Кровь времени

Марион вытащила дневник из кармана плаща — обложка книги скрипнула под ее пальцами.

— Он нас всех обвел вокруг пальца, — печально сказал Джордж. — Этот дневник — его самый большой успех.

— Нет, — возразила Марион, — он же расследовал эти убийства, он…

— Он добился того, чтобы расследование поручили ему. Хотел быть уверенным, что никто не выйдет на след истинного убийцы. Рискуя удивить вас, замечу, что почти все в этом дневнике правда — и факты, и чувства. Джереми лишь приукрасил некоторые события и умолчал о ряде других. В процессе чтения не перестаешь удивляться, как близко к сердцу принимал он это дело. А причина…

— Да что вы такое говорите?!

— Прочитав записки Мэтсона, поймешь, что теперь его хотя бы чуть-чуть знаешь. Так вот, произвел ли он на вас впечатление отзывчивого человека, всегда готового сострадать, например, египтянам? Свойственно ли ему великодушие? Что вы об этом думаете?

Марион молча уставилась на Джорджа, пытаясь понять, что именно он пытается этим сказать.

— Что касается меня, я бы счел, что нет, он вовсе не выглядит таким. И первая часть дневника с этой точки зрения порождает много вопросов. Вместе с Азимом Мэтсон посещает родителей убитых детей и дает деньги всем этим семьям. Интересный поступок, как будто свидетельствующий о его доброте и чувстве сострадания. Но не является ли этот жест попыткой хотя бы отчасти вернуть долги и таким своеобразным способом оправдаться за убийство детей?

— Джо… вы…

Старик поднял вверх указательный палец, призывая Марион к молчанию:

— Пожалуйста, подождите, пока я закончу излагать свои выводы. Вспомните тот день, когда Джереми и Азим изучали место преступления и тело очередного убитого ребенка. Англичанину едва удавалось держать себя в руках, он выглядел полностью выбитым из колеи. И его вывела из себя вовсе не запредельная жестокость убийства; на самом деле он находился во власти болезненного возбуждения — оно было связано с воспоминаниями о бесчеловечном злодеянии, которое он совершил. Кроме того, несколькими минутами позже, по его же словам, ему пришлось выбросить из головы некие «безумные картины», не имевшие ничего общего с чувством жалости — оно возникло бы у каждого нормального человека. А у него это был всего лишь наплыв ярких образов — отражение зверств, порожденных его собственной прихотью.

Джордж сделал короткую паузу.

— Вспомните также об эпизоде, когда Азим говорит Мэтсону, что все убитые дети посещали одно и то же учебное заведение. Джереми признается, что в этот момент почувствовал себя плохо, а лицо его приобрело мертвенно-бледный оттенок. Мы должны бы видеть причину такой реакции в том, что он чувствует самого себя целью злодеяний убийцы, — ведь англичанин сам работал в этом учебном заведении. На самом же деле Мэтсон осознал, что Азим сделал гигантский шаг в раскрытии дела.

— В этом нет никакого смысла! Зачем тогда ему было признаваться на страницах дневника, что он почувствовал себя не в своей тарелке?

— Именно в этом и заключается сила Мэтсона. Он скрывает только необходимый минимум правды и притом совершенно ничем не рискует. Если бы Азим в свою очередь сам написал дневник или пересказал кому-нибудь суть своих разговоров с Мэтсоном, ненормальность Джереми стала бы очевидной, и у него возникли бы серьезные проблемы.

Марион перешла в наступление:

— Нет, это предположение никуда не годится! С самого начала Джереми показал себя очень компетентным следователем. Он находит важные улики на месте преступления, делает верные умозаключения. Будь он виновен, наверняка хранил бы молчание!

— Только не Мэтсон! Наоборот, таким образом он укреплял свой авторитет в глазах Азима. Там, где египетский детектив в течение нескольких недель не продвинулся ни на шаг, Джереми быстро добился значительного прогресса. Это позволило ему без труда подчинить напарника своей власти. А ведь все, что сказал англичанин, ни в коей степени его не компрометировало. В тот момент он уже знал, что будет валить всю вину на своего главного врага — моего отца. Требовалось собирать факты, свидетельствующие о причастности Фрэнсиса Кеораза к убийствам, искать улики против него, даже если приходилось создавать их самому.

Старик не отводя глаз смотрел на колокольню.

— Есть еще более показательный эпизод, — объявил он, — это момент, когда Мэтсон обсуждает с Азимом самое первое преступление — убийство нищего в квартале Шубра. Оправдывается, говорит, что опросил всех и каждого, искал возможных свидетелей повсюду. Утверждает, что в тот день имел в своем распоряжении минимальное число подчиненных и фактически ему пришлось все делать одному. Однако на страницах дневника он неоднократно признается в незнании арабского языка. Как же тогда он опрашивал местных жителей? Надо ли напоминать: в другом месте он замечает, что Шубра — очень бедный квартал; значит, там никто не говорил по-английски.

— Ну, вероятно, он просто не стал утруждать себя мелкими деталями и не написал, что вместе с ним ходил драгоман… — пробормотала Марион; боевой задор внезапно оставил ее.

Джордж пожал плечами.

— Джереми Мэтсон не жертва ненависти того, кто убивал детей. Предполагать, что этот негодяй совершал свои злодеяния исключительно из-за Мэтсона, просто смешно. Англичанин связан с каждой деталью расследуемых дел потому, что сам и был убийцей. Послушайте: он поступил на работу в это учебное заведение, чтобы сделать приятное Иезавели. Там увидел детей, ставших его потенциальными мишенями. Именно он вел расследование первого убийства в Шубре. Быстро отыскал преступника — чернокожего великана, пораженного номой: вероятно, так звучит название болезни, превратившей этого негра в гул. Мэтсон не стал его арестовывать, а вместо этого подчинил своей воле.

Детектив был знаком с несчастным археологом и сам признавался, что часто с ним болтал. Наверняка тот рассказал ему о своем последнем открытии; возможно, археолог даже привел Мэтсона в подземелье, а потом тот его убил. Теперь англичанин располагал надежным тайным укрытием для своего «ручного монстра». В обмен на крышу над головой и протертую пищу он потребовал у негра пытать несчастных детей так же, как он мучил нищего. Ему осталось только найти подходящих малышей и привести каждого в условленное место. Мэтсон и отправился за учениками из школы Кеораза.

Еще раньше, взломав двери в канцелярию этого учреждения, он ознакомился с личными делами детей и потому имел всю необходимую информацию. Располагая этими ценными сведениями, он манипулировал детьми. Вдали от потенциальных свидетелей обещал им, например, деньги, неслыханные тайны, связанные с легендами, — все, что угодно, лишь бы это выглядело привлекательным для ребенка из бедного квартала. Вспомним, что дети знали его, — ведь он один из их преподавателей. Мэтсон назначал им тайное свидание, по возможности ночью, чтобы никто не заметил, как они выходят из дома. Что происходило затем — нам, увы, известно.

Ветер, который до последнего момента вел себя робко здесь, на северном скате крыши, вдруг взревел, прижался к Джорджу Кеоразу и принялся хлестать его по щекам.

— В действительности Мэтсон говорил по-арабски, я в этом уверен! — закричал старик изо всех сил, чтобы Марион расслышала его слова. — Он прожил в Каире девять лет. Трудно представить, что человек работал в таком городе детективом почти целое десятилетие и не овладел местным языком хотя бы на самом элементарном уровне. Не стоит также забывать, что Мэтсон был завсегдатаем кахвы, а посетители ее говорили по-арабски: рассказывали старинные легенды, сменяя один другого. Джереми был очарован восточной культурой, пропитанной мифами. Когда он увидел изуродованного болезнью чернокожего гиганта, ему на ум сразу пришли легенды о гул. Может быть, именно тогда в голове у него и возник весь сценарий. Он вспомнил, как Фрэнсис Кеораз соблазнил Иезавель, рассказывая ей истории из «Тысячи и одной ночи», и решил дать волю своим безумным наклонностям, а затем исказил истину таким образом, чтобы иметь возможность обвинить в преступлениях своего счастливого соперника. Быть может, он принял эту версию на вооружение позже, когда ему стали известны сплетни перепуганных жителей, и только тогда решил свалить вину за эти безумства на моего отца под предлогом, что тот страстно увлекается историей.