Крокодил под кроватью

— Хуан Хосе, что с тобой?

Это, несомненно, относилось к очкам. Элена, что-то убиравшая в ящик стола, обернулась и посмотрела на него с интересом:

— Тебе очень идут очки, — сказала она. И отвернулась к окну, чтобы скрыть легкое подрагивание губ. А ее правая рука скользнула с клавиатуры компьютера на грудь, словно она пыталась унять сумасшедшее биение сердца.

Х. Х. не придал значения этому жесту.

— Ты ведь не собираешься предстать перед шефом в таком виде, я надеюсь? — допытывалась сеньора Эулалия, весьма чувствительная к вопросам эстетики на рабочем месте.

— Кажется, у меня конъюнктивит… — промямлил Х. Х., усаживаясь за свой рабочий стол и включая компьютер, стараясь сделать так, чтобы его голос звучал так естественно, как только было возможно.

— Конъюнктивит? Дай-ка мне посмотреть! — воскликнула Элена, приблизив свое лицо к его лицу.

— Нет! Нет!..

Х. Х. был категоричен. Он не просто противился приближению девушки, но даже скорчил такую недовольную и неприязненную рожу, что та на мгновение словно окаменела в своем кресле.

— Прости!.. Я…

— Х. Х.! — голова директора филиала высунулась из-за двери его кабинета. — Можешь зайти сейчас?

Страдалец почувствовал на себе дыхание смерти. За те несколько секунд, которые ушли у него на то, чтобы снять свои черные очки и встать из-за стола, он успел оценить глубину пропасти, разверзшейся между девушкой с самыми прекрасными на свете вьющимися волосами и им самим. Он подумал о том, что все это означало крушение его планов на будущее, о ее немом оцепенении, случившемся по его вине, о своем ужасном положении, о своем безумии…

— Скорее!

Директор отделения, в котором работал Х. Х., был пятидесятилетним толстяком. В галстуке, повязанном вокруг короткой шеи, он напоминал поденщика, вырядившегося на собственную свадьбу. Он всегда был неряшлив в одежде, его брюки носили неизгладимый отпечаток сидячей работы, и, к удивлению Х. Х., сегодня на нем красовались мокасины, гораздо более подходящие индейскому вождю Сидящему Быку, чем стремящемуся произвести впечатление клерку. Стоя перед ним, Х. Х. не мог оторвать глаз от этой пары мокасин с бахромой и плоской подошвой.

— У тебя что-то случилось? — спросил его директор, несколько смущенный тем, что он принял за знак излишнего, по его мнению, повиновения. Он восседал в своем кресле, вытянув ноги под столом, так, что его перекрещенные ступни оказались на виду. Кожа на мокасинах была изрядно потрепана, подошвы растянуты, и сами мокасины были, пожалуй, грязноваты…

— Х. Х., что ты там рассматриваешь?

Это были небольшие, но широкие ступни, и они показались Х. Х. несколько деформированными. Ступни, заключенные в сбитые, поежившиеся, потрепанные мокасины с потертыми подошвами…

Все произошло мгновенно.

Х. Х. очнулся, обнаружив себя облизывающим эти мокасины с наслаждением и жадностью, высунув язык и пуская слюну, покусывая и посасывая их.

— X.X., ради Бога! Что ты делаешь? Ты с ума сошел? Аааааа!..

Шеф вскочил как ужаленный. Х. Х. остался у его ног с разинутым ртом, растянувшись на полу и пытаясь подтащить к себе эти приплясывающие и вырывающиеся мокасины. В одно мгновение его поглотила настоящая страсть, срочная потребность грызть и жевать любые доступные ботинки. Чьи бы они ни были.

11

Этим утром Х. Х. подумал, что совершенно незнаком с городом, в котором живет. У него никогда не было такой возможности, и ему ни разу не представилось случая прогуляться по Гран Авенида в эти часы; город жил сейчас в совершенно ином ритме, свет был другим, люди, проходящие мимо, также показались ему совершенно необычными. Прогулка по городу в десять часов утра рабочего дня производила на него своеобразное впечатление.

Он медленно брел по улице, голова его была удивительно пуста, сердце билось в ритме монотонного вальса; он наблюдал за голубями, неуверенно вышагивавшими по усыпанной гравием дорожке садика, окружавшего музыкальный киоск, который ему уже столько раз прежде попадался ему на глаза.

Он смутно помнил слова шефа. Необъяснимо! Непростительно! Просто безумие! Врач. Дом. Дом. Дом. То есть он помнил, что пару минут назад его выставили из банка. Х. Х. с благодарностью вспоминал о стараниях, приложенных директором для того, чтобы никто из сослуживцев не заметил случившегося. Он с удивлением отметил настойчивость хозяина злосчастных мокасин, которую тот проявил, почти что заставив X. X. принять очередную таблетку крокодифила, его похлопывания по спине, пока он глотал эту таблетку, его растерянное лицо при прощании у дверей.

— А теперь домой, — сказал директор. — Отдыхать. К врачу. Обсудить происшествие. Не торопясь… Взять больничный. Инвалидность… валидность… ность… сть…

Домой.

Будучи человеком, привыкшим повиноваться приказам начальства, он направился к дому. По непривычным маршрутам, в неурочный утренний час, не осознавая, какое сегодня число. Он, человек уже без имени, странный человек, который любит жевать ботинки, который считает себя крокодилом. Безумец. Сумасшедший, всеми отвергнутый.

В его памяти мелькнуло сосредоточенное лицо Эулалии, когда шеф провожал его до дверей, безразличие, проявленное Эленой в эти критические минуты — она как никогда была занята чтением чего-то на экране компьютера.

Врач.

Он вновь посмотрел в своей записной книжке расписание доктора Поспеши. Слишком поздно, воспользоваться его медицинскими познаниями было уже невозможно. А как же аптекарь, знаток крокодилов всех мастей? Х. Х. поймал такси. Внезапно он увидел просвет в грозовом небе. Теперь ему было с кем обсудить всю эту вереницу странных событий, непредвиденных реакций, все, что было причиной его страданий. Такой знаток, как аптекарь, сможет помочь ему.

Такси привезло его прямо к крыльцу аптеки. Даже не открывая двери, он мог заметить, что внутри не горит свет и ничего не происходит. Тем не менее ему захотелось убедиться окончательно, и тогда надпись «ЗАКРЫТО» попалась ему на глаза. Х. Х. почувствовал себя обессиленным. Маленькая надпись под вывеской:

Свадьба. Он брошен на произвол судьбы из-за свадьбы.

Он поплелся домой, едва волоча ноги, и ему казалось, будто он — вол, запряженный в повозку, груженную тяжелыми камнями. Теперь все давалось ему с трудом: вызвать лифт, найти ключи от двери, открыть ее… Он попытался вспомнить, осталось ли дома что-нибудь, чем можно было бы покормить своего жильца — хотя бы старые тапки? Нет, тот съел их накануне! Хотя бы пара шлепанцев, которые он берег на самый крайний случай?.. Ему было тяжело вспоминать о хрупкой шее Элены, о взметнувшейся волне волос, ему было уже тяжело даже любить ее. Он уже не был самим собой.