Кровь и память

— Он умирает? — спросил король, стараясь сдержать гнев. Кайлех не привык разбрасываться словами, и тот, к кому была обращен вопрос, прекрасно это знал и потому поспешил кивнуть.

— Да, мой король, — ответил тюремщик, — он сам навлекает на себя смерть и уже долгое время отказывается от пищи.

— А от воды?

Тюремщик покачал головой.

— Молчит и почти не шевелится.

— Почему меня не поставили в известность? — недовольно спросил Кайлех. — Немедленно позвать сюда Рашлина!

Понимая, что разгневал короля, тюремщик вышел из каземата и позвал посыльного, чтобы тот передал послание странному смуглому человеку, который состоял при монархе в качестве барши, или придворного колдуна.

Тем временем король, погруженный в свои думы, мерил шагами тюремную камеру. О пленном он знал только то, что это солдат моргравийского легиона. Первоначально король обрадовался самой возможности отомстить — пусть даже путем пыток и унижений моргравийца — за гибель людей, погибших в кровавой бойне, которую устроил властитель соседней страны. Жестокое избиение безусых юношей, еще не державших в руках оружия, потрясло и оскорбило Кайлеха до глубины души. Нет, решил он, этот новоявленный монарх заплатит за все сполна. Но потом в Скалистые горы, несмотря на предостережение, вернулся Ромен Корелди. Корелди — которому Кайлех несмотря ни на что в душе симпатизировал, более того, кем он восхищался — наговорил целый короб оправданий, ни одно из которых даже отдаленно не походило на правду. Но, с другой стороны, кто докажет, что это не так? Похоже, что Корелди узнал моргравийского пленника, хотя тот отрицал, что знает наемника. Но тогда с какой стати Корелди призывал пощадить его? И почему, со своей стороны, этот человек отказался спастись бегством, словно нарочно пытаясь отвлечь отряд Кайлеха, увести его как можно дальше от той горной тропы, которой воспользовались его спутники, Корелди и та женщина, Элспит из Йентро?

И король Кайлех, пытавшийся разгадать секрет с той же настойчивостью, с какой собака пытается разгрызть кость, пощадил моргравийца и не стал отнимать у него жизнь, пойдя наперекор собственным желаниям. Вместо этого, руководствуясь неясным чутьем, он заточил его в узилище. Более того, распорядился, чтобы лекари выходили получившего едва ли не смертельные раны пленника, дабы с его помощью снова заманить Корелди в Скалистые горы и покончить с ним раз и навсегда.

Кайлех тогда страшно разгневался, ведь пленникам удалось бежать из его замка. И не будь Герин Ле Гант пойман снова, он бы, не дрогнув, отправил на казнь своих собственных солдат, упустивших трех моргравийцев. Разумеется, тем удалось бежать не без посторонней помощи, в частности, его ближайшего помощника. Король до сих пор не мог пережить предательство Лотрина, человека, которого привык считать не простым подданным, а товарищем по оружию, если не сказать братом. У него не укладывалось в голове, как Лотрин мог решиться на предательство, и главное, из-за чего. Была ли виной тому красота юной моргравийки? Или скорбь из-за смерти собственной жены, умершей после родов и давшей жизнь сыну короля? Или же — что более правдоподобно — сострадание к Ле Ганту и другим заключенным? Все это, впрочем, было уже неважно. Когда от него ожидали верности, Лотрин предпочел предательство — что ж, он заплатит за него полную цену.

Мысли короля вновь вернулись к пленнику, распростертому на грязной соломе. Почему-то в душу закралось подозрение, что Корелди еще вспомнит о нем. Гренадинец вернется и попытается вызволить моргравийца из темницы, и тогда он, король горцев, одним махом избавится от обоих. Кайлех мрачно улыбнулся — хороший план.

Ле Гант пошевелился, веки его дрогнули, что тотчас подсказало королю, что пленник знает о его присутствии в камере. Зажженная тюремщиком свеча отбрасывала на лицо узника тусклый желтоватый свет, отчего оно не казалось мертвенно-бледным, каким было на самом деле. От стен каземата веяло ледяным холодом, в углу постоянно капала вода, и от звука капели можно было сойти с ума. Одна стена была склизкой от сырости, но даже исходивший от нее запах плесени не мог перебить вонь давно немытого человеческого тела — Ле Гант давно уже перестал заботиться о собственной чистоте. Казалось, наоборот, он старательно копит на себе грязь, в надежде на то, что в один прекрасный день старая рана загноится, и он умрет. Пленник определенно возмечтал о смерти.

Все это не могло не раздражать короля, однако, обращаясь к моргравийцу, он постарался держать свой гнев в узде.

— Послушай, Ле Гант, я не позволю тебе умереть и сделаю все, чтобы ты выжил. Ибо ты приведешь мне Корелди. Я не только выведаю его секрет, но и лишу его жизни. Не притворяйся, я знаю, что ты слышишь меня.

Пленник пошевелился, и король сделал вывод, что прав в своем предположении: Ле Гант его слышит.

— Почему ты молчишь, моргравиец? Мне казалось, ты будешь рад гостям.

— Но только не тебе, — прохрипел пленник еле слышно, но с нескрываемой злостью.

Кайлех кивнул, довольный, что Ле Гант заговорил. Да и рассудок, судя по ответу, все еще оставался при нем.

— Мы поможем тебе встать на ноги, после чего ты вернешься сюда снова.

— И все начнется с самого начала, — с вызовом бросил Герин, по-прежнему не открывая глаз.

— Именно. Как я понимаю, солдат, ты ищешь смерти, но я не позволю тебе обрести ее. Свыкнись с этой мыслью и не усложняй себе жизнь. Просто живи. Кто знает, вдруг в один прекрасный день ты вновь увидишь Корелди, и лишь потом вы с ним умрете вместе, причем, когда и как — решать мне.

— Как ты наивен, Кайлех, — негромко, но с укором произнес пленник. — Не удивительно, что Селимус спокоен за безопасность своих северных границ. Ему известно, как легко ты поддаешься слепому гневу, а гневливый правитель — угроза для страны не менее опасная, чем враг. Так что когда и как положить конец твоему правлению, решать будет он.

Герин прекрасно понимал, что Кайлех рассвирепеет от его слов, и не удивился бы, если бы за ними последовал пинок под ребра. Вместо этого он услышал негромкий смех. Судя по всему, горный король, если и был разгневан, решил не подавать вида.

— Я бы на твоем месте попридержал язык, солдат. Твой король — чума для Моргравии, я же стану тем, кто нанесет ей окончательный удар.

Герин не успел ответить, потому что услышал чьи-то шаги. Похоже, к нему шел знахарь, тот самый странный человек, который один раз уже вытащил его из могилы.

— Сир! — донесся до него новый голос.

— Поставь его на ноги, каких бы усилий это тебе не стоило! — распорядился король.

Рашлин кивнул.

— Я сделаю все, что смогу.

— Кормите его насильно, постоянно давайте пить.

— Все будет сделано так, как вы прикажете, ваше величество.

Герина перевели из каземата в комнату, которую он не раз видел в кошмарных снах. Именно в ней Кайлех лишил жизни добрую и смелую женщину по имени Элспит. Как и Герин, она была родом из Моргравии; ее поймали вместе с Корелди. Помнится, он про себя воздал ей должное, когда она не побоялась бросить вызов самому королю. Это она собственноручно разрезала нитки, которыми были зашиты его веки, чтобы он увидел своих спасителей. Тот, кого Герин принял за Уила, кто разговаривал таким странным голосом и манерами отдаленно напоминал Уила, оказался красавцем-наемником, уроженцем Гренадина. Этот человек был явно знаком с Уилом, и тем не менее Герин тогда сильно расстроился, что это не Уил.

Элспит, как он и предполагал, оказалась не только хорошенькой, но и очень даже красивой, а его бывший мучитель Лотрин превратился в их друга. Герину было страшно даже подумать, какая судьба постигла горца, предавшего своего короля, тем более что Лотрин был вторым после Кайлеха лицом в королевстве, и его измена стала для владыки Скалистых гор жесточайшим ударом. Герин был рад этому, а угнетало его лишь то, что он сам не может нанести достойный удар. Увы, он был слаб и способен только на одно: уморить себя голодом. И вот теперь Кайлех отнимал у него и этот шанс. Жестокий врачеватель вознамерился вернуть пленнику силы, чтобы мучители могли и дальше смеяться ему в лицо.

Никогда еще ему не хотелось так расплакаться, как сейчас. Он, воспитанник сурового Фергюса Тирска, не привык давать волю чувствам, наоборот, научился держать и мысли, и эмоции в кулаке, хотя причин лить слезы в его жизни хватало. Возмужав, он еще ни разу не поддался минутной слабости. Он чувствовал себя никому не нужным и совершенно беспомощным — старший солдат моргравийского легиона и личный адъютант семейства Тирсков не мог оказать врагу даже малейшее сопротивление.

От обиды Ле Гант даже плюнул на пол.