Кризисное обществоведение. Часть первая. Курс лекций

Образы, о которых идет речь, слеплены усилиями множества ученых самых разных дисциплин и отражены в культуре многих народов. Ведь столкновения современного и традиционного обществ — и в виде колонизации, и в ходе самых разных программ модернизации — как столкновения Запада с «не-Западом» вызывали огромные потрясения. Но начнем с науки.

Много сделали историки, которые работали не в ключе истмата, а использовали так называемый цивилизационный подход» — не подгоняли исторический процесс под объективные законы и не разглядывали жизнь через призму классовой борьбы и смены социально-экономических формаций, а описывали зарождение, развитие и гибель той или иной цивилизации как отдельного целостного организма. Крупнейшим современным историком-энциклопедистом такого типа был А. Тойнби.

Сравнительное описание традиционного и современного общества составило целое направление в социальной философии и социологии. М. Вебер объяснял смысл этих понятий через становление современного капитализма («духа капитализма») — но не как Маркс, который анализировал ячейку производственных отношений капитализма, а изучая революцию в духовной сфере и культуре. Кстати, Маркс делал очень много сравнений современного капитализма с разными известными в то время традиционными обществами (он давал свои очень проницательные суждения в основном в виде подстрочных примечаний). Для нас эти сравнения исключительно важны; но советская система образования, излагая истмат, всю эту лирику «опускала». В теоретическое описание нашего общества и даже в экономическую практику включалось как раз то, что, согласно самому марксизму, для нас не годилось.

Крупные философы искали аналогии, чтобы уловить и объяснить разницу двух типов общества. К. Поппер назвал их «открытое общество» и «закрытое общество». Он отрицательно относился к обществу традиционному (закрытому) и сделал меткие замечания. Например, он писал: «Закрытое общество в его лучших образцах можно сравнить с организмом». А далее объяснял, почему гражданское общество не имеет черт организма: «поскольку ничто в организме не соответствует одной из важнейших характеристик открытого общества — конкуренции за статус его членов».

Огромный материал накопили этнографы, изучавшие оставшиеся на Земле «примитивные общества» — племена и народы, образ жизни которых не замаскирован теми волнами модернизации, что претерпели культуры, вовлеченные в бурные мировые процессы. Поскольку подавляющее большинство таких исследований сделано учеными Запада (или получившими образование на Западе), любое наблюдение представляло собой контакт современного и традиционного общества и всегда включало в себя их сравнение. Любой отчет, статья или книга о таких исследованиях представляли нам два образа, с выявлением их различий, часто очень тонких.

К сожалению, нам мало знакомы «обратные» наблюдения, сделанные индейцами, папуасами или аборигенами Австралии над обществом Запада. Такие наблюдения есть, но они редко приобретают характер научных описаний и почти не попадают в доступную нам литературу (даже труды японских и китайских ученых). А то, что попадает, мы почти не читаем. Кто, например, читал «Три народных принципа» Сунь Ят-сена? А ведь этот его труд, заложивший основы для спасения и развития Китая, содержит не просто важнейшие для нас мысли, а почти откровения.

В послевоенные годы сравнительный антропологический анализ, т. е. описание человека традиционного и современного общества, стал осознанной исследовательской программой. Она вобрала в себя огромный материал наблюдений и множества частичных открытий. В этой программе приняли участие виднейшие антропологи (К. Леви-Стросс, К. Лоренц, М. Салинс) и психологи (например, Э. Фромм). В их трудах последовательно и кропотливо снимались шоры и фильтры евроцентризма и трудно, по крупицам, строилось знание без идеологической предвзятости (насколько это возможно).

Плодотворным для нашей темы было то направление в анализе культуры, которое начал М.М. Бахтин. Его анализ «культуры смеха» в период Возрождения, когда в Европе сосуществовали традиционное общество и очаги современного общества, дает представление целого среза нашей проблемы. Продолжая это направление, сегодня культурология описывает довольно страшный образ «общества спектакля», создаваемого освобожденным от этики телевидением. Виртуальная реальность спектакля по-разному встраивается в современное и в традиционное общество.

В 60-70-е годы XX века появилось много философских работ, посвященных самым разным сторонам жизни общества — таких, где для лучшего понимания сути Запада проводилось сравнение с обществом традиционным. Это работы о языке и цензуре, о власти, о тюрьмах и больницах, о школе, о скуке и многом другом. Создавались два портрета в стиле импрессионизма, и они становились все отчетливее.

Большой материал дали прагматические исследования японского стиля управления промышленными фирмами. Эти работы были вызваны «японским чудом» и велись в 60-е годы совместно американскими и японскими учеными. Сначала в США было много иллюзий: казалось, стоит только разгадать секрет, обучиться трем-четырем приемам, и можно внедрить японский стиль на американских предприятиях с тем же успехом. Но все оказалось сложнее — речь шла о глубоких различиях культур. «Приемы» управления, эффективные в Японии, на американских служащих часто оказывали совершенно противоположное действие. Поскольку эта проблема изучалась «с обеих сторон» (причем «западная сторона» стремилась чему-то научиться и отбросила гонор), в этих исследованиях реализовался антропологический подход, давший ценное знание и о современном, и о традиционном обществе.

С необычной стороны освещает нашу проблему исследование рабского труда в США, удостоенное Нобелевской премии.39 Экономика, основанная на труде рабов-африканцев, стала большим экспериментом по взаимодействию традиционного (даже «примитивного») и современного капиталистического общества. Этот эксперимент, связанный с острыми конфликтами, был мифологизирован. Современное исследование вскрыло много неожиданного и даже вызвало в США скандал. Дело в том, что негры-рабы в США сами создавали сложно организованное предприятие плантации. Оно было настолько эффективным, что рабовладельцы-плантаторы благоразумно не вмешивались в организацию труда и быта рабов — управляющими были тоже рабы. Организовавшись по-своему, африканцы были поразительно эффективнее белых фермеров.

Во время уборки хлопка рабов не хватало, и обычно в дополнение к ним нанимали белых сезонных рабочих. У них в среднем выработка была вдвое ниже, чем у рабов (и, что покажется странным для наших обществоведов и новых собственников, у таких белых наемных рабочих и зарплата была вдвое меньше, чем у рабов). Как пишут авторы исследования, белые протестанты с их индивидуализмом были неспособны освоить сложную организацию коллективного труда, которая была у негров. В целом же по хозяйству душевая выработка негра-раба была на 40% выше, чем у фермера. Иногда плантаторы отпускали негров-рабов «на оброк» — работать в промышленности (но такое происходило довольно редко, т. к. раб был огромной ценностью). Интересно, что и на заводах труд таких артелей оказывался эффективнее труда белых рабочих. Такая вот история. Это не значит, что в нашей реформе надо двигаться к рабовладельческому строю (хотя такие признаки есть).

Об исследованиях хозяйства русского общинного крестьянства в сравнении с фермерским укладом, который пытался внедрить Столыпин, будем говорить особо.

Помимо науки, над осмыслением нашей проблемы трудилось искусство. Оно создало другой, еще более обширный запас знания, «записанного» в художественных образах. Некоторые художники приближались к осознанному сопоставлению двух типов общества (особенно когда отражали эпизоды столкновения цивилизаций — как, например, в «Войне и мир» Льва Толстого или повестях Лескова, а в японской литературе — в повестях Акутагавы о японских христианах).