Кровь танкистов

В эту ночь вся Вселенная, бесстыдно подсматривающая за молодыми людьми мириадами звездных глаз, принадлежала только им. Только им – и больше никому. Поскольку то, что бывает впервые, бывает только один раз и уже никогда не повторится…

…а котелок они так и не помыли.

Не до того было.

И понимающе звенящие струны безымянного горного ручья прибили забытую посудину к замшелому камню, где ее и обнаружили утром смущенно переглядывающиеся молодые люди, повзрослевшие за эту ночь на целую жизнь.

Через три дня класс вернулся в родной город.

А еще через четыре месяца, в начале октября, отгуляв весной последний звонок и скромный по перестроечным, лимонадно-минеральным (шампанское и водку разливали тайком, в туалете и под лестницей запасного выхода, по старой привычке отчаянно боясь военрука), временам выпускной бал, а летом благополучно провалив вступительные экзамены в политехнический, вчерашний десятиклассник Дима Захаров ушел в армию. В прославленные крылатые воздушно-десантные войска. Сперва в отдельный учебный ПДП [12] в Фергане, затем – в Афган, в состав «ограниченного контингента советских войск в Демократической Республике Афганистан».

12

ПДП – парашютно-десантный полк.

За все время Таня написала ему только три письма, последнее пришло ровно за два дня до отправки «за речку». Классическое: «прости, я тебя, разумеется, люблю, но ждать не стану. Не обижайся, но писать мне больше не нужно».

Именно в эту ночь прапорщик Махров, тот самый, который «спать не придется», и выбил ему первый в жизни зуб. Не в том смысле, разумеется, что это был его первый зуб, а в том, что раньше ему еще как-то ни разу не совали всерьез кулаком в морду. Хорошим таким кулаком, тяжелым, со сбитыми от постоянных тренировок костяшками и застарелыми мозолями на ладони. Выбил мастерски, с первого удара, даже крови почти не было. А затем припер его к выложенной порядком загаженным, несмотря на старания «молодых», кафелем стене санблока и зло, буквально в три-четыре предложения, объяснил, что он с ним сделает и где он окажется, если не перестанет страдать подобной х…й.

После чего прапорщик, подобрав выбитый в последний момент из Димкиной руки отточенный до бритвенной остроты кухонный нож, которым парень собирался полоснуть по запястью, уволок его в святая святых – каптерку – где налил стакан чистого спирта и заставил выпить залпом. И сам тоже в стороне не остался. Сунув в руки кусок бинта из перевязочного пакета – «утри морду лица, боец, ты советский десантник или хер собачий?» – долго еще поучал, разъясняя в самых что ни на есть народных выражениях, что «девки – они все такие, и нужно им только…».

Самое смешное, но махровское внушение возымело-таки должное действие. И утром страдающий от тяжкого похмелья Захаров с какой-то непостижимой разуму ясностью осознал, что прапорщик был прав. Он – советский десантник. Элита армии, мать ее! И ему доверили… ну, хрен знает, что, но что-то определенно доверили! А Танька – б…дь и потаскуха, его недостойная! Короче, все так, как и говорил вчера порядком захмелевший прапорщик…

А спустя сутки они улетели в Афганистан.

Где горы оказались светло-коричневого цвета, без единого пятнышка зелени, выжженные солнцем и ничуть не похожие на те ласковые и зеленые крымские горы, где Таня приносила к палатке котелок с горячей кашей и просила помочь с мытьем посуды….

– Дрыхнешь, что ль, салага? – в бок болезненно ткнулась кроссовка «замка» Бурунова, и Захаров испуганно вскинулся, хоть и не спал. Так… задумался, глядя на эти самые, трижды долбаные, афганские горы.

– Никак нет, товарищ сержант! Просто это, ну, задумался!

– Ну и дебил, – непонятно, что имея в виду, жизнерадостно сообщил замкомвзвода, присаживаясь рядом по-турецки. Скрежетнул о каменистую землю вытертый до белизны разложенный приклад «АКСа» с вложенным внутрь «ИПП» и обмотанный резиновым жгутом для остановки крови.

– Что, салага, очко-то, поди, играет? Это ж у тебя первый боевой выход, ёптыть?

– Угу… то есть так точно, товарищ сержант, первый! – браво доложил Захаров, сделав попытку подняться на ноги. Бурунов проворно схватил его за ремень, дернул обратно, заставив больно плюхнуться задом в пыль:

– Не, ну точно дебил! Чего дергаешься-то, не в учебке, ёптыть! Здесь немножко война, если ты не заметил, так что запомни, салага: чем ты ближе к земле, тем живее. Понял?

– Так точно.

– Беда с вами. Понаприсылают из Союза всякого говна необученного, а «дедушкам» страдай. Курево-то хоть есть?

– Так точно! – Дмитрий торопливо полез в карман за помятой пачкой «Примы» без фильтра.

Сержант поморщился:

– И всего-то? Ладно, свои имеем. «Дедушке» такое курить впадлу, – и вытащил твердую пачку дорогущих – аж целых восемьдесят копеек в Союзе! – болгарских «БТ». Закурил:

– И харе «такточкать», салага, уши вянут. Тебя в учебке кто дрючил? Селиванов? Или Радиев?

– Не, прапорщик Махров.

– Опа, – Бурунов удивленно взглянул на молодого бойца. – Так ты «махровец», выходит? Ну, тогда, ёптыть, слова насчет говна беру обратно. «Спать не придется» – мужик правильный и учит дельно. Все ж таки четыре года «за речкой» оттарабанил, знает, что бойцу знать нужно, а что можно и похерить. Сильно драл?

– Да не особенно, – пожал плечами Дмитрий. – Как всех. Перед самым выпуском по морде дал, зуб вышиб.

– Ну, это он могёт, – понимающе заржал сержант. – Наверняка ж за дело?

– Угу, за дело. – Захаров отвернулся. Вспоминать, за какое именно «дело», ему совершенно не хотелось.

– Да не тушуйся, салага, не стану я ничего выпытывать, больно нужно, ёптыть. Ладно, сиди, я пройдусь. Только чтоб башка над бруствером ни на сантиметр не торчала, понял? Увижу – второй зуб выбью. Я, конечно, не Махров, но тоже бить умею. Михалыч и научил. Скоро броня с колонной подойдет, и двинем. А пока сиди, жопу о камни массируй.

– Так точ… понял, тарщ сержант.

– Вот и молодца, – замкомвзвода пружинисто поднялся на ноги, подхватив автомат, и зашуршал подошвами разношенных кроссовок, явно импортных, по мелким камешкам, во множестве выстилавшим дно неглубокого окопчика.

Захаров снова взглянул на недалекие горы. Нет, плохие они все-таки, неправильные. Не горы, а так, рельеф местности. Души в них нет, вот что – одни камни…

Колонна пришла в срок: десять пятитонных армейских «наливняков» под прикрытием парочки БМП и трех бронетранспортеров. Солидная «ниточка», обеспечить прохождение которой должны были именно они. Над головой пророкотала боевая пара «крокодилов», отправившись на проверку маршрута. Даже еще не успевший понюхать настоящего боевого пороха Захаров отчего-то сразу понял, что толку от подобного будет мало. Нет, тот порох, чей аромат он в обилии осязал на стрельбище и во время маневров, тоже, разумеется, был настоящим. И в ноздри шибал еще как, особенно, когда ветер дул в рыло. Вот только стрелять приходилось исключительно по ростовым мишеням, а вовсе не по живым людям.

А что до «вертушек»? «Духи» ведь не дураки, чтобы постоянно сидеть вдоль всего пути следования колонны. Выберут место и появятся не раньше, чем наблюдатели засекут поднятую техникой пыль. Ударят – и уйдут, как бывало не раз. Об этом им еще в учебке инструкторы все уши прожужжали: мол, типичная партизанская тактика, засады по ходу движения колонн на заранее не подготовленных позициях. Неожиданная атака, короткий, не более нескольких минут, бой – и скрытный отход. И ищи их потом по горам… А на то, чтобы барражировать над «ниточкой» все время ее следования, ни у какого «двадцать четвертого» горючки банально не хватит. Это если исключить наличие у моджахедов ПЗРК, каковые у них, разумеется, имеются – стараниями, если верить тем же инструкторам, американского империализма и его пакистанских приспешников.