Кровавая месса

– Если вы будете повсюду рассказывать об этом, – холодно проронил Робеспьер, – вы подадите другим контрреволюционерам мысль предпринять новые попытки.

Разочарованный Симон ушел и действительно не стал ничего рассказывать ни в Коммуне, ни даже в ограде Тампля. Но ему было так трудно удержать язык за зубами, когда он оказывался в «Срезанном колосе» в компании собутыльников! Читателю уже известно, как он любил невзначай обмолвиться о том, что именно благодаря ему удалось предотвратить катастрофу...

И все-таки этот визит не остался без последствий, о которых Симон не подозревал. Когда он ушел, Робеспьер обдумал то, что рассказал ему комиссар-башмачник. Правду он говорил или все выдумал, преувеличил или нет, но что-то все же произошло. И это «что-то» требовало внимания и немедленного принятия мер, о которых Неподкупный задумывался уже давно.

Не медля ни минуты, Робеспьер отправился к Шометту, который покровительствовал Симону, и получил все необходимые сведения о нем. Шометт заявил, что Симон заслуживает абсолютного доверия. К тому же его жена – образцовая женщина, «отличная супруга и великолепная хозяйка, умеющая выхаживать больных и раненых».

Результатом рвения Симона и подозрительности Робеспьера стала сцена, которая разыгралась в Тампле вечером 3 июля...

Примерно около десяти часов вечера узниц буквально вытащили из постелей комиссары Коммуны с трехцветными кокардами на шляпах. Один из них дрожащим голосом зачитал принесенный с собой документ. Оказалось, что они явились по приказанию Комитета общественного спасения и Коммуны, чтобы разлучить маленького Людовика с семьей. Мальчик должен получить республиканское воспитание, которое эти женщины не могут ему дать...

Мария-Антуанетта широко открытыми глазами смотрела на стоявших перед ней мужчин и ничего не понимала. Это же невозможно! Отобрать у нее сына, такого маленького, такого хрупкого?

В конце концов королева все-таки поняла, что это не дурной сон.

– Никогда! – воскликнула она и, подбежав к кровати, где спал мальчик, загородила его собой.

Людовик проснулся, разбуженный шумом и светом. В отличие от королевы он сразу понял, что его хотят разлучить с матерью, сестрой и теткой, которые составляли весь его мир. Мальчик заплакал, обнял мать, и Мария-Антуанетта изо всех сил прижала его к груди.

В течение часа комиссары кричали, угрожали, а Мария-Антуанетта и Мадам Елизавета умоляли, упрашивали, уговаривали. Наконец один из комиссаров решил привести солдат, чтобы забрать ребенка силой. Лишь тогда, содрогаясь от рыданий, Мария-Антуанетта позволила своей дочери и золовке одеть Людовика. Она сама отдала плачущего сына людям, которые были способны на все. Теперь королева это поняла. Она нашла в себе силы только на то, чтобы спросить:

– Куда вы его увозите?

– Никуда мы его не увозим, – проворчал один из комиссаров. – Он будет находиться на третьем этаже, в комнатах, где жил его отец. Не беспокойся, гражданка, с ним будут хорошо обращаться...

– Он должен стать таким же, как и все остальные граждане, – заявил другой. – Нужно заставить мальчишку забыть о своем титуле.

Все было кончено. Когда мужчины ушли, уводя с собой плачущего мальчугана, сломленная горем королева упала на опустевшую кроватку сына и зарыдала. Только на следующий день она узнала, кого новые власти избрали воспитателем для мальчика. Симон, башмачник, ненавидящий королевскую семью, будет отныне заниматься ее ребенком! Один из стражников, проникшись жалостью к матери, шепотом сказал королеве, что жена Симона – добрая женщина, она вполне может позаботиться о ребенке. Но горе матери этим не утолить...

Первые несколько дней маленький Людовик был настолько безутешен, что Симон даже не решался выпускать его в сад, а Комитет общественного спасения направил к нему делегацию, чтобы посмотреть, что происходит. Однако прибывшие «ревизоры» увидели чистенького и хорошо одетого мальчика – разумеется, по моде санкюлотов, – который играл в шашки с Симоном. Комиссары доложили Комитету, что в Тампле все в порядке. Никому не было дела до того, что королева превратилась в проливающую горькие слезы тень.

О том, что маленького короля разлучили с матерью, де Бац узнал от Кортея, который по-прежнему пользовался полным доверием и мог в любое время бывать в Тампле. Барон сорвался впервые в жизни. Он крушил вещи в своем кабинете, а на него в немом изумлении смотрели Дево, Мари и леди Аткинс. Это был взрыв ярости настоящего гасконца – бурный, разрушительный, но короткий.

– Я убью этого Симона! – выкрикнул наконец де Бац и рухнул в кресло.

– Тебе это не удастся, – заметил Кортей.

Друзья, как и все остальные члены их группы, стали обращаться друг к другу на «ты» даже без посторонних. Обращение на «вы», сорвавшееся случайно в ненужный момент, могло стать поводом для ареста или, во всяком случае, для недовольства окружающих.

– Ни Симон, ни Мари-Жанна не выходят из Тампля, – добавил Кортей. – Да они этого и не хотят. Эти люди вполне счастливы.

– Счастливы?! – рявкнул барон, готовый снова взорваться.

– Разумеется! Подумай только, сколько они заработают, практически ничего не делая. Симону назначили жалованье шесть тысяч ливров в год, а ей – четыре тысячи. В ассигнациях, конечно, но для них это золотое дно. И к тому же они живут теперь в комнатах, где недавно жил сам король!

– Но это все же не Версаль, не так ли? – сыронизировал Дево.

– Для них? Почти. После их жуткой квартирки на улице Кордельеров покои короля кажутся им верхом роскоши. У них кровать с пологом, кресла в стиле Людовика XV, небольшой секретер, ковер, гобелены... Кроме того, Симон может вдоволь напиваться своим любимым вином из Сюрена, и это ему ничего не стоит. Выпивку воспитателю короля приносят даром!

– А вот это уже интересно, – заметил несколько успокоившийся барон.

– Что ты намерен предпринять?

– Сейчас? Ничего. Время еще не пришло. Но Симон ничего не потеряет, если немного подождет. Клянусь честью, рано или поздно он отдаст мне моего маленького короля! А пока я должен заняться другими делами.

– И в первую очередь вы должны похитить у них королеву! – воскликнула леди Аткинс. – Я надеюсь, вы не отказались от этой мысли?

– Нет, но вы должны помнить, моя дорогая, что теперь мы столкнулись с той же проблемой, что до нас Тулан и шевалье де Жарже. Королева никогда не согласится уехать, оставив сына в руках Симона. Все надо начинать сначала, все придумывать заново. Кстати, я полагаю, Тизоны теперь зверствуют еще больше обычного?

– Тизонов больше нет, – мрачно ответил Кортей. – На другой день после того, как маленького короля разлучили с семьей, гражданка Тизон, выдавшая Тулана, Тюржи и многих других, сошла с ума. Я не шучу! Она бросилась к ногам королевы, плакала, кричала и просила прощения. То, что у матери отняли сына, стало для этой женщины чем-то вроде последней капли. У нее начались тяжелейшие нервные припадки, ее пришлось силой вывести из Тампля. Сейчас она в больнице, за ней присматривают.