Кровь на мечах. Нас рассудят боги

Мне иногда кажется, будто каждый, кто перебирается в большой город, продает частичку души самой Морене и… становится злее. Не сразу, конечно, не сразу… Но добряки, вроде тебя, в больших городах не выживают.

Тебе предстоит долгий путь в Киев, и вряд ли этот город примет с распростертыми объятьями. Тебе придется заново учиться жить. Ты сам распорядишься собственной судьбой, но мне бы очень хотелось, чтобы твоя душа осталась в ведении светлых богов. Понимаешь, о чем я? То-то, смекай.

Добря не понимал, но искренне надеялся, что так оно и будет.

Часть вторая

Глава 1

Киев предстал очам артельщиков причудливым и лишенным всякого порядка скопищем постоялых дворов, раскиданным по высоким холмам на бреге и вглубь и вширь. Следы неизбежных пожарищ, видимые и с лодьи, убедили даже Добродея, что поселения неспроста так разбросаны – полверсты туда, полверсты сюда.

На пристани народу – тьма. Толпятся, галдят, спорят. Носильщики снуют туда-сюда, зато купцы держатся важно, а те, что одеты побогаче остальных, задирают носы так, будто сами князья или, на худой конец, родичи князей. Воздух пропитан запахом тины, древесины и крепкого пота.

Разинув рот, Добря рассматривал диковинные суда – как ему казалось, огромные, с лошадиными мордами на носу. Старательно вертел головой, пожирал взглядом иноземцев. Уходить с пристани не хотелось, поэтому шел медленно, постоянно останавливался, оглядывался. Со всех сторон доносились споры, разговоры, смешки и звон монет.

– Добря, не отставай! – крикнул отец, и мальчик пустился бегом.

Когда нагнал отца и артельщиков, в сердце всколыхнулся ужас, перед глазами промелькнули жуткие события в Русе.

– Смотри не потеряйся… – пробасил отец, словно мысли подсмотрел.

Добря кивнул и некоторое время действительно шел рядом, пытаясь не глядеть по сторонам.

Но как только выбрался из толкотни, снова замер. И даже присвистнул от удивления – вот уж, Киев! Дома тут ставят иначе, чем на Севере, постройки по большей части ветхие, некоторые даже перекошены. Отчетливо слышны крики петухов и собачий лай, изредка слуха достигают бабья ругань и детский плач.

Киев все же оказался много больше, чем Рюриков город.

– Конечно, – бормотал мальчик, – Киев-то давно стоит, а Рюрик свой город только-только строить начал.

В меру достатка владельца иное жилище пряталось за частоколом, а при иных не было и захудалой изгороди. Княжий терем, хоть и стоял далеко, разительно выделялся на этом фоне уже хотя бы тем, что его опоясывала какая-никакая стена, но весь двор, по прикидке Добри, не занял бы и десятины.

На широких улицах и площадях Добре слышалась иноземная речь, реже знакомая – славянская. И когда пару раз на мальчика недобро глянули встречные, струхнул. А если бы не артель, не отец с земляками, припустился бы зайцем.

«И сам чужой, и земля здесь чужая», – разочарованно подумал он.

Надежды на лучшее, посещавшие его еще недавно, сами собой улетучились. Но отступать все равно некуда. Здесь – неизвестность, а в родных краях – точно кнут да петля.

– Бать, это кто? – не стерпел Добря и указал на чернявых всадников с копьями да щитами, проследовавших мимо.

Одежды на них были все из кожи и столь длинны, что прикрывали бедра, а шеломы круглые, и верх шишкой.

– Это степняки. Хазары это, – как-то грустно пояснил отец и зашагал быстрее.

– А вон те, по всему видать, булгаре будут, – молвил Корсак и махнул в сторону.

– С чего ты взял? – не понял Вяч.

– Да кто ж еще оставляет на бритой-то башке пучок волос, а потом его еще, точно баба, в косу заплетает, – пояснил тот и протянул, словно бы вторя мыслям Добри: – А говорят-то все не по-нашенски.

– Да, славян тут едва ли половина будет. Но погоди, это все торговые улицы. Авось дальше образуется.

Добря, заслышав такое отцово пояснение, вновь повеселел и продолжил путь с все тем же необузданным любопытством. И снова отстал. С ужасом и благоговением рассматривал городские улицы. Суетливые киевляне с ворчанием и бранью обходили ротозея, кто-то пихнул в бок, да так сильно, что Добря едва не отлетел в сторону. По-осеннему холодный ветер бросал в лицо дорожную пыль, но юнец даже этого не замечал.

– Эй! Добродей! Тебя что же, за руку вести, как малолетнего?

И вновь мальчик опомнился, побежал, взбивая голыми пятками пыль.

– А что, если Осколод нас не примет? – пробубнил Корсак. Он нервно потер ладони, огляделся. В глазах этого силача Добря заметил тревогу, которая норовила вот-вот перейти в страх.

– Посмотрим, – хмуро отозвался Вяч.

Такой разговор Добродей уже слышал, когда на купеческой лодье плыли. Но на тот момент все казалось проще, понятнее, а тут… Великий Киев холоден, а княжеский терем, чья остроконечная крыша виднеется впереди, похож на копье, изготовленное к броску.

По телу пробежали мурашки, когда вспомнил разговор с Лодочником. Осколод ведь клялся Рюрику в верности, вдруг не передумал? Вдруг схватит беглецов и свершит суд, как и положено союзнику.

Чем ближе к княжескому двору, тем богаче окрестные дворы. Сразу ясно – на окраине живет простонародье, а здесь – знать, те, кто в терем вхож, а может, и в палаты самого князя. Из окошка ближайшего дома выглянула румяная чернобровая девица в богатом очелье, хитро сверкнула глазками и тут же исчезла. Добря опять остановился, вперил взгляд в окно.

– Ничего ж себе… – благоговейно выдохнул он. Таких красавиц в Рюриковом городе нет, и в Словенске подобной красоты не видел.

– Добря! – На этот раз голос Вяча прозвучал раздраженно, еще немного, и за ремень схватится.

Мальчик сжал кулаки, двинулся вслед за артельщиками. Он твердо решил: «Все, больше ничему не удивляюсь, по сторонам не гляжу!»

Добре очень не хотелось, чтобы его новая жизнь началась с прилюдной порки. Ведь засмеют! Мальчик упер взгляд в спину Корсака и закусил губу.

Но на княжеский двор артельщиков не пропустили.

– Не положено! – злобно выпалил чернявый дружинник.

– Мы издалека… – оправдывался Вяч, кивал на товарищей. – И по делу. Нам, кроме Осколода, пойти не к кому.

– Не положено!

– Но ведь по делу… Мы из Рюрикова города ушли. Плотники.

– Да хоть казначеи! Не положено! Не велено, понимаешь? Вот мужичье! Едва что случится – сразу князя им подавай! Будто у князя дел других нет!

На щеках Вяча вспыхнул злой румянец, кулаки сжались так, что даже костяшки побелели. Корсак скрежетал зубами, мало чем отличался от предводителя. Двое других напряженно всматривались в лицо дружинника, но выглядели куда смиренней. Добря же глядел на мир широко распахнутыми глазами, его рот чуть приоткрылся – тоже есть что сказать, но вмешиваться в разговор старших нельзя.