Крошка Мегги Денежные Глазки

–  Я долго ждал этого.

–  Вы понимаете, что такое везение невозможно.

–  И все же приходится верить, мистер Хартсхорн.

–  Хм. Вот и мне. И все это происходит в моем казино. Но мы глубоко убеждены, что возможностей всего две, мистер Костнер: первая заключается в том, что в машине есть какая-то неисправность, которую мы не умеем обнаруживать; вторая - в том, что вы самый искусный мошенник, с которым нам здесь приходилось сталкиваться.

–  Я не мошенничал.

–  Вы же видите, мистер Костнер, я улыбаюсь. Наивность, с которой вы верите, что ваши слова меня убедят, не может не вызвать улыбки. Я был бы счастлив вежливо согласиться с вами и подтвердить: конечно же, вы не мошенничаете. Но никто не может выиграть тридцать восемь тысяч долларов, взяв подряд девятнадцать главных выигрышей на одном и том же игральном автомате. Даже с точки зрения математики нет никаких шансов, что подобное произойдет. Применительно к космосу столь же вероятным событием было бы столкновение трех невесть откуда взявшихся планет с нашим солнцем в течение ближайших двадцати минут. С примерно такой же вероятностью Пентагон, Пекин и Кремль - вся троица - нажали бы красную кнопку в одну и ту же микросекунду. Это невозможно, мистер Костнер. И надо же, чтобы невозможное случилось со мной!

–  Мне очень жаль.

–  Ну, положим, не очень…

–  Верно, не очень. Деньги мне пригодятся.

–  Для чего именно, мистер Костнер?

–  Я, честно говоря, пока не думал.

–  Понятно. Что ж, мистер Костнер, давайте-ка подойдем к делу так. Я не могу удержать вас от игры, и, если вы по-прежнему будете выигрывать, мне придется платить. И никакие небритые головорезы не будут подкарауливать вас в закоулке, чтобы прищучить и отнять деньги. Все чеки будут оплачены. Все, на что мне остается надеяться, мистер Костнер,- это на сопутствующую рекламу. Уже сейчас каждый игрок Вегаса находится в нашем казино и ждет, когда вы начнете бросать кругляши в ту машину. Это не возместит моих потерь - если вы продолжите в том же духе, как до сих пор, но помочь - поможет. Каждому игроку в городе хочется потереться рядом с удачей. Я прошу вас лишь об одном: посотруд-ничайте немного с нами.

–  При вашем-то великодушии речь, очевидно, идет о совершенном пустяке.

–  Шутить изволите…

–  Простите. Так что же от меня требуется?

–  Поспите часиков десять.

–  А вы тем временем снимете эту машинку и переберете по винтику?

–  Да.

–  Если я хочу выигрывать и дальше, с моей стороны было бы крайне глупо пойти на это. Вы замените какую-нибудь железку в механизм, и я не смогу выиграть, хоть каждый доллар из этих тридцати восьми кусков выложу.

–  У нас лицензия штата Невада, мистер Костнер.

–  Знаете, я и сам из хорошей семьи, а вы на меня посмотрите. Бродяга с тридцатью восемью тысячами долларов в кармане, и только.

–  Костнер, автомату ничего не сделают.

–  Тогда зачем снимать его на десять часов?

–  Чтобы как следует разобраться с ним в мастерской. Если дело в каком-нибудь скрытом дефекте вроде усталости металла или износа зубчатой передачи, то нам важно, чтобы такое не случилось на других машинах. А за дополнительное время новость разнесется по всему городу, и мы сможем попользоваться толпой. Часть туристов попадет в наши руки и возьмет на себя ущерб, который вы нанесли казино, ограбив его банк,- с помощью игрального автомата.

–  Я должен верить вам на слово.

–  Костнер, вы уедете, а отелю еще долго придется работать.

–  Недолго, если я не перестану выигрывать.

–  Один-ноль в вашу пользу,- в улыбке Хартсхорна сквозил упрек.

–  Так что вы меня не слишком убедили.

–  Других аргументов у меня нет. Если хотите вернуться к автомату, не смею вас задерживать.

–  А бандюги меня потом не тряхнут?

–  Простите, не понял?

–  Я сказал: а банд…

–  Колоритная у вас манера выражаться. На самом деле я понятия не имею, о чем вы толкуете.

–  Уж конечно, не имеете.

–  Надо бы вам бросить читать "Нэйшнл Энкуайрер"

[12]. У нас честный бизнес. Я просто прошу вас об одолжении.

–  Ладно, мистер Хартсхорн. Я за трое суток не спал ни минуты. Десять часов пойдут мне на пользу.

–  Я попрошу управляющего подыскать вам спокойную комнату на верхнем этаже. Благодарю вас, мистер Костнер.

–  И не думайте больше ни о чем.

–  Боюсь, что это будет не слишком легко.- Хартсхорн прикуривал сигарету; Костнер повернулся, чтобы уйти.

–  Да, кстати, мистер Костнер…

–  Да?
– Костнер полуобернулся к Хартсхорну.

Ему с трудом удавалось сфокусировать зрение. В ушах звенело. Хартсхорн, казалось, мелькает где-то на пределе видимости, как далекая зарница по ту сторону прерии. Как воспоминания о том, что следовало забыть, из-за чего Костнер и перебрался по эту сторону прерии. Как сетование и мольба, что продолжали распирать клетки его мозга. Голос Мегги. Она еще там, внутри, говорит что-то…

–   Тебя постараются не пустить ко мне.

Он мог понять одно - ему обещаны десять часов сна. Внезапно они стали важнее денег, важнее желания забыть, важнее всего на свете. Хартсхорн продолжал болтать, говорил что-то, но слышать его Костнер не мог, будто отключил звук и видел лишь беззвучное движение резиновых губ Хартсхорна. Костнер помотал головой, пытаясь прийти в себя.

С полдюжины Хартсхорнов то сливались в одного, то выходили друг из друга. И - голос Мегги.

–   Здесь я неплохо устроена и одинока. Если сможешь прийти ко мне, я буду щедра. Прошу тебя, приди, прошу, скорее.

–  Мистер Костнер?

Голос Хартсхорна словно просачивался сквозь слой ила, толстый, как рулон бархата. Костнер уже не пробовал вновь сфокусировать зрение. Отчаянно уставшие карие глаза принялись блуждать.

–  Вам известно, что это за автомат?
– говорил Хартсхорн.- Странная с ним приключилась история недель шесть назад.

–  Какая же?

–  Да девушка скончалась, играя на нем. Дернула рукоятку, и тут с ней случился сердечный приступ, удар; так она и умерла на полу у автомата.

Костнер немного помолчал. Ему отчаянно хотелось спросить Хартсхорна, какого цвета были глаза у той девушки, но он боялся, что ему ответят: голубые.

Заговорил он, уже взявшись за ручку двери:

–  Напрашивается вывод, что с этим автоматом вы попали в полосу невезения.

–  Или что она может не сразу оборваться,- на сей раз улыбка Хартсхорна была какой-то загадочной.

Костнер почувствовал, как сжались челюсти.

–  Вы имеете в виду, что и я могу умереть и это не было бы неудачей?

Улыбка Хартсхорна превратилась в некий неизменный знак, навсегда запечатленный на лице: "Спите спокойно, мистер Костнер

Во сне она явилась ему. Удлиненные округлые бедра и мягкий золотистый пушок на руках; голубые глаза, глубокие, как прошлое, мерцающие, словно подернутые лиловатой паутинкой; упругое тело - тело единственной, изначальной Женщины всех времен. К нему пришла Мегги.

–  Здравствуй, вот и кончились долгие мои странствования.

–   Кто ты?
– растерянно спросил Костнер.