Кровавое безумие Восточного фронта. Воспоминания пехотинца и артиллериста Вермахта
Шрифт:
– ILL.'
ПГ:
заболоченном участке под названием «Грушевая топь», именно так он и обозначался на картах. Здесь уже не было возможности прорыть траншеи или землянки. Так что все ДОСы и блиндажи были надземными. Приходилось тщательно маскировать их срубленными еловыми ветками, которые русские часто поджигали снарядами. Сообщение между отдельными боевыми постами осуществлялось только по специальным решеткам, да и они часто уничтожались огнем противника или утопали в трясине. Наши оборонительные позиции регулярно подвергались интенсивному артиллерийскому обстрелу. Опаснее всего были русские танки и противотанковые орудия. Они били по нашим сооружениям прямой наводкой. Пока у меня еще оставалась пленка, я делал снимки переднего края обороны. Отец подарил мне перед вторым отъездом малоформатный фотоаппарат, он помещался в кармане френча. Часть фотографий служат доказательством тому, насколько интенсивным был огонь
По нашим подсчетам, на участок нашей роты (100 м в поперечнике) обрушивалось до 280 мин в час. Одно преимущество имела эта заболоченная местность: не все мины разрывались. Зато это достоинство с лихвой возмещалось муками от комарья. Целые тучи комаров изводили нас круглые сутки, единственным утешением нам служило то, что и русским от них ничуть не легче. Мы вечно ходили с опухшими от многочисленных укусов кистями рук. Лицо мы защищали выданными нам специальными противомоскитными сетками, надеваемыми под каску. В ушах постоянно стояло пронзительное жужжание. Стоило только усесться справить нужду, как тебя атаковали мириады насекомых. Чего они органически не выносили, так это табачного дыма, поэтому мы постоянно дымили в наших блиндажах.
JL
1Г
| |
| Так выглядела наша передовая на поросшем березами болоте юго-восточнее озера Ильмень летом 1943 года. Лес состоял только из оголенных стволов и обрубков деревьев - последствия почти постоянных артиллерийских и минометных обстрелов. На заднем плане различим командный пункт роты |
Передвигаться в радиусе роты можно было только по уже упомянутым решеткам. Днем приходилось стремглав носиться по ним, чтобы противник не подстрелил тебя. Нередко решетки ломались, и тогда приходилось передвигаться по трясине. Ежедневно погибал или получал ранение кто-нибудь из наших, с наступлением темноты хоронили убитых, а раненых отправляли в госпиталь. Ужасно было видеть, как умирал наспех перевязанный тяжелораненый. Эти жуткие стоны и крики леденили душу, потом они прекращались. От страха и тоски избавлял глоток водки. А потом начинались извечные разговоры о смысле войны, мол, чистое безумие, что мы должны торчать здесь, в этой бескрайней России. Тяжелее всего приходилось как раз тем, у кого Дома остались жены и дети. Но, несмотря ни на что, мы Не теряли веры в лучшее. Страх смерти уже давно пробел. Если мы и боялись чего-нибудь по-настоящему, так это очередного артобстрела «Иванов».
JL
Самым старшим в нашей роте был участник еще Первой мировой войны, награжденный Железным крестом 1 -й степени унтер-офицер Кунц, весельчак из Берлина. Он непременно желал быть рядом со своим сыном, служившим в пулеметном взводе. Обер-лейтенант Мали-новски позаботился о том, чтобы унтер-офицера Кунца перевели в обоз. Браво, господин обер-лейтенант.
Однажды меня откомандировали на командный пункт дивизии на похороны погибших товарищей. При исполнении песен у открытых могил «Был у меня товарищ» и «Снимем каску, чтобы помолиться», я, старый фронтовик, растрогался. И вот с тех пор, стоит мне услышать эту песню, даже шестьдесят лет спустя, как она вновь заставляет меня переживать. На березовые кресты водрузили каски, я обратил внимание на разную величину дыр от осколков снарядов и пуль — безмолвное свидетельство трагической участи павших товарищей.
Что же у нас происходило по ночам? По шаткой деревянной решетке доставляли стройматериалы для дальнейшего оборудования и восстановления позиций, а также боеприпасы и продовольствие. Как связной, я по ночам бывал в транспортных группах. Особенно тяжело было перевозить бревна на передний край, где их укладывали саперы. В зависимости от размера и веса бревна для его переноски требовалось от 3 до 6 человек. Бревно обычно носили на правом или левом ллече — вся группа на одном. При внезапной минометной атаке его можно было сразу бросить. Сами носильщики тут же падали на решетку или же в грязь, как придется. Путь был неблизким, и плечи ныли от напряжения, время от времени звучала команда сменить плечо. Если кто-то из носильщиков спотыкался и падал, это было чревато серьезными неприятностями, но, как правило, товарищи успевали подхватить бревно на лету.
Русские противотанковые орудия нередко сводили на нет всю работу по возведению надземных сооружений. Приходилось усиливать конструкцию той стороны
| QuE(lbSC3MM iTT- T^ELfcON QTgUKirtOM_KOMPANKe-GEPECUrSSTAf^O /N J>lbE 4-1 AUPT'XAMPP'L.fNl lb IN^OeCZ. VEfcS ОМРРГЕ'ЯивеЕ:мгоо€<^мЕ:1бБ-.8лгкЕ.квомРР’/ ouNi-'auL.y и943,sudostwarts x>esitKPNSFE5.ES WAieCLW NU« OfcE.12 1^0»SCHE К^АИРГ STXkMOe M6aUC44 Hi |
|---|
| |
| 2. LAClbM fi> AO MS ТАММЕ IN S34T?ACLACE , CtABEM MEUR. SCKUTZ. at! 3)<REKTELM PAdC UND ACT(UL-EKJe8ESCHuSS. DiEse тнсныис wueoe i/om миг оетио! ^otacEsoiuAceM и. wue^e лиси so von dfw PtCN(ET2-feM eEl МАСЙТ U. KESEL QlbBAUT'. 0>ER. SUKKBe 44»ELT" memreke tkepfe^ aus . |
Сооружать и оборудовать позиции на заболоченных участках местности было крайне трудно. А соорудить из бревен землянку, проложить траншею и вовсе было адскими муками. Тем более, под огнем противника. Не менее мучительными были и «атаки» комаров. На этой схеме представлена в разрезе землянка, в которой располагался командный пункт. Собственно, это сооружение и землянкой назвать трудно - дело в том, что в трясине приходилось возводить только надземные сооружения
155
JL-
ПГ
землянки, которая была обращена к позициям русских, и тщательно маскировать сооружение ветками. Применить средство дополнительной защиты было моей идеей — см. соответствующие иллюстрации. На противоположной стороне, там, где располагались позиции русских, на соснах замаскировались снайперы — оттуда имелся отличный обзор наших позиций. И мы днем вынуждены были носиться, как зайцы, но даже и это не всегда помогало — многие наши товарищи погибли от пуль снайперов. С этой напастью мы справились с помощью сосредоточенного пулеметного огня по кронам деревьев, где, предположительно, могли находиться русские стрелки. Шквальный огонь сразу из 6 станковых пулеметов, будто гребешком прочесал кроны сосен, ни одной ветки не осталось. Было видно, как русские сваливались с деревьев. Какое-то время они нам не досаждали.
Я не расставался с небольшой записной книжкой в красной обложке, занося туда все фронтовые события. Вот запись от 5 мая 1943 года:
«Рано утром в 6 часов сильный артобстрел, вечером разведрота во главе с обер-лейтенантом Малиновски попала на минное поле и благополучно вышла оттуда под пулеметным огнем противника. На предполье множество убитых русских, ужасный смрад.
9 мая 1943 г.: воздушный бой между русскими истребителями и нашими «Фокке-Вульфами», сбит один «Хеншель-126». Обстрел переднего края обороны русскими танками, затем в 12 часов атака русских танков 27 пикирующими. Интенсивный огонь нашей минометной батареи.
20 мая 1943 г.: атака русских истребителей и штурмовиков Ил-2 с бреющего, всего 18 самолетов. Наш привязной аэростат воздушного заграждения возле Утошкино обстрелян Ил-2.
JL
– -ПГ
26 мая 1943 г.: 3 убитых и 6 раненых в результате прямого попадания снаряда противотанкового орудия».
Однажды обер-лейтенант Малиновски вызвал меня к себе в землянку, я заметил в руках у него красную папку Имперского верховного военного суда по делу Нойенбу-ша. Я сначала испугался, но потом успокоился — я знал, что ни в чем не виноват. Так, по крайней мере, я рассуждал. Затем последовало объяснение. Какое-то время назад русские пустили слезоточивый газ южнее нашей позиции и нас предупредили, чтобы мы держали наготове противогазы. Вот об этом инциденте я и черкнул в письме родителям. Мне не повезло — письмо прочла военная цензура, и система Имперского верховного военного суда начала расследование. Только то, что я в конце письма выражал убеждение в нашей окончательной победе и находился на передовой, и спасло меня от серьезных неприятностей. Командир по долгу службы еще раз серьезно предупредил меня об ответственности за разглашение информации, и на этом вопрос был исчерпан.
О том, что происходило потом на этой богом забытой позиции у «березового болота» и «леса из жердей», сообщает моя маленькая записная книжка:
«28 мая 1943 г.: снова обстрел прямой наводкой русских противотанковых пушек, два прямых попадания в нашу землянку, унтер-офицер Пигус и рядовой Киндер убиты, лейтенант Эрдманн ранен в лицо. Ночью в небе наблюдали большую комету с протянувшимся с востока на запад хвостом.
31 мая 1943 г.: ночью обстрел нашего переднего края обороны танками Т-34, из противотанковых пушек и минометов, далее русская радиопропаганда с венской музыкой.