Кровавая месть

Припомнив мотоцикл, Доминик снова осатанел, воспоминание почило в бозе, а ведь как раз собиралось подсказать, что давно таких покупок они не делали и не мешало бы заняться. Магазин, ещё куда ни шло, но уж никак не те пакости, что она предлагает!

— Не желаю! — выдал он рык средней силы.

— И я не желаю! — отрезала Майка.

— Попробуй только всучить мне эти деньги, выброшу их в окно!

Майка горячо пожалела, что все их финансы лежат в банке… ну, не то чтоб лежат, скорее, утекают… а не дома, иначе бы немедленно швырнула всё в его надутую рожу. Параллельно мелькнула в её мозгу мысль о картофельных очистках, нарочно завтра картошку купит… и, вскочив с места, вывалила на стол перед взбунтовавшимся муженьком всё содержимое своего кошелька в количестве трёхсот двадцати четырёх злотых и семидесяти двух грошей. Пожалуй, только рассыпавшаяся по полу мелочь и спасла в этот момент наличное состояние супругов, а бумажка в десять злотых элегантно спланировала прямиком в стакан Доминика.

Тот был очень педантичным человеком, привычка к порядку сидела у него глубоко в подкорке, и пока он машинально ликвидировал монетный мусор, бешенство успело испариться, поскольку все его припадки кончались очень быстро. Не удалось даже хорошенько рыкнуть, поскольку рычать, ползая под столом, трудновато, да и глупо, пришлось ограничиться одним полузадушенным матюгом. Доминик аккуратно сложил на столе семейные финансы, выудил из стакана десять злотых, промокнул их салфеткой и с удовлетворением полюбовался наведённым порядком.

Майка сидела напротив надутая, сердитая, взъерошенная и в то же время с трудом сдерживала смех.

Чёрт те что у неё вышло. И в мыслях не было швыряться деньгами, ведь собиралась же тактично разузнать, что его гнетёт, опять же прояснить ситуацию с замороженным авансом, а вместо этого балаган какой-то устроила.

Тем временем муж с отвращением унёс на кухню осквернённый мерзкой банкнотой чай и вернулся с новым стаканом. Усевшись за стол, он внимательно оглядел наличность.

— Ты всерьёз хочешь, чтобы я занялся финансами? — вдруг спросил он так беспомощно и жалко, что Майкино доброе сердце чуть было не сдалось. Ну уж нетушки!

— Да, дорогой, теперь твоя очередь, радость ты моя. Я… ты же знаешь, я и не скрывала никогда… слишком мягкотелая, всё время даю в долг… Не заставляй меня чувствовать себя вечно виноватой, помоги мне.

Доминик почувствовал себя рыцарем, но доспехи на нём ещё побрякивали:

— Ну… всё-таки… навсегда?

— Совсем не обязательно. На некоторое время. Даже рабочей скотине надо когда-то отдыхать, моя конструкция устала.

С усталостью конструкций Доминик имел дело постоянно, и подобный аргумент подействовал. Если материал устал, ничего не поделаешь, надо заменять элемент. Она и предлагает замену. Рационально.

— Ну ладно. Но ведь это не всё?

— Не всё — что?

— Мне же придётся ежедневно обед варить, а когда? По ночам?

Майку вопрос жутко рассмешил. Максималист, ничего не поделаешь — если уж отвечать за дом, то по полной программе. Интересно, что бы он мог сварить? Разве что картошку в мундире… А, можно ещё пельмени, те покупные. И варить по ночам…

Ей удалось скрыть свою весёлость:

— Окстись. Твои серые клеточки, похоже, и впрямь улетучились. В огороде бузина, а в Киеве дядька? Обедами можешь не заниматься.

— А чем тогда?

Майка почувствовала, что ступает на зыбкую почву и собралась с силами:

— Как это чем? Всем тем, на что тратятся деньги. Счета и покупки, одежда, развлечения, дети, отдых, жратва, всё то, на чём постоянно велишь мне экономить, поскольку нам на всё не хватает. Не бери в голову обеды, займись платежами, а я от них малость отдохну.

Доминик молчал. Обалдение понемногу проходило, но возмущение с нежеланием пока ещё стойко держались, опять же протест против очередного принуждения, свалившегося на него, как гром с ясного неба, вся эта упрямая троица заставляла сопротивляться. Охотнее всего он бы дал дёру или категорически отверг женины притязания, но Майка говорила спокойно, с едва заметным укором, а аргументы подбирала вполне разумные. Поэтому на самом донышке души глубоко несчастного Доминика потихоньку прорастала уверенность, что выкрутиться не светит.

— Как же мне с покупками? — сделал он последнюю жалкую попытку отбояриться. — Я даже не знаю, что нужно.

Майка просто физически ощутила, как её тянут в разные стороны прямо противоположные чувства С одной стороны, ей стало жаль мужа, а с другой — очень захотелось чем-нибудь его стукнуть.

Жалость взяла верх:

— Так и быть. Можешь выделять мне энную сумму на ежедневные покупки. К примеру, раз в неделю.

— А к чему вообще ты всю эту бодягу затеяла?

— А к тому, счастье моё, что по ночам я вкалываю не ради собственного удовольствия, хоть и люблю свою работу. Я бы тоже хотела ночью спать, а работать исключительно днём. Но тогда нам ни на что не хватит, поскольку ты ради денег напрягаться не желаешь. Поэтому, будь так добр, организуй нам жизнь без денег. У меня не получается.

Доминика взорвало:

— Я не стану унижаться! Не стану прогибаться! Не желаю зависеть!

Майка взрыв переждала, поскольку требовалось дозреть. Затем, ни слова не говоря, поднялась, взяла в руки здоровущую глиняную пепельницу — изделие народных промыслов — и со всего маху треснула ею об пол.

Пепельница с честью выполнила возложенную на неё миссию. Толстая глина раскололась громко и даже, можно сказать, звучно, вызывая ассоциации с творчеством продвинутых молодёжных групп, окурки и пепел взлетели вверх, словно из жерла вулкана, а дополнительная прелесть состояла в том, что Майка эту пепельницу давно терпеть не могла, да всё лень было выбросить. Доминик к сему предмету прикладного назначения персональных чувств не испытывал.

Синхронизация получилась идеальная: завершение приступа его бешенства полностью совпало с грохотом ответа супруги. Майка села, а Доминик уставился на пол.

— Ой, ты уронила… — безмятежно удивился он.

Да, вот такой он и был. Майка почувствовала, что любит его больше жизни. Придётся ей это своё трудное счастье выдрессировать, но измываться над ним она не станет. Пусть отвечает за финансы, и хватит; плевать на замороженный аванс, плевать на ежедневные мучения!

— Вот и отлично, давно пора, туда этой уродине и дорога.

— Сейчас уберу.

— Тоже отлично. Слушай, бог с ними, с покупками еды, ведь ты же не станешь проверять, есть ли в доме, к примеру…

— Корица? — подхватил Доминик, уже вооружённый совком и веником.

Майка почувствовала, что любит его ещё больше.

— Или майоран. Будешь мне выдавать деньги. Точка. И оплачивать счета. Серьёзными делами тебе лучше заниматься, потому как, может, я мотаю.

Доминик поддался настолько, что даже убрал со стола и забрал деньги, великодушно оставив Майке сто злотых.

— Нельзя же тебе совсем без денег, — заявил он решительно, забыв, по всей видимости, о такой ерунде, как кредитные карточки.

Казалось бы всё улажено…

Но о замороженном авансе Доминик и словом не упомянул, а Майка так и не смогла выдавить из себя вопрос по существу. Ровное настроение мужа длилось недолго, в очередной раз сменившись напряжённым молчанием. Раздражением. Озабоченностью. И всё это сопровождалось как бы смущением, словно человеку нужно было обязательно сделать что-то неприятное, и неизвестно, с какого боку за это взяться.