Кролик вернулся
Шрифт:
— Нет, я просто хочу, чтобы ты звонила мне куда угодно, только не на работу.
Она вешает трубку. Кролик продолжает сидеть в деревянном вращающемся кресле Пайясека, глядя на календарь, который все еще раскрыт на августе, хотя на дворе уже сентябрь: календарная девушка держит два рожка мороженого так, что шарики только-только перекрывают соски, один шарик клубничный, другой шоколадный, и надпись гласит: «Больше чем достаточно!»; раздается звонок телефона.
— Так о чем мы говорили? — спрашивает Кролик.
— Придется мне забрать Нельсона и поехать купить ему одежду для школы.
— О'кей, приезжай
— Я и близко не подойду к дому, Гарри, пока там эта девчонка. Я даже близко к Пенн-Вилласу не подъеду. Извини, но мне физически дурно от этого.
— Смотри-ка, ты часом не беременна? Вы с Чарли хоть принимаете какие-то меры предосторожности?
— Гарри, я совсем тебя не узнаю. Я сказала Чарли — я поверить не могу, что прожила двенадцать лет с этим мужчиной, такое впечатление, будто этого никогда не было.
— Тринадцать. Нельсону в этом месяце исполнится тринадцать лет. Что подарим ему на день рождения?
Она заплакала.
— Ты так меня и не простил, да? До сих пор не простил, что я тогда забеременела.
— Простил, простил. Успокойся. Я отправлю Нельсона в твое любовное гнездышко, чтобы вы могли поехать по магазинам. Назначь день.
— Пришли его лучше на «пятачок» в субботу утром. Я не люблю, когда он приходит на квартиру; слишком тяжело с ним расставаться.
— А в другой день никак нельзя? Мы вроде запланировали, что Джилл свозит нас в Вэлли-Фордж [36] — ни я, ни малыш там никогда не бывали.
36
Поселок на берегу р. Скулкилл, штат Пенсильвания, где с декабря 1777 г. по июнь 1778 г. находился лагерь Континентальной армии, возглавляемой Дж. Вашингтоном; в настоящее время — национальный исторический заповедник.
— Ты что, смеешься надо мной? Почему ты все считаешь забавой, Гарри? Это ведь жизнь.
— Да я не считаю, мы правда собирались. Кроме шуток.
— Ну так скажи ей, что вы не поедете. Пошлите ко мне Нельсона, а сами валяйтесь в постели. Только пришли его с деньгами — с какой стати я должна платить за его одежду?
— Купи все у Кролла, у тебя же там счет открыт.
— «Кролл» страшно испортился, ты же это знаешь. Сейчас открылся премилый новый магазинчик возле «Пирли», сразу за тем местом, где раньше был китайский ресторан.
— Ну, так открой там счет. Скажи им, что ты от «Спрингер-моторс» и предложи им в качестве залога «тойоту».
— Гарри, не надо так злобиться. Ты сам меня отослал к нему. Ты сказал в тот вечер — я никогда этого не забуду, это был такой удар, что я его на всю жизнь запомню: «Встречайся с ним, если хочешь, лишь бы мне не встречаться с этим мерзавцем». Это твои слова.
— Кстати, ты мне напомнила: я видел его на днях.
— Кого?
— Чарли. Твоего чернявенького любовника.
— Каким образом?
— Он подстерег меня после работы. Поджидал в проулке с кинжалом в руке. «Ну что, — сказал я, — доволен, что подловил меня, крыса коммунистическая».
— А что ему было нужно?
— Да так — поговорить о тебе.
— Обо мне? Гарри, ты лжешь — вот все, что я могу сказать.
Обо мне — что обо мне?— Счастлива ты или нет.
Поскольку она молчит, он продолжает:
— Мы пришли к выводу, что ты счастлива.
— Правильно, — говорит Дженис и вешает трубку.
еще до того, как была изобретена печь Бессемера.
На старых выцветших фотографиях Уайзер-стрит выглядит богатой улицей из низких, со вкусом построенных низких кирпичных домов, посередине проложены рельсы для трамваев на лошадиной, тяге трумваев на лашадинай тяге Пыорыщлрписгблызхброыпфнцьььлбдюжтрммсссч
Кролик спрашивает Джилл:
— Что вы сегодня с Нельсоном делали?
— Да ничего особенного. Утром болтались по дому, а днем покатались.
— Куда же вы ездили?
— На гору Джадж.
— Маунт-Джадж?
— На гору. Мы выпили по кока-коле в «Бельведере», а потом какое-то время смотрели в парке на игру в мяч.
— Скажи мне правду. Ты даешь мальчишке курить травку?
— С чего это ты взял?
— Он страшно увлечен тобой, и я прикинул, что тут одно из двух — либо травка, либо секс.
— А может, автомобиль. А может, я просто отношусь к нему как к человеку, а не как к неудавшемуся спортсмену, который ростом не вышел. Нельсон — умный и тонко чувствующий мальчик, который очень переживает, что его мать вас бросила.
— Спасибо, я сам знаю, что он умный, — я ведь знаком с ним не первый год.
— Гарри, ты что, хочешь, чтобы я уехала, в этом дело? Я уеду, если ты того хочешь. Я могла бы вернуться к Бэби — вот только ей сейчас туго приходится.
— В каком смысле туго?
— Ее поймали с травкой. Эти легавые явились в «Джимбо» на днях и забрали десять человек, включая ее и Ушлого. Бэби сказала, они потребовали, чтоб им больше обычного заплатили отступного, а хозяин не согласился. Хозяин, кстати, белый.
— Значит, ты по-прежнему поддерживаешь отношения с этой компанией?
— А ты против?
— Поступай как знаешь. Ведь это твоя жизнь, ты ей и распоряжайся.
— Кто-то тебе досадил, верно?
— Не один человек, а несколько.
— Можешь поступать со мной как хочешь, Гарри. Я в твоей жизни ничем не могу быть.
Она стоит перед ним в гостиной в своих обрезанных джинсах и крестьянской блузе, прижав локти к бокам и слегка расставив руки, словно служанка, дожидающаяся, когда ей положат на них поднос. Пальцы у нее красные от мытья его посуды. Тронутый ее видом, он галантно признается:
— Мне нужен твой сладкий ротик и твой белоснежный задок.
— По-моему, и то и другое тебе уже поднадоело.
Он воспринимает это в обратном смысле: он сам наскучил ей. Ей всегда было с ним скучно. И он бросается в наступление:
— О'кей, так как насчет секса между тобой и мальчишкой?
Она отводит взгляд. У нее длинный нос, длинный подбородок и сухой рот-мотылек, который, как он подозревает, в спокойном состоянии, когда она не наблюдает за ним, сложен в презрительную гримасу, как бы говоря, что она выше его и хочет взлететь еще выше. Лето оставило на ее лице лишь несколько веснушек, главным образом на лбу, который слегка выпирает, как бок молочного кувшина. Волосы как тугие пружины после долгого пребывания в тоненьких косичках, какие любят заплетать хиппи.