Кровавая жертва Молоху

«Наконец-то!» – вздохнула про себя Ребекка.

Сиввинг указал на коттедж, стоящий у дороги. Деревянный двухэтажный дом, выкрашенный желтой краской. Его построили в первой половине прошлого века. Железный балкончик на фасаде над входной дверью был в таком состоянии, что выходить на него, пожалуй, не стоило. Крыльца не было. Два деревянных поддона, сложенные друг на друга, вели к входной двери. Вероятно, старое крыльцо сломали, а построить новое так и не получилось. Газона как такового не было – дом стоял на бедной песчаной почве. Посреди двора стояли солнечные часы и флагшток с облупившейся краской – вид у них был заброшенный. На веревке висели заиндевевшие наволочки и пододеяльник, наглядно свидетельствовавшие о ночных заморозках.

– Кажется, это было в тот же год, когда я набрал много клюквы, – продолжал Сиввинг, пришедший в хорошее расположение духа от таких воспоминаний и не желающий прерывать рассказ. – Я ходил в лес поздней осенью. Приходилось собирать ягоды в середине дня, потому что ночью ударял морозец и клюква стояла на кочках вся замерзшая.

Ребекка заерзала на заднем сиденье. Скорей бы уж он вышел и посмотрел, что там с Суль-Бритт, чтобы они могла поехать дальше в лес. «Он должен досказать, – подумала она. – Надо дать ему закончить историю».

– Однажды я набрал двадцать четыре литра, – продолжал Сиввинг. – И отдал два литра сестре Май-Лиз из Паяла. А у нее гостили финские родственники, которые тоже ходили в лес и набрали пять литров и были вполне довольны этим. Гюн заявила им: «Я знаю одного парня, который набрал двадцать четыре литра». Они ей: «Sit"a ejvoi». Такого не может быть. А она им: «Он может».

Прервав свой рассказ, он посмотрел на дом. Стало очень тихо.

– Ну что ж, пойду посмотрю, что там, – проговорил старик. – Подождете меня?

Сиввинг открыл дверь дома, не постучавшись, как было принято в деревне.

– Эй, есть тут кто? – крикнул он, но ответа не получил.

Холл плавно переходил в кухню. Она была чистая и ухоженная. Мойка из нержавейки начищена до блеска. Небольшая салфеточка, а на ней пустая ваза. Сушилка для посуды пуста. Белые кафельные плитки были украшены наклейками, где чередовались мотивы с четырьмя фруктами и большими желто-коричневыми цветами.

Некоторое время Сиввинг стоял неподвижно. Мысли унеслись к жене Май-Лиз. Она тоже никогда не оставляла ни одного стакана в сушилке. Все нужно было довести до конца. Вытереть всю посуду полотенцем и поставить в шкаф.

Достаточно вспомнить, что происходило, когда он сам мыл посуду. Как бы он ни старался, это не помогало. Жена все равно приходила следом с тряпкой в руке и все переделывала.

«Да, без Май-Лиз жизнь уже не та», – пришло ему на ум.

Он даже предположить не мог, что его жена может уйти раньше его. Ведь они были ровесниками. А все эти проклятые научные исследования в один голос твердят, что женщины живут дольше мужчин. С какой стати они с Май-Лиз должны были стать исключением?

Когда она умерла, он гладил салфеточки и ставил цветы в вазы. Вереск, багульник, купальницу. Это не помогало. И сколько бы он ни наводил чистоту в доме, это тоже не помогало.

Дом казался неживым. Словно заснул и не желал просыпаться.

Мысль о том, чтобы его продать, была невыносима. Но и жить в пустоте не было сил. Наилучшим решением оказалось перебраться в котельную в подвале дома.

«Уборки меньше», – объяснял он тем, кто спрашивал. Как объяснить людям, которые все равно не поймут?

Теперь он стоял и озирался в кухне Суль-Бритт. Занавески с держателями. Безделушки и много цветов на окнах.

Но все дверцы нижних шкафов открыты.

«Странно», – подумал Сиввинг. Мысли завертелись в голове, ища вразумительного объяснения. Может быть, она услышала, как где-то скребется мышь, и пыталась ее поймать? Или что-то искала. Чистящее средство, которое куда-то запропастилось. Или?..

Дверь спальни была приоткрыта. Оттуда не доносилось ни звука. Должен ли он войти?

– Эй! – снова позвал старик. – Суль-Бритт!

Он засомневался. Зайти в спальню к женщине без приглашения… Возможно, она валяется там пьяная.

Пьяная, полуголая, в обмороке. Он ведь ее совсем не знает, и хотя Анна-Хелена не допускала мысли, что у нее срыв, но все же…

Его охватило неприятное чувство. Пусть лучше это сделает Ребекка. Она ведь женщина.

Тем временем у дороги Ребекка и Кристер стояли у машины. Собаки сидели спокойно. Скоро им удастся побегать в лесу.

Кристер достал из кармана коробочку с жевательным табаком. Сложил понюшку, засунул под верхнюю губу.

Он заметил, как чуть заметная гримаска неудовольствия пронеслась по лицу Ребекки.

– Знаю, – проговорил он.

– Пожалуйста, жуй свой табак, если тебе так хочется, – улыбнулась она. – Но у меня это как-то не пошло. Один раз я попробовала – пожалуй, так плохо мне никогда еще не было.

Кристер засунул табакерку в карман, но потом снова вытащил ее.

– Я намерен бросить, – заявил он.

– С чего вдруг?

Он посмотрел вниз со склона.

Она замолчала и тоже бросила быстрый взгляд вниз.

Потом полицейский снова радостно улыбнулся и показал на свою верхнюю губу.

– Моя последняя доза.

Размахнувшись, он забросил табакерку далеко в лес.

В проеме двери появился Сиввинг.

– В кухне ее нет, – крикнул он, оглядываясь через плечо. – А в спальню я не захотел заходить. Вдруг она лежит там и спит? И вдруг откуда ни возьмись появляется какой-то мужик. Дикая ситуация. Или что скажете? Вы считаете, что мне стоит это сделать?

– А машина-то ее на месте, – сказала Ребекка Кристеру.

Они переглянулись. Бывает, что люди умирают во сне. Не такой уж и редкий случай.

Тинтин резко гавкнула и стала царапать решетку клетки.

– Ладно, я пойду посмотрю, – решила Ребекка.

Кристер Эриксон схватил ее за руку.

– Подожди! – сказал он, глядя на Тинтин.

Собака стояла в клетке почти вертикально. Ноздри ее задвигались. Издав еще один короткий лай, она стала царапать когтями решетку.

– Она делает стойку, – тихо проговорил кинолог. – Здесь пахнет трупом. И все так быстро изменилось. Наверное, воздух для нее словно море крови.

– Сиввинг! – крикнула Ребекка. – Погоди, не заходи в дом! Пойдем мы с Кристером.

Ребекка очутилась в доме, чувствуя за спиной дыхание Кристера Эриксона. Она крикнула: «Эй, есть тут кто?» – но дом молчал в ответ. Открытые дверцы кухонных шкафов, словно разинутые рты, желающие сказать что-то, но обреченные молчать.

«Инфаркт, – решила про себя Ребекка, направляясь в спальню. – Или упала и проломила себе череп. А что, если она жива и ее разбил паралич?»

В спальне на кровати лежала на спине Суль-Бритт Ууситало. Голова ее была вывернута на сторону. Глаза и рот открыты. Язык наполовину высунут. Одна рука свисает с края кровати.