Кровь звезд
Шрифт:
В последний раз, когда Сафарус снова увидел Саламандру, она, стоя над останками античных религиозных книг, подсчитывала шансы на успех межпланетных путешествий и подъемов во Времени, билась с уравнениями и утверждала с невероятной самоуверенностью, что все в одинаковой степени правда и ложь, что «мессианская заря неотступно преследует древние времена, а некая вещь, взятая в неясной связи действий и причин, которая только и не изменяется, это смешное существо, это насекомое — человек!» Она гордилась тем, что принадлежала к человечеству! Она считала свою власть над ним ограниченной, уязвимой, но великолепной. Уже пергамент сокращался под ее пальцами, как будто его лизали языки пламени, а архивариус, который шпионил за ней, умер; его скрючившееся тело
Был ли это обычный процесс развития или она торопила его, следуя какой-то магической формуле, которую прочитала без злого умысла?
Сафарус сбежал. Он долго блуждал по улицам Иерушалаима. Если бы он осмелился!… Верному своему народу, ему бы проявить отчаяние и, катаясь по земле, рвать на себе волосы.
Город тоже невыразимо изменился, вытянутый по склону. Кузнецы подковывали лошадей, во дворах стучали молотками, куя латы; генуэзцы на базаре предлагали молодым людям оружие и мази для ран. В корчмах «Сто экю» и «Одиннадцать тысяч девственниц» только и делали, что обменивались ударами, а старые воины показывали дамам ужасного вида раны и язвы, разъеденные солью пустыни.
Исаак Лакедем дрожал: он давно знал увлечения старой куртизанки Иуды. Феранцузы де Лузиньяна использовали те же выражения, что и рыцари Давида и Гедеона, для объяснения, как атакуют или как обходят противника, они могли бы появиться в некоторые моменты и на тысячах других планет. Но рот Вечного Жида был полон желчи и пепла. Иерушалаим был сейчас для него лишь трупом старой женщины, сотрясаемым гальваническими разрядами.
— Эта война, — шепотом говорил он, — я не хочу этой войны! Она вскроет Сион, как зрелый плод…
— Речь идет не о войне, — неуверенно возразил меняльщик золотых монет, который искал хотя бы какую-нибудь прохладу под колоннами Храма. — Главное сейчас — свобода и турниры. Принц Триполи женится на принцессе Анне…
Сафарус ничего не ответил, настолько нелепым показалось ему это утверждение. Стоя на паперти левитов, он поднял голову и задрожал: в раскаленном небе, прямо над головой, светил огромный диск солнца-Мираха, испещренный темными пятнами.
— Ничего подобного мы не видели, — произнес раввин, сидевший у стены и плакавший о великой резне в Сеннашерибе…
— Нет, видели, — возразил Сафарус, — я помню. При Понтии Пилате…
Когда он вернулся во дворец патриарха, его вызвали к Жильберу. К тому пришел его кузен, сионский патриарх. Исаак Лакедем понял, что дело принимает дурной оборот.
Сидя на троне из белой слоновой кости, патриарх, одетый в ярко-красные одежды, с митрой в форме тыквы на голове, выглядел как большая кукла, которой пугают детей.
— Сын мой, — сказал он Жильберу Д'Эсту, — мы счастливы в эти ужасно знойные дни видеть вас полным сил и бодрости. Пошли слухи…
— Какие слухи? — спросил Жильбер. — Пусть Ваше Блаженство соблаговолит просветить меня…
— Ваши работы… — начал патриарх. — Вы проводите долгие часы и целые ночи, запершись в библиотеке: там не гаснут свечи… Вы поистине усердный молодой рыцарь.
Попытка сделать выговор Десту ни к чему не привела и завершилась сбивчивой фразой:
— Говорят даже, что речь идет не о работах…
Дест подскочил, став белым, как мел:
— Моя личная жизнь не касается никого! Я знаю, откуда идут эти слухи. Да и католические рыцари не имеют права свободно обвинять кого бы то ни было! Разврат в их среде хорошо известен всем!
Сафарус восхитился, как быстро его хозяин научился не только языку, но и ходу мыслей анти-землян.
— Его Величество, король… — пробормотал патриарх.
— Мой кузен Ги хорош, нечего сказать! У него были, и весь христианский мир это знал, три королевы, несколько дюжин сожительниц и столько же ничтожных девок, которые ему нравились! Все дети Силоама зовут его своим отцом, вдвойне отцом, и не только потому, что являются его подданными. Впрочем, — добавил Жильбер, успокоившись, так как он любил короля, — климат и страна требуют подобного образа жизни:
султана уважают пропорционально числу его жен. Но я достаточно гордый принц, чтобы разрешить себе иметь гарем и женщин всех цветов кожи!— Богу угодно, — произнес прелат, — чтобы речь зашла о женщине!
И он сообщил секретные сведения: простыни в постелях, где спала Саламандра, обгорели, как после пожара; ее волосы пахли горелым и потрескивали, а шея благоухала ароматом амбры. Двенадцать пажей перебили друг друга, увидев торчащую из-под одеяла розовую пятку ее ножки; что касается привратника, который в святой четверг заметил человеческое тело под плащом принца, то этот человек, одержимый злым духом всех пылких людей, повесился.
— Он сделал очень хорошо, — прервал его Дест, — сколько дураков живет в этом мире! Не велика беда! Вашему Блаженству не придется волноваться: дворец больше не будет служить пристанищем для миражей. Я сейчас же ухожу отсюда.
Маленькие глазки патриарха засверкали:
— Было бы неблагоразумным требовать от вас этого, сын мой. Но я слышал, что на Сионском холме свободен Дворец великих раввинов. Это великолепное здание, вы там сделали бы небольшой ремонт и…
В течение недели по приказу Сафаруса пустовавший вот уже в течение ста лет Дворец великих раввинов (так как евреи Иерушалаима считали себя слишком бедными, чтобы содержать его) был заполнен рабочими, обойщиками, золотых дел мастерами. И произошло чудо: вскоре в малахите и мраморе плит пола отражались полированные поверхности потолков; кусты роз заполнили оранжереи, а райские птицы — кущи у дворца. Умельцы-ремесленники обтягивали стены кожей с золотыми прожилками; другие поставляли инкрустированную розовым и зеленым перламутром мебель. Стеганые одеяла на постелях были вышиты дочерями Назарета, кузинами Девы Марии и стоили целого королевства.
После окончания ремонтных работ из патриаршего дворца к роскошному зданию отправились пурпурные носилки. Вся с ног до головы в ярко-красном, Эсклармонда взошла на порог; видны были лишь кончики красных сафьяновых туфелек без задника, да из-под капюшона сверкали большие глаза. Эти глаза с равнодушием смотрели на тысячу и одно чудо, которые ей предлагал Жильбер, ее взгляд остановился на низкой бронзовой двери с изображением львов Иуды.
— Это здесь! — прошептала она с восхищением.
Жильбер приказал открыть дверь. За ней был широкий зал восточной башни. Землянин и его подруга очутились перед фантастическим нагромождением сундуков из кедра и кипариса с замысловатыми замками. Их пирамида достигала высоких сводов зала. Тут были ларцы с мозаикой работы помпейских мастеров, ящики для птиц и цветов. Некоторые из них были обклеены съеденными молью бархатными лентами, другие светились чем-то темно-красным. В зале витал трудно определимый запах благовоний и пряностей, а над саркофагом в форме человеческой фигуры улыбались короли и королевы с нарисованными глазами. Из широко раскрытых ящиков выпали запыленные книги. Эсклармонда подбежала и упала на колени. Потирая переплеты, она восторженно читала: «Каббала, Агафа, Зобар Реба Гамалиель…»
— Наконец-то я их нашла! — вздохнула она. — Люди Тау цитируют имена из этих учебников, но они не осмеливаются узнать их содержание. Мне надо узнать…
— Что? — спросил Жильбер.
— Кто же я в конце концов!
Она стояла на коленях, приоткрыв рот, и была такой прекрасной, что Дест потерял голову и склонился над ней. Но она выскользнула из его объятий и спряталась за сундуками.
— Значит, ты не любишь меня? — спросил он.
— О! — воскликнула она. — Какое это может иметь значение? Неужели ты думаешь, что я не знаю? Ты жених Анны де Лузиньян… все готово для вашей свадьбы, король позвал эмиров из пустыни, с Кипра прибывают рыцари-тамплиеры, будут празднества и турниры! Жильбер! Гости будут биться на них — это так красиво, когда люди бросаются друг на друга на ристалище, когда слышится звон мечей и копья разлетаются на части! Ты тоже будешь сражаться? И ты изберешь как королеву и даму сердца Анну?