Кризис власти. Воспоминания лидера меньшевиков, депутата II Государственной думы. 1917-1918

Должен сказать, что, несмотря на негодование, вызванное поведением большевистской партии, не остановившейся перед сознательным провоцированием кровавых конфликтов, необходимость применения государственной властью репрессий с трудом усваивалась даже наиболее враждебно настроенными к большевизму представителями социалистической демократии. В психологии демократической интеллигенции было слишком глубоко укоренено отождествление репрессивных мер за политические преступления с произволом самодержавной власти. И только очевидная невозможность сохранить устои свободного демократического режима без вмешательства государственного аппарата произвела нужный психологический перелом в настроениях большинства социалистической демократии.

ЦИК одобрил решение правительства об аресте руководителей вооруженной демонстрации, потребовав одновременно, чтобы были приняты решительные меры против эксцессов толпы и против самовольных арестов большевиков со стороны отдельных групп населения. Вместе с тем было немедленно приступлено к разоружению и расформированию тех частей гарнизона, которые выступили с оружием в руках на поддержку большевистских требований.

В рабочих кварталах, в казармах столицы возмущение большевиками за их последнюю авантюру было огромно. Их поведение клеймилось в бесчисленных резолюциях, отмечалось то вероломство, с каким они подготовляли кровавый конфликт под видом приглашения масс к мирным манифестациям. На большинстве заводов большевики не осмеливались больше показываться. И теперь только обнаружилось со всей силой, какое негодование накопилось в рядах Петроградского гарнизона по отношению к большевистским частям, претендовавшим на выражение воли большинства гарнизона. Отдельные батальоны и роты большевистских полков, принявших участие в вооруженном выступлении, требовали немедленного расформирования этих полков, в рядах которых они считали для себя позором оставаться. Единственный полк, который целиком заявил себя сторонником большевизма, 1-й пулеметный полк, прислал в ЦИК делегатов, которые заявили, что солдаты этого полка признают себя виновными и готовы искупить свое преступление, если их расформируют и разошлют по частям, находящимся на фронте. Ни в одном из большевистских полков не было попытки сопротивления при приведении в исполнение постановления Временного правительства об их расформировании.

В ночь с 5 на 6 мая было решено ликвидировать центральное гнездо большевизма в Петрограде, расположенное в доме Кшесинской, откуда исходило руководство восстанием. Ввиду того что в столице оставалось еще значительное количество вооруженных большевистских сил, было решено послать к дому Кшесинской такие внушительные военные силы, которые сделали бы невозможной всякую попытку сопротивления со стороны большевиков.

Наблюдая психологию большевиков и их руководителей с момента выхода на улицу верных демократии войск, мы были уверены, что никакого кровопролития при этом не произойдет, если только большевики увидят со стороны революционной власти твердую решимость привести в исполнение принятые постановления. И действительно, в рядах большевиков господствовали полная растерянность и деморализация. Делегации от ЦК и военных организаций петроградских большевиков и кронштадтцев приходили в Таврический дворец с просьбами к представителям центрального советского органа заступиться за них и избавить военные части, пошедшие за ними, от унизительного разоружения. И хотя они с целью добиться наиболее мягких условий ссылались на то, что решительные действия власти могут вызвать кровавые столкновения, для большинства из нас было совершенно ясно, что никакого серьезного сопротивления со стороны деморализованных солдат и их руководителей быть не может.

Мне особенно запомнилась встреча в этот момент со Сталиным, старавшимся своими энергичными заявлениями воздействовать на большинство центрального советского органа. Приехав в Таврический дворец к вечеру 5 июля, я был остановлен Сталиным, который обратился ко мне со словами: «Мы знаем из достоверных источников, что штаб Петроградского округа мобилизует силы, которые он собирается послать сегодня ночью в дом Кшесинской для ликвидации нашего центра. Должен вас предупредить, что там находятся вооруженные отряды большевиков, и если будет сделана попытка вооруженными силами очистить дом Кшесинской, то неизбежно произойдет кровопролитие. Считаю своим долгом довести об этом до вашего сведения для того, чтобы правительство отменило распоряжение штаба и чтобы вопрос был решен не путем применения военной силы, ибо иначе вооруженное сопротивление неизбежно». Я ответил Сталину, что знаю о принятом решении штаба и что могу его заверить, что никакого кровопролития в доме Кшесинской не произойдет. «Значит, правительство решило не посылать военные отряды в дом Кшесинской?» – «Нет, – ответил я, – правительство решило послать эти отряды, но кровопролития не будет, так как большевики увидят всю бесцельность и невозможность сопротивления». Сталин посмотрел на меня с недоумением и отошел.

И действительно, когда в ночь с 5 на 6 июля вооруженный отряд явился в дом Кшесинской, то оказалось, что вооруженные силы большевистской военной организации заблаговременно очистили помещение. Оставшиеся там отдельные большевики дали себя арестовать без сопротивления.

В своем сообщении на VI съезде большевистской партии о шагах, предпринятых от имени партии 5 июля, Сталин ни словом не упомянул об этом и его разговоре со мной, и единственным отголоском этого разговора в его докладе было утверждение, что вдохновителем всех репрессивных мер, принятых в этот день против большевиков, был Церетели.

«В ночь с 5 на 6 м-ки и эсеры решаются объявить диктатуру разоружить рабочих и солдат. Вдохновителем, оказывается, явился Церетели» (Протоколы VI съезда РСДРП (большевиков). С. 20.)

Репрессии продолжались непрерывно в первые недели после восстания. Были при этом совершены ошибки в определении лиц, подлежащих аресту. Вместе с тем не сразу удалось ликвидировать самочинные действия наиболее озлобленных обывателей и солдат, откликнувшихся на кампанию, начатую правыми агитаторами, которые обвиняли большинство Советов и правительство в слабости и попустительстве в отношении к большевикам. Но в общем и целом аресты производились органами государственной власти в организованном порядке и судебное преследование против главных организаторов движения велось с соблюдением всех норм правосудия. Военные части, принимавшие активное участие в восстании, были изолированы и разоружены. Большевистские лидеры в большинстве сами отдались в руки правосудия, и только двое из них, Ленин и Зиновьев, скрылись вопреки взятому на себя обязательству, вытекавшему из исполнения их просьбы об образовании комиссии, предоставить себя в распоряжение комиссии и судебного следствия. Этот отказ отвечать за свои действия перед гласным судом осуждался общественным мнением громадного большинства их собственной партии, но Ленин и Зиновьев продолжали скрываться, прекрасно зная, что партия в конце концов оправдает их поведение, что и подтвердилось немного позже.

Причины поражения демократии

1. Демократия и вопрос о сильной власти

В своей книге «О Ленине» Троцкий пишет, что Ленин считал июльское восстание ошибкой, и в доказательство приводит замечание Ленина, сделанное в 1921 г.: «В июле мы наделали немало глупостей». «Он имел при этом в виду, – добавляет Троцкий, – преждевременность военного выступления, слишком агрессивные формы демонстрации, не отвечавшие нашим силам в масштабе страны».

Все это так. Однако, несмотря на все сделанные тогда большевиками ошибки последствия их июльского выступления в конечном счете пошли им на пользу: это выступление ослабило демократию и подготовило почву для нового восстания большевиков в октябре, на этот раз победившего.

Чем это объясняется? Бездарностью наших противников, уверяет Троцкий, и он приводит другие слова Ленина, сказанные под впечатлением июльского поражения: «Теперь они нас перестреляют, – самый для них подходящий момент». Троцкий восторгался «той трезвой решительностью, с какой Ленин 4–5 июля продумал обстановку не только за революцию, но и за противную сторону и пришел к выводу, что для „них“ теперь в самый раз нас расстрелять». От себя Троцкий прибавляет: «К счастью, нашим врагам не хватало еще ни такой последовательности, ни такой решимости».

Эти мысли Ленина и Троцкого в точности совпадают с суждениями, которые против нас высказывали наши противники из крайнего правого лагеря, проповедовавшие тогда массовое истребление большевиков. В этом сходстве выводов нет ничего удивительного: для сторонников строя, опирающегося на диктатуру меньшинства, установление режима террора и уничтожение противников действительно являются единственнным способом править страной.

Демократия находится в ином положении. Совершенно ясно, что демократический режим, опирающийся на поддержку большинства народа, даже в критические моменты может избавить страну от необходимости применения суровых репрессивных мер или, во всяком случае, свести их к минимуму. Однако, когда требуется парализовать активные выступления мятежного меньшинства, тогда и демократическая власть должна уметь показать, что она не поколеблется ответить силой на попытки меньшинства применить насилие. Опыт июльских дней только подтвердил эту истину: при существовавшем тогда соотношении сил большевики никогда не осмелились бы выступить с оружием в руках против революционной демократии, если бы не рассчитывали на снисходительность руководящего большинства Советов в его борьбе с большевизмом. В том, что положение было именно таково, убеждает и тот факт, что при первом же появлении военных частей, верных правительству и большинству Советов, большевистские силы рассеялись, не сделав никакой попытки вооруженного сопротивления.

Есть поэтому известная доля правильного в критических высказываниях правых и левых максималистов о поведении революционной демократии в этот решающий для революции момент. Ибо не только до июльских событий, но и после них эта демократия не проявила достаточной твердости в отношении своих противников слева. А между тем необходимость создать в стране твердую власть сознавалась всей демократией, и это сознание особенно окрепло после июльских событий, когда на сцену выступили также и правые элементы, открыто заявлявшие, что под твердой властью они понимают военную диктатуру, с помощью которой они надеялись остановить ход революции и отнять у народа его социальные и политические завоевания.

Революционная демократия вела одновременную борьбу против максимализма правого и против максимализма левого. Она была готова укрепить правительство предоставлением ему чрезвычайных полномочий и обращением ко всем слоям населения с призывом к строгой дисциплине, но это правительство должно было, по ее мнению, отражать демократические стремления большинства народа и, применяя меры принуждения против анархических элементов, черпать свою силу в согласованности с работой демократических организаций и выборных учреждений.