Кровь и золото

– Да, да, благословенная тьма, – сказал он, – и цепи, непременно цепи. Иначе прикончи меня.

В мыслях Мариуса он увидел самого себя, увидел, как он беспорядочно, вслепую хватает воздух руками. Он увидел Маарет, увидел, как Мекаре вставляет глаза в ее глазницы. Он увидел двух высоких изящных женщин, чьи руки переплелись в безмолвном споре, – сопротивление одной угасало, а другая настаивала на том, чтобы довести начатое до конца.

Потом, почувствовал он, его обступили остальные. Он ощущал прикосновение их одежды, ткани, гладких рук.

А где-то вдалеке плакала Маарет.

Его тело заковывали в цепи. Он чувствовал, как прочные звенья касаются кожи, и знал, что их не порвать. Он молчал, пока его волокли прочь.

Из пустых глазниц хлестала кровь. И в точности как он мечтал, его разместили в спокойном пустом месте. Только ее не было рядом. Она была далеко. Он слышал, как поют джунгли. И затосковал по зимнему холоду – здесь оказалось слишком жарко, слишком пахло цветами.

Но он привыкнет к жаре. Он привыкнет к терпким ароматам.

– Маарет, – прошептал он.

Он снова увидел то, что видели те, кто находился в другой комнате. Они переглядывались, обсуждали приглушенными голосами его участь, но никто ничего не понимал до конца. Он слышал, что Мариус умоляет простить его, а Маарет, которую он живо видел чужими глазами, стояла прекрасная, как в ночь его создания.

Внезапно она исчезла. А они продолжали разговор без нее.

Он почувствовал щекой ее ладонь. Он узнал ее руку. Узнал мягкую шерстяную ткань. Узнал поцеловавшие его губы.

– У тебя теперь мои глаза, – сказал он.

– О да, – ответила она. – Мне все прекрасно видно.

– А цепи сотканы из твоих волос?

– Да, – отвечала она. – От волоса к нити, от нити к веревке, от веревки к цепи.

– Моя пряха, – улыбнулся он. – А пока ты будешь прясть, – спросил он, – можно, я буду рядом?

– Да, – ответила она. – В любое время.