Я сказал Нэнси, что кто-то ошибся адресом.
Так как у Нормана была очень хорошо развита функция ощущения, его интуиция, хорошо чувствующая возможности, была окрашена его тенью: нравственными сомнениями, которые были несколько меньше этических.
— Вопреки своему стремлению остаться и развлекаться я вернулся домой. Мне действительно очень хотелось быть с Нэнси и детьми. Это вполне естественно; обычно бывает именно так: находясь в командировке, я почти всегда тоскую по дому. Но если появлялась возможность получить маленькое удовольствие, я часто оставался в другом месте. Знаете, как это бывает: длинный тяже лый день, вам хочется выпить, расслабиться, и находится теплое место, где можно это сделать. Я никогда не считал, что Нэнси мне доступна, если вы понимаете, что я имею в виду. Я уже говорил, что прямо она мне не отказывала, но, находясь с ней в постели, я не получал никакого удовольствия.
Ближе к делу, Норман. Я уже слышал это раньше.
— Ожидая моего возвращения домой, Нэнси всегда готовит прекрасный обед. Она превосходно готовит: три года этому специально обучалась. Я ожидал, что приеду и вкусно поем: скажем, баранину с перцем и чесноком — у Нэнси получается невероятно вкусный соус к баранине — и бутылочку хорошего вина: мне нравится Бужоле-Виллаж разлива 84-го и 85-го годов. Потом мы играли с детьми, укладывали их спать, а затем в тишине беседовали у камина. По-настоящему теплая домашняя атмосфера: пожалуйста, типичная счастливая семья. Именно такая, как пишут в учебниках, правда? Я включаю какую-нибудь тихую музыку, может быть «Битлз» — нам они всегда нравились — или же сестер Мак-Гарригл, может быть, Стинга: это фантастически лиричная музыка… А вы знаете, что он проходит в Англии юнгианский анализ?
Подобные детали, которые фактически не имеют никакого значения, сводят меня с ума. Мне нужны факты и только факты!
Рассказ Нормана был похож на путь змеи в высокой траве. В конечном счете он придет туда, куда она направляется, а пока совершает странствие. Мне не следовало выражать своего недовольства, ибо прямой путь — не всегда кратчайший. Поэтому я сохранял спокойствие.
— …И все пошло прахом, — сказал Норман.
— Да, все пошло прахом, — понимающе кивнул я.
— Начнем с того, что не было никакого мяса — была рыба.
Всего лишь запеченная в муке рыба; разумеется, она была приготовлена великолепно, но, понимаете, я не люблю рыбу. Я всегда ею давлюсь, потому что в ней все время приходится искать кости.
Во-вторых, Нэнси забыла купить вино. Так что пришлось довольствоваться апельсиновым соком. Я терпеть не могу апельсиновый сок. Он ассоциируется
у меня с червями.Затем дети. Я уже говорил, что люблю детей, это правда. Но, позвольте: кто должен сидеть с детьми и заботиться об их здоровье? Ян ест только кашу или обеды, приготовленные из концентратов. Нэнси говорит, что сейчас у него такая стадия развития, скоро она пройдет, но я в этом не уверен. Он сидит, съедая одну за другой тарелки кукурузных хлопьев с молоком. Он не станет есть тост, если его густо не намазать маслом. Мне хотелось заплакать. Дженнифер по-прежнему писается в штаны и отказывается вытирать нос. Кожа у нее на щеках совершенно задубела от соплей.
Я засмеялся. Возможно, и заплакал одновременно. Норман уловил мое настроение.
— Они не могут сидеть спокойно без телевизора и не хотят собирать паззлы. Игра в блошки! Лего! Old Maid! Tiddley winks! Матрешки! Конструкторы! Железная дорога! Все эти игры у них есть, но они совершенно не обращают на них внимания! Они не умеют читать и не могут написать ни слова!
Мы оба сникли, тяжело вздыхая.
Норман очнулся.
— Пока Нэнси нежилась в горячей ванне, я уложил детей спать. Мне показалось, что это хороший знак. После ванны она обычно охотнее занимается любовью. Я разделся и надел свое нижнее белье, которое она подарила мне на Рождество. Я прошел на цыпочках в гостиную и создал сцену. Поставил «Лучшие песни Фрэнка Синатры» — она его любит. Вытащил Grand Marnier и два круглых бокала и лег на ковре перед камином.
Что ж, подумал я, пусть так. Я скажу ей прямо. С полным доверием. Я готов допустить несколько ее связей на стороне только не ближайшие соседи, ничего рядом с домом. Я скажу ей: мне известно все, что происходит между ней и Борисом. Я поклянусь прекратить все отношения с другими женщинами, и это будет свидетельством и залогом моей неувядающей любви к ней. Она поступит так же, и в полусумеречном свете от угасающих углей мы займемся сумасшедшей любовью. Богарт и Бэйкел. Прямо как в кино.
Норман опустил взгляд.
— Когда Нэнси вошла, она была полностью одета, аккуратно причесана, с заново наложенным макияжем и так далее. «Мне нужно на некоторое время уйти», — сказала она. Я не мог скрыть разочарования. Моя голова поникла фута на два. «Сейчас 10.30, сказал я, — ты уверена, что там необходимо твое присутствие?»
Нэнси всегда ставила вопрос так, как ей было нужно. «Сегодня вечером принимает Валери. У нее вернисаж. Я забыла тебе сказать, что обещала ей прийти».
Валери — роковая подруга Нэнси, которая занимается гончарным ремеслом. Это довольно интересная причуда, некоторые даже называют ее искусством. Когда Валери приступает к работе, стены начинают сотрясаться. Даже кошки убегают и прячутся. Мне не нравится ни сама Валери, ни ее горшки.
«Я надеялся с тобой поговорить», — сказал я. Я провел пальцем по оправе очков, и у меня все поехало вкривь и вкось.
«А о чем ты собрался со мной поговорить?» — спросила Нэнси с долей сарказма.
Лежа полураздетым на полу, я чувствовал себя довольно глупо, но продолжал углублять тему.
«Мы могли бы начать с Бориса», — сказал я.
«Борис? А что Борис?», — она скрестила на груди руки. Она всегда держит руки на груди, если чувствует угрозу.
«А он будет на вернисаже?»
«Он может там быть, — сказала Нэнси. Она избегала встречаться со мной взглядом. — Ты тоже можешь туда прийти».
«Разумеется. И испортить тебе весь вечер», — сказал я с горечью.
«Какая патетика!» — сказала Нэнси. Я съежился: раньше она никогда на меня не нападала. Между нами всегда чувствовалась какая-то скрытая враждебность, но такой, как сейчас, я Нэнси никогда не видел.
«Половину времени ты не бываешь дома, а когда бываешь, то ожидаешь, что я все брошу. Ты думаешь, я не знаю, чем ты занимаешься, когда отсутствуешь? Ты считаешь, я не знаю, откуда взялся этот виноград? Думаешь, я дура? Хватит, я сыта по горло! Знаешь, жизнь проходит, это от тебя не зависит. Когда тебя нет, я не разыгрываю из себя одинокую женщину, и будь я проклята, если стану ее разыгрывать в твоем присутствии!»