Кровь богов

Октавиан тут же шагнул вперед и, не произнеся ни слова, без предупреждения, яростно махнул мечом, перерезав горло ближайшему бандиту. Тот выронил кинжал, обеими руками схватился за шею и, задыхаясь, рухнул на колени.

Главарь на мгновение застыл, а потом взревел от ярости вместе с остальными разбойниками и взмахнул мечом, чтобы разрубить Октавиану голову, но Агриппа подскочил к нему, одной рукой перехватил его руку с оружием, а другой вонзил главарю кинжал между ребрами. Предводитель бандитов сжался, как порванный бурдюк с вином, и повалился на спину с жутким грохотом.

Банду потряс этот взрыв насилия и смерти. Октавиан Фурин не остановился – он бросился еще на одного пялящегося на него мужчину и убил его секущим ударом меча. При этом он оперся на ногу, вложил в удар всю силу и практически отрубил ему голову. Гладий с такой работой справлялся отлично, а Октавиан знал, как им пользоваться.

Остальные бросились бы в бегство, если бы их мулы не перегораживали тропу. Вынужденные принять бой, они сражались отчаянно, пытаясь отразить смертоносные удары римлян. Но Октавиана и его друзей готовили к бою с детства. Они были профессиональными солдатами, тогда как бандиты привыкли иметь дело с перепуганными крестьянами, редко пытавшимися защитить себя. Так что все старания разбойников шли прахом. Их удары легко отбивались, а ответные достигали цели. Маленький каньон наполнился криками и стонами бандитов, которые, один за другим, валились на землю. Римлян не защищала броня, но они стояли рядом, прикрывая друг друга, пока их мечи поднимались и падали. Теплая кровь струилась по клинкам.

Все закончилось в считаные секунды. На ногах остались только трое тяжело дышащих друзей. У Октавиана и Агриппы шла кровь из резаных ран на руках, но они не замечали этого, еще не отойдя от боя.

– Головы возьмем с собой, – решил Гай Октавиан. – Муж той женщины захочет на них взглянуть.

– Все? – переспросил Меценат. – Одной же достаточно, разве нет?

Октавиан посмотрел на своего друга, потом протянул руку и сжал его плечо.

– Ты все сделал хорошо. Спасибо тебе. Мы сделаем мешок из их одежды. Я хочу, чтобы вся та деревня знала: римляне убили этих людей. Они это запомнят… и я подозреваю, откроют кувшины самого лучшего вина и заодно зарежут пару коз или свиней. Ты, возможно, даже найдешь на все согласную девушку. Просто отрежь головы.

Меценат скорчил гримасу. В детстве слуги выполняли любую его прихоть, однако Октавиан каким-то образом заставлял его работать и потеть, как домашнего раба. Если бы его наставники увидели такое, они застыли бы с раскрытыми от изумления ртами.

– Здесь у дочерей усы такие же густые, как у отцов, – ответил он. – Может, в полной темноте я кого-нибудь и найду, но не раньше.

Морщась, он принялся за эту грязную работу: отрезание голов. Агриппа присоединился к нему, опуская меч с такой силой, что одним ударом перерубал шейные позвонки.

Октавиан встал на колени рядом с телом главаря и на мгновение встретился взглядом с его остекленевшими глазами. Он кивнул, прокручивая в голове перипетии боя, и только тут заметил рану у себя на руке, которая все еще кровоточила. В свои двадцать он не впервые получал ранение. Еще один шрам, который добавится к остальным. Он принялся рубить шею разбойника, удерживая голову на месте за сальную бороду.

Лошадей они нашли там, где и оставили, опаленных солнцем и шатающихся, с распухшими от жажды языками. До деревни римляне добрались уже на закате, с двумя красными мешками, из которых капало на землю. Местные мужчины вернулись раньше, злые и с пустыми руками, но их настроение изменилось, как только Октавиан развязал мешки и головы вывались в дорожную пыль. Муж убитой женщины обнял и расцеловал его со слезами на глазах. Затем, оторвавшись от римлянина, он швырнул головы в стену, после чего вновь заключил его в объятья. Перевода не требовалось. Еще через несколько минут римские воины оставили этого мужчину и его детей скорбеть об ушедшей жене и матери.

Другие крестьяне принесли еду и выпивку из холодных подвалов и поставили под открытым небом грубо сколоченные столы, чтобы устроить пир для молодых героев. Как и предполагал Гай Октавиан, им предложили и только что поджаренное мясо, и крепкий напиток со вкусом аниса. Они пили, не думая о завтрашнем утре, чашу за чашей, не уступая местным, пока деревня не начала качаться и расплываться у них перед глазами. Лишь несколько крестьян говорили на латыни, но значения это не имело.

Сквозь пьяный туман Октавиан вдруг осознал, что Меценат в который раз задает ему вопрос. Он вслушался, рассмеялся, а потом выругался на собственную неловкость, потому что расплескал содержимое чаши.

– Ты не поверишь, – ответил он своему знатному другу. – Рим называют Вечным городом не без причины. Римляне будут здесь тысячу лет и даже дольше. Или ты думаешь, что какой-то другой народ возвысится и станет нашими хозяевами? – он пристально наблюдал, как наполняют его чашу.

– Афины, Спарта, Фивы… – Меценат загибал пальцы. – Знаменитые названия, Октавиан. Несомненно, жители этих городов думали так же. Когда Александр растрачивал жизнь в битвах в далеких краях, думаешь, он верил, что настанет день, когда римляне буду править всеми этими землями? Он бы громко засмеялся, как это сделал ты. – Говоря все это, Цильний улыбался, довольный тем, что от негодования его друг аж закашлялся.

– Растрачивал свою жизнь? – переспросил Октавиан, когда приступ кашля прошел. – Ты серьезно предполагаешь, что Александр Великий мог прожить эти годы с большей пользой? Никогда в это не поверю. Я буду стойким и благородным римлянином, таким… – он замолчал, потому что выпитое вино путало его мысли. – Слишком стойким и благородным, чтобы слушать тебя.

– У Александра были жадные пальцы купца, – не унимался Меценат. – Он всегда был занят, занят, и что это ему принесло? Он столько лет только и делал, что сражался, но, если бы он знал, что умрет молодым в чужой земле, не думаешь ли ты, что он предпочел бы провести их, нежась на солнце? Будь он здесь, ты бы мог его спросить. Я думаю, он бы предпочел хорошее вино и красивых женщин бесконечным сражениям. Но ты не ответил на мой вопрос, Октавиан. Греция правила миром, так чем Рим отличается от нее? Через тысячу лет будет править кто-то еще, после нас! – он взмахом руки отказался от блюда с нарезанным мясом и улыбнулся предлагавшим его двум пожилым женщинам, зная, что они не понимают его слов.

Гай Октавиан покачал головой. С преувеличенной осторожностью он поставил свою чашу и принялся загибать пальцы, как это только что делал его собеседник:

– Первое: потому что нас не победить в битве. Второе…потому что нам завидуют люди, которыми правят жалкие цари. Они хотят стать такими же, как мы, а не свергнуть тех, кому завидуют. Третье… третьего придумать не могу. Остановлюсь на двух.

– Двух доводов недостаточно! – воскликнул Меценат. – Ты мог бы убедить меня тремя, но не двумя! Греки когда-то были величайшими бойцами мира. – Он взмахнул пальцами, словно рассеивая щепоть пыли. – Вот что осталось от их величия, все ушло. Вот что осталось и от спартанцев, несколько сотен которых напугали всю армию Дария. Другие народы всему научатся от нас, скопируют наши методы и тактику. Признаю, не могу представить себя наших солдат, терпящих поражение от грязных племен, какие бы уловки они ни использовали, но все-таки такое может произойти. Второй довод… они хотят того, что есть у нас? Да, и мы тоже хотели культуру греков. Но мы не пришли спокойно, как воспитанные люди, не попросили ее. Нет, Октавиан! Мы ее взяли, и скопировали их богов, и построили наши храмы, и прикинулись, будто все это – наша собственная идея. Со временем кто-то придет и проделает то же самое с нами, и мы сами не поймем, как это вышло. Вот твои два довода, в пыли под моими сандалиями. – Он поднял ступню и указал пальцем на землю. – Ты их видишь? Видишь свои доводы?

С другой скамьи, на которой, вытянувшись, лежал Агриппа, донеслось какое-то бурчание.

– Горилла просыпается! – весело воскликнул Меценат. – Нашему просоленному другу есть что добавить? Какие новости от флота?

Виспансий Агриппа в сравнении с крестьянами казался великаном. Скамья стонала и гнулась под весом его тела. Поворачиваясь, он чуть не свалился с нее, но успел опереться о землю мускулистой рукой. Со вздохом моряк сел, бросил мрачный взгляд на Мецената и наклонился вперед, уперев локти в колени.

– Я не смог заснуть под ваше квохтанье.

– Твой храп называет тебя лжецом, не я, – ответил Меценат, приняв протянутую ему полную чашу.

Агриппа потер лицо руками и почесал завитки черной бороды, отросшей за последние несколько недель.

– Я скажу только одно, – продолжил он, подавив зевок, – прежде чем найду более удобное и спокойное место для сна. После нас не будет никакой новой империи, потому что у нас достаточно богатств, чтобы противостоять любому племени. Мы сотни тысяч платим за людей и миллионы – за мечи и копья по всем нашим землям. Кто рискнет бросить нам вызов, зная, что на него обрушится вся мощь Цезаря?