«Крот» в генеральских лампасах

— Но это же полный абсурд! — взмахнув рукой, продолжал начальственным тоном генерал-лейтенант Долин. — В условиях Дели нельзя этого делать! В Индии так много бедных и бездомных, что все брошенное или кем-то случайно оставленное на земле мгновенно подбирается ими. Я однажды это сам наблюдал на улицах Дели…

И тут неожиданно для всех с побелевшим от злобы лицом Поляков вскочил со стула и, выражаясь нецензурно, начал обвинять Долина в том, что он не имеет права судить о вещах, в которых не разбирается. Он так кричал, что в кабинет, приоткрывая дверь, стали заглядывать посторонние. Злобный крик рвался у Полякова из груди так, что он не мог остановиться.

Озлобленность и грубость Полякова привели Долина в шоковое состояние, он побагровел и, опустив голову, почему-то молчал. Это больше, чем кого-либо из присутствовавших, удивляло генерал-лейтенанта Сеськина. О развязности и бестактности Полякова он был наслышан ранее от Леонида Гульева и Анатолия Сенькина, когда те работали с ним в Нью-Йорке. Видя, что разговор может превратиться в большую перепалку, Сеськин, чтобы разрядить обстановку, встал и, покачав головой, возмущенно начал:

— Не делает вам чести, новоиспеченный генерал, подобное поведение! Вы, очевидно, забыли, так вот я напоминаю вам, что вы находитесь сейчас не в Дели, а в политотделе, который является для всех нас уважаемым местом. Мне очень стыдно за вас, что вы, генерал Поляков, компрометируете это высокое офицерское звание.

Поляков стоял перед ним с нагловатым взглядом прищуренных глаз и нехорошей кривоватой улыбочкой. Злобно сдвинув брови, он хотел что-то сказать, но замялся, — внутреннее чутье подсказывало ему: лучше смолчать.

— А что касается критических замечаний и выводов в справке, — продолжал Сеськин, едва удерживаясь от резких выражений, — то все они объективны и справедливы…

— Я уже понял, что вы сговорились с Долиным против меня, но тяжелая артиллерия находится не в ваших, а в моих руках! — вызывающе бросил Поляков.

— Если это даже и так, — парировал Сеськин, понявший его намек на начальника управления кадров Изотова, — то по понятным причинам я бы на вашем месте предпочел об этом не распространяться.

— Боже мой! Какие вы тут все добропорядочные! — огрызнулся Поляков.

— Меня одно удивляет, Дмитрий Федорович, к чему вы разжигаете пожар, в котором прежде всего можете сгореть сами? — снова упрекнул его Сеськин.

— А это мы еще посмотрим, кто из нас первым сгорит! — бесцеремонно отмахнулся рукой Поляков.

Сказав это, он опомнился и раздраженным голосом продолжал гнуть свое, сменив «пластинку»:

— Вот ответьте: почему после присвоения мне генеральского звания все, кому не лень, пытаются пинать меня?.. Вы знаете, что я не люблю быть мячиком!

Сеськин, тоже сменив гнев на милость и как бы отметая высказанное, решил перевести разговор в деловое русло:

— Начальник политотдела и я, как начальник управления, будем и впредь требовать от вас ответственного выполнения заданий Центра по разведывательной деятельности. В шифровках вам не раз указывалось, что необходимо более активно работать по стране главного противника. И сейчас в присутствии всех, теперь уже в устной форме, я открыто заявляю вам, Дмитрий Федорович, и вашим подчиненным в Дели, что за время работы в Индии вашей резидентуре не удалось получить ни одного ценного документа по США. Ни у кого из резидентов не было столько контактов и разработок американцев, как у вас. Причем, как вы любили подчеркивать, из числа дипломатов и разведчиков…

Начальник управления сделал паузу, припоминая что-то еще. Вспомнив, спросил:

— Если я не ошибаюсь, лично у вас на связи в Бирме и Индии было что-то около семи или даже восьми разрабатываемых американцев, которых вы почему-то называли всегда своими агентами? — и он посмотрел сначала на полковника Кирсанова, потом на Тихонова. — Вы не можете уточнить, сколько их было у него?

— Да, где-то около этого, — подтвердил Тихонов.

— Вы не ошиблись, Александр Сергеевич, — вставил Поляков, обращаясь к Тихонову. — Семь американских дипломатов.

— А ведь мы не раз указывали вам, Дмитрий Федорович, — продолжал Сеськин, — что необходимо в ваших же интересах прекратить контакты с сотрудниками посольской резидентуры США, которые уже пятнадцать лет знают, чем вы занимаетесь за пределами своей страны. Но вы почему-то постоянно пренебрегали нашими рекомендациями и нахваливали их нам…

— Перед отъездом из Индии, — прервал его Поляков, — мною была вам направлена шифровка о том, что контакты с ними я прекратил. — Затем он перевел тяжелый взгляд на молчавшего начальника политотдела и, пережив вспышку ненависти к нему, угодливо-покорным тоном спросил:

— Ну как вам нравится все это, Григорий Иванович?! Вы, наверно, рады, что все так обернулось против меня?..

Сеськин ожидал, что уж после этого Долин резко осадит зарвавшегося генерала Полякова, но тот, к его удивлению, не глядя ни на кого, спокойно обронил:

— Ты, Дмитрий Федорович, конечно, человек самостоятельный и смелый. — Потом Долин вдруг помрачнел, чаша его терпения, очевидно, переполнилась, и неожиданно для всех он гневно выпалил: — Ты, Поляков, носишь сейчас чужой генеральский мундир! Ты не заслужил его! Ты только позоришь его своим высокомерием и грубостью! — и, постучав себя в грудь, с некоторой жестокостью в голосе воскликнул: — Смотри, Поляков, чтобы наши с тобой пути-дорожки больше не пересекались! Иначе плохо тебе будет!

— Поживем — увидим, — бросил Поляков и вышел из кабинета Долина.

— Все, товарищи, — грустно улыбнулся Долин, окинув взглядом оставшихся в кабинете офицеров разведки. — Извините, но мне надо остаться одному после всего услышанного, а не вести с кем бы то ни было пустые разговоры.

Присутствовавшие в кабинете начальника политотдела в недоумении переглянулись и направились к выходу.

***

У Полякова не выходила из головы мысль, что Долин и Сеськин что-то замышляют против него, и это подозрение усилилось, когда вспомнил угрожающие слова начальника политотдела. Правда, вскоре он отбросил эти подозрения как нелепые. К тому же перед отъездом в Индию начальник управления кадров Изотов убедил Полякова в том, что никакого сговора между Долиным и Сеськиным не было и не могло быть, потому что начальник политотдела негативно относится ко Второму управлению и его руководству.

В Индию Поляков вернулся со спокойной душой. До окончания его командировки оставался ровно год. Встретившись после отпуска со своим оператором Диллоном, он сообщил ему, что связь с ним Центром рекомендовано прекратить.

— Но невзирая на это, — заметил Поляков, — я хотел бы перевести наши встречи на строго конспиративную основу. Как говорил полковнику Дейтону ваш президент Джордж Вашингтон в бытность командующим армией, «…вы должны держать все в как можно большем секрете». Дело в том, что от секретности зависит успех большинства разведывательных мероприятий. А при отсутствии секретности они обычно проваливаются, как бы хорошо они ни были спланированы. Сам я умею держать все в секрете, а вот вы, американские разведчики, не всегда придерживались заветов бывшего президента. Так и передайте об этом своим коллегам, которые будут потом работать со мной в Москве.

— Я согласен с вами, мистер Поляков. Теперь мы будем встречаться в безопасных и укромных местах на берегу Ганга или Джамны на рыбалке. Это романтично и не опасно. Но это, я знаю, противоречит вашему стремлению работать на грани риска. «Чем опаснее, тем интереснее становится работа», — так ведь вы мне однажды сказали?

— Да, это так. Я никогда не отказываюсь от своих слов. Но в данном случае решил подстраховаться из тех соображений, чтобы уехать из Индии без «компры» и каких-либо подозрений. Мне надо дотянуть до окончания командировки всего год.