Кровь хищника

В дальнем углу пещеры послышался какой-то шорох и словно бы невнятное бормотание. Волосы на голове Хадии зашевелились от страха. Если это зверь, то ей и дочери угрожает опасность. Если человек? При всем желании вернуться к людям, Хадия от них совершенно отвыкла, и мысль повстречаться с человеком напугала ее не меньше. А за перегородкой из жердей, где когда-то рожала и умирала медведица, явно кто-то был, Хадия в этом уже не сомневалась.

Жердяная перегородка вдруг вздрогнула от мощного удара, и сердце Хадии окончательно ушло в пятки. Понимала краем сознания, что надо быстро схватить и зарядить ружье, чтобы было чем встретить непрошеного гостя, но страх совсем парализовал молодую женщину. А через изгородь, между тем, перелез кто-то страшный, черный и лохматый и прямиком направился к Хадие. Закрыв глаза, Хадия мысленно сказала: «О, Аллах, пронеси…» — и потянулась за ножом. И вдруг почувствовала, как к голым коленям прикоснулось что-то мягкое, а потом теплый и шершавый язык лизнул ее руку раз и другой, и Хадия, со страхом открыв глаза, вскрикнула от радости, что опасность обошла стороной:

— Туган?! Как ты меня напугал, глупый! Миляш, доченька, проснись скорее. Родственник твой объявился, пропащий…

И тут же вновь охнула от страха, рассмотрев при свете огня, в кого превратился маленький мохнатый медвежонок, которого она когда-то выкармливала своим молоком. Перед ней стоял совершенно взрослый медведь, заросший косматой шерстью и отъевшийся за лето. Только морда была все та же добродушная, к которой привыкла Хадия. А Миляш, проснувшаяся от криков матери, словно не замечая, как изменился ее «братик», безбоязненно шагнула к нему и пролепетала:

— Родной, Туган…

Хадия обомлела, сравнив свою совсем еще крошечную дочку и мощного зверя. Не опасно ли им быть рядом? Одно дело, когда Туган был еще маленьким, и совсем иное сейчас. А Туган, словно и не было этих проведенных вне пещеры месяцев, безмятежно развалился на полу и довольно заурчал, когда Миляш погладила его по брюху. Тут Хадия не выдержала и рассмеялась. Ну совсем как маленький, даром что этакий зверина вымахал.

И все же Хадия приняла некоторые меры предосторожности. Из собранного летом на скалах мха она устроила медведю лежбище за каменной перегородкой, куда Туган покорно перешел по первому требованию, видимо, соображая своей звериной башкой, что может и раздавить своей тушей маломерную «родню». Устроившись на лежанке, он вскоре засопел и успокоился. От отца Хадия слышала, что годовалые медведи приходят зимовать в берлогу к матери. Вот и Туган, считая Хадию с Миляш своей семьей, нагулял жирок и пришел зимовать в пещеру. Пусть зимует, решила Хадия. До весны проспит, а там видно будет. Вот только как быть с козой, испуганно забившейся в угол при появлении Тугана и от страха даже не решившейся заблеять? Она-то медведю не является ни кровной, ни молочной родней. Для Тугана она добыча, как бы не задрал, вдруг проснется среди зимы от голода… Каким-то шестым чувством Хадия решила, что следует, пожалуй, привязать рядом с медведем клок козьей шерсти, чтобы он воспринимал запах как домашний. Может быть, тогда не тронет бедное животное? Так Хадия и сделала.

Эта зима далась Хадие гораздо легче. Во-первых, рядом есть смышленая дочурка, которая уже стала довольно сносно лопотать и почти свободно бегала по пещере ножками. Во-вторых, съестных припасов достаточно, и голодная смерть уже не грозит, как это было год назад. Есть коза, как-никак живое существо, можно и поговорить, пока доишь или вычесываешь шерсть. И, наконец, есть Туган, сторож и охранник, который, надеялась Хадия, в случае опасности не даст в обиду. Вот только нет рядом людей…

А как только сойдет лед, Хадия возьмет дочку, перейдет реку вброд и отправится в путь. В Асанай… Представляя себе в подробностях, как они с Миляш пойдут в Асанай, Хадия коротала зимние вечера. Днем она обирала калину с высушенных веток, выделывала звериные шкуры, сшила себе и дочке платья из красной материи. В свободные минуты вспоминала свои летние приключения на охоте и сборе грибов и ягод, стараясь занять себя. Это помогало ей не одичать совсем вдали от людей, к которым нужно вернуться. И вернуться не полудиким лесным существом, а полноценной, нормальной женщиной с человеческим обликом. Женщиной и матерью.

А время не останавливало свой бег. Снова наступила весна, снова в пещеру стали поступать ее пьянящие ароматы. Миляш бегала по дому из конца в конец, играя с козлятами. Речь ее становилась все более живой и забавной. Хадия тем временем выходила на прогулки с козой и возвращалась обратно, чтобы та запомнила дорогу и возвращалась бы домой сама после выпаса. Когда стало совсем тепло, Хадия вывела на волю и дочку. В этот раз она учла прошлый печальный опыт и повела ее из пещеры, когда солнце село и не слепило так ярко, сообразив, что именно яркий солнечный свет так напугал в прошлый раз Миляш. Коза бежала впереди, радостно блея, довольная, что снова оказалась на воле. Миляш бежать за козой не торопилась, как это было в пещере. Вцепившись в платье матери, она чуть подрагивала худеньким тельцем и молчала. Оторвав ее ручонку от своего подола, Хадия отошла на несколько шагов в сторону. Миляш осталась на месте. Тогда Хадия окликнула ее, и та, растопырив руки, осторожно двинулась к матери, будто на ощупь. Не заметив под ногами камня, споткнулась, упала и заревела в голос. И тут Хадию ошеломила очевидная мысль: Миляш не видит! Она же совсем ослепла в полутемной пещере! Как же Хадия не понимала этого раньше? В пещере девочка двигалась свободно, изучив каждый уголок и расположение предметов, а здесь, на свету, она совершенно беспомощна! И она, Хадия, виновата в этом. Потому что прошлым летом неосторожно вынесла девочку сразу на яркий свет, который и повредил неокрепшее зрение. Сердце Хадии зашлось от горя и беззвучных рыданий.

Но, к счастью, Миляш не ослепла окончательно, хотя и видела очень плохо. Зрение восстанавливалось очень медленно, от прогулки к прогулке, и потому Хадия не рискнула отправляться в путь с полуслепой девочкой, чтобы не подвергать ее опасности. Следовало выждать, когда зрение Миляш станет лучше. Эх, Асанай, Асанай… Видно, твое ласковое имя так и останется для Хадии лишь недосягаемой сказкой.

Так и получилось, что Хадия с Миляш остались на Уктау и на следующее лето. Туган с наступлением весны ушел в лес и вряд ли вернется снова на зимовку в пещеру. Скорее всего, найдет себе этим летом пару и заведет свою берлогу. Тропу, по которой медведь вернулся по осени, Хадия нашла еще зимой. Оказывается, в самой глубине пещеры был узкий и длинный поворот, по которому можно было выйти на восточный склон горы. Пользоваться этим ходом было и удобнее, и безопаснее, и Хадия вскоре совсем перестала пользоваться веревочной лестницей, оставив ее на всякий случай. Она по-прежнему продолжала ходить на охоту, делая по привычке припасы. Иногда выводила погулять Миляш, постепенно увеличивая время нахождения на воле. Коза нагуливала бока вместе с козлятами, и все шло своим чередом. Но этим летом произошло событие, всколыхнувшее однообразное и привычное времяпрепровождение маленького семейства.

Такый

В том месте, где русло реки раздваивалось, подобно рожкам вил, Хадия приноровилась ловить рыбу. Рыбачить было совсем не трудно, можно было просто захватывать рыбу голыми руками, благо в реке ее видимо-невидимо. Кроме Хадии на ловлю выходит и зверье, постепенно привыкнув к ней и воспринимая ее как свою. Иногда полакомиться рыбкой приходит и Туган, добродушно урча при виде Хадии, которую по-прежнему считает своей матерью и иногда даже ластится к ней, потираясь толстым боком о бедро женщины, от чего та покачивается, как былинка на ветру, смеясь и ласково трепля косолапого по ушам.

В один из дней на рыбалке внимание Хадии привлек запах, который никак не мог быть лесным. С ветерком откуда-то долетел дух… в это трудно было поверить Хадие, за два года не встретившей в лесу ни одной живой души, но пахло именно жареными пшеничными зернами! Хадия ни с чем не могла перепутать этот запах, сама много раз жарила зерна в очаге. И уж означать это могло только одно: рядом находился человек!

Поспешно собрав улов, Хадия опрометью бросилась в пещеру. С колотящимся сердцем вбежала внутрь по тайной тропе, бросилась к игравшей Миляш и крепко обняла ее, словно оберегая от опасности. Посидев с дочерью на коленях какое-то время, постепенно успокоилась, понимая, что зря, в общем-то, и перепугалась. Разве сама она не хотела пойти в деревню к людям? Разве не мечтала многие годы об этом? Да, соглашалась одна Хадия, но другая, испуганная, отвыкшая от людей, все же упрямо спорила, настаивала на том, что не стоит вот так сразу идти к человеку. Одно дело — пойти в деревню, и совсем иное — встретиться с человеком в глухом лесу. Иной человек в лесу становится страшнее зверя, уж кому, как не Хадие, было знать об этом…

Тем не менее любопытство оказалось сильнее страха, и Хадия, уложив Миляш поспать, отправилась на разведку. Добравшись до камня, который Хадия благодаря его цвету именовала Зеленым, она притаилась за деревьями и стала наблюдать. Около молодого березняка на открытой поляне сидел человек. Мужчина. Рядом лежал мешок, а на него было положено длинное ружье. Вскоре мужчина поднялся на ноги, загасил костер, забросил на плечо мешок и ружье и отправился в путь. Хадия долго провожала его взглядом. А тот прямиком направился к Трехглавой горе, которую Хадия нарекла так за то, что верхушка ее делится на три части. Когда мужчина уже далеко отошел от костра, Хадия осмотрела место, где он останавливался. В том, что это охотник, сомнений не было. С ружьем он обращается ловко, держит его привычно. И походка у него осторожная, лесная, уж это-то Хадие знакомо. Костер он разводил возле широкого камня, на котором были рассыпаны зерна пшеницы. Хадия покачала головой от такой нерадивости. У нее самой ни одно зернышко не пропадает зря, а этот рассыпал целую пригоршню и даже не собрал, беспечный.

Несколько дней после этого Хадия соблюдала осторожность и не отлучалась далеко от входа в пещеру, а потом, видя, что чужак не появляется в ее владениях, снова повела прежний образ жизни. Собирала ягоды, вязала пучки душицы и купалась в реке после рыбной ловли. Таскала в дом песок и глину, решив изготовить самодельные кирпичи и на зиму сложить небольшую печку. В этих заботах проходил день за днем. Иногда Хадия ходила с дочкой на реку купаться. Особенно хорошо на реке вечером. Кажется, что река замедляет свой бег, становится тише, ласковее, и тогда дочке доставляет неописуемое удовольствие барахтаться возле берега, повизгивая от восторга, и Хадия, с улыбкой глядя на нее, думает, какое же это счастье, что у нее есть дочка, ее маленькая Миляш.

Как-то поутру Хадия сидела на полянке и связывала в пучки душицу. Она выбирала из большой кучи стебелек за стебельком, выравнивала макушки, обрезала концы и связывала их. Когда Хадия потянулась за ножом, чтобы обрезать концы у очередного пучка, кто-то вдруг схватил ее за руку, и женщина замерла от испуга и неожиданности. Еще даже не обернувшись, она ощутила запах чужого пота и чеснока и буквально похолодела от ужаса. А тот, кто неслышно, по-звериному, зашел со спины, вдруг добродушно спросил: