Кровь и лед

— Я пришел сюда не для того, чтобы лишний раз вас расстраивать, — осмелился заговорить Майкл, — и мне жаль, что вы так считаете. Я зашел попрощаться и уже ухожу.

Он обернулся бросить взгляд на Кристин — безмолвную и неподвижную, как статуя, — бочком протиснулся мимо ее отца, который, загораживая ему путь к выходу широкими плечами, не удосужился отступить в сторону хотя бы на дюйм. На мгновение Майклу показалось, что в глазах угнетаемой собственным мужем миссис Нельсон он уловил проблеск сочувствия.

На полпути к выходу из отделения он услышал за спиной быстро приближающиеся шаги. Это была Карен — и угораздило ее быть настолько похожей на сестру! Она схватила его за рукав.

— Я знаю, что Кристин уже нет с нами, и ты это прекрасно знаешь, но мои родители все еще верят…

— Я понимаю.

— Если ты правда хочешь забрать те книги…

— Спасибо, подумаю, — ответил он, хотя и был уверен, что не заберет. И еще он был уверен, что, говоря про книги, Карен имела в виду и кое-что другое.

Мимо них, громыхая контейнером для мусора, прошла санитарка.

— Слушай… если все-таки какая-то часть Крисси продолжает жить, — проговорила Карен, — я знаю, что твой визит был ей приятен.

В глазах девушки заблестели наворачивающиеся слезы.

— Я знаю, ты действительно ее любил, и я тоже ее любила, — произнесла она и смущенно добавила: — Ну разве за исключением того случая, когда она стащила у меня коньки и расколола лезвие. — Она хихикнула, отпуская рукав его куртки. — А еще я знаю, что Кристин наверняка попросила бы меня пожелать тебе счастливого пути. Будь осторожен.

Майкл улыбнулся:

— Обещаю.

— Ну а что?! — воскликнула она с жаром в голосе. — Я серьезно. Береги там себя.

Чтобы успокоить Карен, Майкл приобнял ее за плечи.

— Торжественно клянусь ни при каких обстоятельствах не снимать рукавицы и держать уши в тепле.

Она мягко его оттолкнула.

— Если нарушишь обещание, Крисси будет очень тобой недовольна… как и я.

— Мне бы этого не хотелось.

— Вот-вот. Так что смотри!

— Карен! — крикнул мистер Нельсон, высунув голову из двери палаты. — Мама хочет с тобой поговорить.

Девушка прикусила губу.

— Карен, иди сюда немедленно!

Майкл напоследок погладил ее по плечу, повернулся и пошел к выходу. Когда он миновал стол регистрации, медсестры не сказали ему ни слова.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1889

Зелень… Буйная, отдающая изумрудным оттенком зелень.

Вот что ей грезилось.

Зеленая трава на пастбищах Йоркшира.

Зеленые листья деревьев в солнечный день в Риджентс-парке.

Зеленое сукно бильярдного стола в клубе на Пэлл-Мэлл. (Женщинам возбранялось в него заходить, но Синклеру однажды удалось прошмыгнуть с ней мимо швейцара и незаметно провести в клуб, поднявшись по служебной лестнице.)

Зеленые воды пролива Босфор…

Пока ее окружала зелень, она чувствовала себя счастливой. Вспоминала ароматы лугов, среди которых провела детство… влажную траву, колышущуюся на легком летнем ветерке, пасущихся на ней коров с черными и белыми пятнами… плавные склоны холмов, на которые спускаются сумерки… солнце, сверкающее, как папины золотые карманные часы…

Вспоминала фактуру листьев — ровных и гладких, словно натертых воском, — на деревьях в городском парке, в котором гуляла во время дневных перерывов в больнице. Отлучаться разрешалось лишь на полчаса, но это время — и если ветер дул в направлении Темзы — она использовала, чтобы сделать глоток свежего воздуха; воздуха, в котором не витал запах ни крови, ни морфина, ни того и другого одновременно. Иной раз, перед тем как возвращаться в палаты, она срывала несколько листочков, приятно пахнущих цветов и рассовывала их по карманам своего больничного халата…

Зеленый оттенок моря… До отправки в Турцию ей еще никогда не доводилось видеть море. Она всегда представляла его синим или по крайней мере серым — на всех виденных ею картинах море имело именно такой цвет, — но, глядя с палубы на волнующуюся поверхность воды, она была удивлена тем, что океан отдает зеленым, словно тусклая патина на статуях в Королевском музее (Синклер сводил ее туда незадолго до переброски их полка)…

Но вот ее грезы в конце концов оборвались… как обрывались и прежде… и сердце вновь стиснула рука холода. Ей пришлось приложить усилия, уже в который раз, чтобы снова погрузиться в мир, полный зеленых красок, найти утешение в коконе собственных воспоминаний… растопить ледяную руку, которая проникла ей под одежду и до костей сковала льдом. Этот путь она проходила тысячу раз и очень боялась, что придется пройти его еще многократно, перед тем как проснуться… освободиться от этого странного состояния забвения, в котором она оказалась, словно в ловушке…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

24 ноября, 10.25 утра

Едва Майкл заметил невысокого рыжеволосого парня, спускающегося по трапу самолета в Сантьяго, как сразу смекнул, что тот ученый. В ученых есть что-то такое, что с головой выдает их принадлежность к миру науки, хотя Майкл и сам не мог толком понять, что же именно. Дело тут вовсе не в очевидных признаках профессии, как, например, запах формальдегида или транспортиры, торчащие из всех карманов, а скорее — в глазах, одновременно отрешенных и пытливых. Майкл много ученых повидал во время подготовки фоторепортажей и статей о природе. Они словно живут параллельно в двух мирах, одновременно и принадлежа и не принадлежа к сообществу людей. Усиленные попытки некоторых из них слиться с толпой к успеху не приводят. Это навело Майкла на мысль о сходстве ученых с большим косяком солнечных окуней, которых он фотографировал под водой на Багамах: все рыбы в целях безопасности пытались сместиться в центр стаи, но отдельных особей по каким-то причинам внутрь не пускали, и они постоянно оставались на периферии.

Естественно, такие рыбы первыми попадают на зуб хищникам.

Чтобы скоротать время перед посадкой на стыковочный рейс до Пуэрто-Вильямса, Майкл, волоча за собой здоровенную дорожную сумку, отправился в переполненное людьми кафе. Рыжеволосый парень сидел в одиночестве за столиком в углу и, наклонившись вперед, всматривался в экран ноутбука. Майкл подошел ближе и увидел, что тот изучает какую-то сложную карту, испещренную цифрами, стрелочками и пересекающимися линиями. На взгляд Майкла, карта имела отношение к топографии. Он успел поглазеть всего пару секунд, прежде чем парень на стуле резко обернулся; у него было узкое лицо с довольно мелкими чертами и светло-рыжие брови под стать волосам. Рыжий смерил Майкла взглядом, затем произнес:

— Думаю, здесь вы не найдете для себя ничего интересного.

— Как знать, — ответил Майкл, приблизившись. — Я не хотел вам мешать. Просто слоняюсь в ожидании стыковочного рейса на Пуэрто-Вильямс.

Уловка сработала.

— Как и я, — ответил парень.

— Не возражаете, если я присяду? — спросил Майкл, пододвигая к столику стул — единственный свободный стул во всем кафе.

Он опустил на пол дорожную сумку, пропустив ногу сквозь лямку (привычка, которую он выработал за время многочисленных ночных поездок за границу), протянул руку и представился: