Кровь и лед

Вся ее жизнь была одним большим тюремным заключением. Девушка обреченно опустилась на край кушетки, словно приговоренный узник.

Когда раздался стук в дверь, у нее зашлось сердце. Может, это доктор Барнс явилась предъявить ей обвинение в краже? Элеонор не отозвалась, но когда стук повторился, ответила:

— Вы можете войти.

Дверь наполовину приоткрылась, и в проеме показалась голова Майкла. Капюшон уже был сброшен на спину.

— Разрешите нанести визит? — обратился он.

Кажется, приведение приговора в исполнение откладывается, подумала она.

— Разрешаю, сэр, — ответила Элеонор и добавила: — Но боюсь, кроме стула, мне больше нечего вам предложить.

— Я его беру, — ответил Майкл.

Он развернул стул задом наперед и уселся на него, широко расставив ноги. Помещение изолятора было крошечным, и Майкл сидел от нее всего в нескольких футах — настолько близко, что она кожей ощущала, как от его ботинок и объемной куртки, свисающей по ногам широкими полами, веет бодрящим морозцем.

Ох, как ей хотелось вновь стать свободной…

Майклу потребовалось несколько секунд, чтобы расстегнуть парку и собраться с мыслями. Беседа с человеком при столь необычных обстоятельствах и так вызывала в нем некоторое чувство неуверенности, но в свете недавно приснившегося кошмара с примесью эротики общаться с Элеонор теперь стало еще труднее. Сейчас ему было немного тяжело смотреть ей в глаза; страшный сон казался слишком уж реальным.

Кроме того, Майкл опасался, что их физическая близость, а изолятор действительно был чертовски куцым, смущает девушку.

Он заметил, что на шее у нее, под жестким воротничком синего платья, пульсирует вена. Элеонор сидела понуро, уставившись на сложенные на коленях руки; Майкл украдкой посмотрел на пальцы, однако обручального кольца не было.

— Я видела вас на улице, — вымолвила она. — С птицей.

— Это Олли, — пояснил он. — Назван так в честь другого сироты, Оливера Твиста.

— Вы знакомы с произведениями мистера Диккенса? — восхищенно спросила она.

— Честно говоря, никогда его не читал, — признался Майкл. — Но смотрел кино.

Она снова непонимающе захлопала ресницами. И неудивительно, подумал Майкл. Первый раз слышит слово «кино»…

— Мой отец был горячим сторонником идей Диккенса, — продолжала она. — Он давал мне возможность посещать школу как можно чаще и даже позволял регулярно ходить в библиотеку в пасторате.

И снова Майкл отметил удивительный оттенок ее глаз, сверкающих зеленью, как хвоя после проливного дождя.

— В ней хранилось по меньшей мере две сотни книг, — похвасталась она.

«Что бы она сказала, зайдя в один из книжных магазинов сети „Барнс энд Ноубл“?» — подумал Майкл.

— Мне так хотелось к вам присоединиться, — проговорила она с грустинкой в голосе.

— Где?

— Во дворе, когда вы кормили Олли.

Майкл хотел было спросить, что ей помешало это сделать, как вдруг вспомнил, что Элеонор находится под своего рода арестом. Ее нервозность и бледность лица говорили сами за себя. Он окинул комнату взглядом, однако здесь не было не то что книги, но даже журнала.

— Может быть, завтра поздно вечером удастся провести вас в комнату отдыха, — обнадежил он ее. — Устроим еще один фортепианный концерт.

— Мне бы очень этого хотелось, — ответила она, правда, с меньшим энтузиазмом, чем он ожидал.

— А чего бы вам еще хотелось? — спросил он. — Может, книгу? Думаю, я бы мог раздобыть для вас какое-нибудь подобающее чтиво.

Она поколебалась, затем, немного подавшись вперед, сказала:

— Знаете, чего я действительно хочу? То, за что я отдала бы все, что угодно?

Он выжидал… к его собственному удивлению, страшась услышать, что ее желание имеет отношение к Синклеру. Как долго ему еще придется скрывать от нее секрет?

— Мне бы хотелось выйти наружу — не важно, насколько там холодно, — и подставить лицо под лучи солнца. Я ощутила его вкус, только пока ехала к китобойной станции. Больше всего я хочу увидеть солнце, снова почувствовать его кожей.

— Солнце-то у нас есть, — признал Майкл. — Да только тепла от него никакого.

— Я знаю, — ответила она. — Как все-таки странно. Мы очутились в месте, где солнце никогда не садится, однако совсем не дает тепла.

Майкл помолчал, обдумывая ее слова и проворачивая в уме бредовую затею, которая только что у него созрела. Если его застукают, последствия будут плачевными; Мерфи с него заживо шкуру сдерет. Однако идея так его захватила, что он был не в силах ей противостоять. Интересно, как к ней отнесется сама Элеонор?

— А если я скажу, что смогу осуществить ваше желание при условии, что вы в точности будете следовать моим инструкциям? — вкрадчиво поинтересовался он.

Элеонор выглядела озадаченной.

— Вы можете тайно вывести меня наружу?

— Эта часть плана самая простая.

— И сделать так, чтобы даже в таком неуютном месте солнце стало теплым?

Майкл кивнул:

— Запросто.

Он все ломал голову над тем, какой рождественский подарок ей преподнести на следующий день, и вот теперь ответ пришел сам собой.

— И что? — спросила Шарлотта, заглядывая в резервуар, в разных отсеках которого плавало несколько дохлых рыб. — Пока что я вижу только мертвую рыбу.

— Нет-нет, не эти. Эти рыбы — результат неудачного эксперимента, — сказал Дэррил. — Ты на Cryothenia Hirschii и прочих белокровок погляди. Они находятся на самом дне аквариума, живы и здоровы. Присмотрись внимательнее.

Вытянув шею, Шарлотта увидела бледных, почти прозрачных рыб, плавно шевелящих жабрами в соленой воде. Некоторые из них достигали внушительных трех футов в длину.

— Ага, вижу, — равнодушно проговорила она. — И что теперь?

— А то, что эти рыбы могут стать спасением для Элеонор Эймс.