Кроты ГРУ в НАТО

Но 17 апреля неожиданно для всех пневмопочта посольства принесла закодированную фразу. Она означала только одно: Гектор уже в Париже и назначил встречу Клоду на 19, 21 или 23 часа. Откровенно говоря, приезд Хелмича был очень некстати. Любимов проводил оперативную встречу с другим агентом, Мюратом.

Понимал ли, что рискует? Понимал. Но полетел — не было выхода. Кроме материалов, которые, разумеется, жгли руки, хотел сообщить, что ему предстоит десятимесячная командировка во Вьетнам.

До отъезда было еще достаточно времени, но Гектор не имел обратной связи (наши редкие письма не доходили, явки в Нью-Йорке и Флориде не действовали), возникали вопросы: как действовать дальше?

Добывать ли материалы? Если да, то кому и как их передавать?

Будет ли у него связь в Юго-Восточной Азии? Словом, поездка была необходима, и он пошел на нее сознательно. Любимов похвалил Гектора, но все же высказал ему свое мнение: в будущем идти на подобный риск стоит только в особом случае, если, к примеру, появились материалы по дешифрованию (ключи и коммутация дисков). И все же, если бы не эта встреча, связь могла бы прерваться.

После командировки он постарается вернуться в Европу, но это будет не раньше, чем через полтора года. Таков порядок, надо отслужить на континенте 18 месяцев и потом добиваться замены.

В те годы Центр крайне волновала проблема предупреждения о нанесении ядерного удара по СССР. Как он будет наноситься — авиацией, ракетами с подводных лодок или ракетным оружием наземного базирования, развернутым в Европе. Решили, что по возвращении Гектор отправит учебную телеграмму-молнию из США. Ракетные носители условно обозначили женскими именами: авиация — Анна, ракета наземного базирования — Роза, ракеты Поларис — Полли. Центру, правда, не понравилась затея с женскими именами, он предложил свои условные обозначения, но первые буквы оставил.

Гектор задание выполнил. Возвратившись, он прислал телеграмму в Париж.

Центр по встрече замечаний не сделал.

Из доклада представителя Центра о работе парижской резидентуры «Любимов ведет в резидентуре наиболее ответственную работу по руководству четырьмя ценными агентами, двух из них он вербовал лично. В работе по руководству этими ценными агентами (Мюрат, Луиза, Гектор, Бернар) проявляет много инициативы, умения, смелости и оперативности. За достигнутые большие результаты в работе, добытые через закрепленных за ним агентов информационные материалы, которые в значительной мере способствовали укреплению обороноспособности нашей Родины, Любимов заслуживает в порядке поощрения присвоения очередного воинского звания капитан 1-го ранга досрочно.

Полковник Ярошенко».

ПРОШУ РАЗРЕШЕНИЯ НА ВСТРЕЧУ

«Москва. Центр. Васильеву.

Гектор прилетел в Париж. Прошу разрешения на встречу.

Лютое. Июнь 1963 года».

Теперь Любимову приходилось самому постоянно выходить на связь с Центром. Занятие не из приятных. Раньше он, оперативный офицер, докладывал непосредственно резиденту, а тот уже «колдовал» над телеграммами — докладывал в Центр.

Кто-кто, а уж Иван Николаевич Чередеев знал, как надо написать телеграмму в Москву, где расставить акценты, о чем умолчать, на какие кнопки нажать.

Тонкостей шифропереписки с Центром Любимов не знал, да и знать не мог. Не его это дело, рядового «опера», выходить на прямую связь с Центром. Но вот, поди ж ты, как обернулась жизнь. Ни резидента Чередеева, ни его заместителя в Париже не было. Их срочно отозвали в Москву. Следом за ними уехал и еще один сотрудник — ведущий офицер резидентуры, достаточно опытный, знающий разведчик.

Срочный отзыв всех троих был связан с предательством полковника ГРУ Олега Пеньковского.

В обвинительном заключении «по уголовному делу агента английской и американской разведок, гражданина СССР Пень-ковского О.В. и шпиона-связника подданного Великобритании Винна Г.И. сказано: «В Париже Пеньковский систематически встречался с представителями английской и американской разведок на явочных квартирах. На этих встречах он сообщал о поручениях, которые ему давались во время пребывания во Франции, о некоторых сотрудниках советского посольства в Париже, к которым разведки проявляли интерес, опознавал этих лиц на фотоснимках, излагал их краткие биографии и на поэтапном плане здания советского посольства показывал места их работы. Кроме того, он опознал на фотографиях некоторых других советских граждан, представляющих интерес для разведслужб, выдавал важную информацию, прошел инструктаж по шпионской работе…»

Нет сомнения, что среди «некоторых сотрудников советского посольства» в Париже «и других советских граждан» оказались и резидент ГРУ генерал Чередеев, и его заместитель, которого, кстати, Пеньковский знал еще по совместной учебе в академии. Словом, предатель, выражаясь языком разведки, «засветил» ведущие фигуры разведывательной сети ГРУ в Париже.

Так Любимов остался один на один с Центром. Было нелегко. Не будешь ведь по каждому «чиху» беспокоить Москву, а посоветоваться, по сути, не с кем. Ведь Центр своего приказа не отменял: о работе с Гектором знают только три человека в резидентуре — он, резидент и его зам. Но из троих остался лишь один он — Любимов. Приходилось полагаться только на себя. Позже приедет на замену Чередееву новый резидент. Но это будет потом, а Гектор не ждал. Он прилетел, выставил сигнал и жаждал встречи.

В месяцы, предшествующие его прилету, между резиден-турой в Париже и Гектором шла интенсивная переписка. В одном из писем он сообщил, например, точную дату вторжения американского воинского контингента на Гаити. Нередко в письмах, кроме оперативной информации, приходили отклики на мировые события. Так, Гектор поздравил Клода и всю резидентуру с запуском Советским Союзом в космос первой женщины-космонавта. «Это еще один главный космонавт советской республики, — писал Джозеф Хелмич. — Давай будем брать с нее пример и работать активнее».

Право же, Любимов был не против активной работы. Тем более что и расслабляться ему некогда. Москва на письма Гектора реагировала быстро и, как правило, развернутыми указаниями. Нередко они состояли из доброго десятка разделов и едва умещались в 5–6 машинописных страниц. Тут были вопросы по шифросистемам, ключам, эксплуатационным инструкциям и, разумеется, по сигналам-предупреждениям о ядер-ном нападении.

Клода же волновали не только задания Центра, но и обеспечение безопасности передачи документов. Он предложил Москве подобрать курьера-связника для личного или безличного получения материалов непосредственно на территории США.

Центр отреагировал на это соображение весьма оригинально — предложил Любимову обсудить проблему с Гектором. Мол, пусть Гектор и подберет для себя связника. Москва ясно давала понять, что не собирается рисковать нашими людьми в США. И добавила, что Гектор проявляет много горячности и торопливости. Может, так оно и было, но справедливости ради следовало сказать, что и Центр не способствовал «охлаждению» агента. Он постоянно подбрасывал новые и новые задания.

Июньский прилет Хелмича во Францию оказался не самым удачным. Четыре микропленки, которые он привез, оказались испорченными. Кое-где читались только заголовки таких необходимых и желанных документов. Не смогли «вытянуть» пленки даже искусные опертехники ГРУ в Москве. Они и указали на ошибки: неверно выбранное расстояние от оригинала до объектива фотокамеры, а также слишком высокая чувствительность пленки.

Гектор жаловался на сложность работы в шифропомеще-ниях, где было все закрыто, отсутствовал дневной свет, и только люминесцентные лампы жужжали, как назойливые комары. Он был обескуражен, расстроен. Вся опасная, тяжелая работа пошла насмарку.

Несмотря на неудачу, Центр дал «добро» на очередную оплату, хотя и меньшей суммы. Огорчение сгладила рукописная информация, которую привез Гектор. Речь шла о материалах, которые поступили в «секретку» Хелмича, — планах развертывания американского воинского контингента в различных уголках планеты. План № 316 по Берлину, № 310— по Гаити, а также по Лаосу и Кубе. В этих планах раскрывался замысел вторжения, ход высадки и развертывания, состав сил и средств. Что и говорить, для Москвы это было весьма любопытное чтиво.