Кровавые ночи 1937 года. Кремль против Лубянки
Шрифт:
Мстительный и злопамятный, не менее твердо Ягода преследовал и выдвиженцев своего злейшего врага Евдокимова – лидера пресловутой «пятерки». Из делавших карьеру под руководством Евдокимова на Правобережной Украине, а затем на Северном Кавказе, он пощадил лишь тех, кому посчастливилось подружиться с давним любимцем Ягоды Фриновским, которого нарком сделал начальником Главного управления пограничной и внутренней охраны (ГУПВО) НКВД. Этот человек, внук православного священника и сын учителя, недоучившийся семинарист, оказался начисто лишен каких-либо нравственных принципов, к тому же обладал исключительными способностями к подхалимажу. Среди уцелевших в НКВД выдвиженцев Евдокимова он оказывал, пожалуй, особое покровительство двум своим давним сослуживцам по Правобережной Украине (там они служили в начале 20-х гг.) – заместителю начальника УНКВД по Северному Кавказу Владимиру Курскому и заместителю начальника УНКВД по Ленинграду и Ленинградской области Н.Г. Николаеву-Журиду. Последнему покровительствовал также оперативный секретарь НКВД комиссар госбезопасности 3-го ранга Я.А. Дейч. И Курского, и Николаева-Журида Ягода не жаловал как евдокимовцев в прошлом, но терпел в своем ведомстве, видимо, за особую старательность. Возможно, сыграли роль и их личные связи с влиятельными ягодовцами: Курский и Молчанов родились в Харькове в 1897 г. и там же выросли. Курский вряд ли доводился начальнику СПО другом детства: он вырос в бедной еврейской семье (его отец работал портным), трудился подмастерьем у часовщика и наверняка не испытывал
И тем не менее наверняка потребовалась поддержка по меньшей мере самого Агранова, чтобы Курский 15 июля неожиданно получил место Каруцкого – начальника Западно-Сибирского крайуправления НКВД. По сравнению с Северным Кавказом, несмотря на более суровый климат, это в то время считалось важным повышением. Дело в том, что партийным наместником Западной Сибири являлся Роберт Эйхе, любимец Сталина, недавно введенный им в Политбюро, восходящая звезда кремлевского небосклона. Работа с Эйхе расценивалась как дело высокого престижа. Он проявил себя горячим энтузиастом массовых репрессий. Через полгода на декабрьском Пленуме ЦК ВКП(б) он слегка упрекнет самого Сталина: «Товарищ Сталин, мы поступаем слишком мягко!» При таком секретаре крайкома перед начальником Западно-Сибирского УНКВД открывались поистине безбрежные перспективы проявить свои способности к карательной деятельности.
Возвышение Курского можно объяснить лишь настроением эйфории от радостных для Ягоды известий, полученных им 15 июля, которые упоминались выше, да еще тем, что он, видимо, не знал в то время о предательстве Агранова (тот позднее жаловался, как непросто было ему протащить через Ягоду нужные решения по кадрам: «Тов. Ягода крепко держал в своих руках работу по кадрам и не давал возможности переставить людей» [137] ). Вторая кадровая перестановка, состоявшаяся в тот же день, должна была пройти легче. Ягода наверняка знал, что Сталин недоволен членом ЦК ВКП(б), первым секретарем Свердловского обкома Иваном Кабаковым. Пламенный сталинист, Кабаков никогда не принадлежал ни к каким оппозициям, стремясь мчаться по орбитам сталинской политики впереди генеральной линии партии. Сталинский принцип пренебрежения уровнем потребления во имя форсированной индустриализации и других политических задач он доводил до предельных результатов. Бывший слесарь, Кабаков держал трудящееся население области в такой нищете, что при нем в Свердловске стояли огромные очереди даже за хлебом. Признавая этот факт на февральско-мартовском Пленуме 1937 года, он свалил его на происки «врагов», после чего перешел к тому, что его волновало гораздо больше продовольственных проблем: «В одном магазине встретили такой факт – на обертку используют книги Зиновьева» [138] . Сталин не терпел не в меру исполнительных дураков – тех, кто доводил его политическую линию до абсурда. Летом 1936 г. Кабакову оставалось менее года до исключения из ЦК и ареста в качестве «врага народа». Поэтому решение предварительно заменить начальника Свердловского облУНКВД не должно было вызвать особых сомнений у Ягоды.
137
Материалы февральско-мартовского Пленума ЦК ВКП(б) 1937 года // Вопросы истории. 1994. № 12. – С. 18.
138
Вопросы истории. 1993. № 6. – С. 28.
И здесь Агранову удалось разом убить двух зайцев: избавиться от чрезвычайно опасного для него соперника и перевести в Москву преданного помощника. Под соперником подразумевается старший майор госбезопасности Дмитрий Дмитриев – заместитель Миронова и наиболее ценный для него сотрудник. Цепкий, наблюдательный, хитрый и ловкий Дмитриев все время находился там, где был Миронову нужнее всего. Он выезжал в Ленинград сразу после убийства Кирова и первым получил показания от одного из арестованных, что к убийству якобы причастны люди из прежнего окружения Григория Зиновьева, выполнив тем самым знаменитое сталинское распоряжение: «Ищите убийц среди зиновьевцев» [139] . С этого момента Дмитриев участвовал в расследовании всех крупнейших политических дел, выполнял наиболее важные поручения Миронова. При том, что Ягода часто направлял Миронова в инспекционные командировки, Дмитриев временами становился фактическим руководителем ЭКО. Чуть позже он сменил главное направление деятельности: «В течение 1936 года я вовсе оторвался от работы Экономического отдела, так как получил приказание целиком пересесть на следствие по делам троцкистов, зиновьевцев, которые я должен был вести лично сам». Невероятная способность Дмитриева втираться в доверие и вызывать на откровенность чекистов высокого ранга выразилась, например, в том, что он является одним из наиболее ценных наших источников для изучения взаимоотношений в руководстве НКВД рассматриваемого периода. Правда, мемуаров он не оставил: все эти сведения ему пришлось изложить в протоколе допроса за три месяца до расстрела, когда он был арестован как «участник контрреволюционного заговора» [140] .
139
Об этом распоряжении упомянул Ежов на февральско-мартовском Пленуме 1937 г. (Вопросы истории. 1995. № 2. С. 15).
140
Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности... – С. 578–602.
Перевод Дмитриева в Свердловск очень серьезно ослабил позиции Миронова. После этого в качестве его ближайшего помощника выдвинулся малонадежный Лоев, который был для Миронова менее ценен и не пользовался его доверием. «Близость Лоева... – сообщает Дмитриев, – к Гаю составляла нередко предмет ревности со стороны Миронова, который обвинял Лоева в недостаточной преданности себе».
Еще более сильным ходом явился перевод И.Ф. Решетова из Свердловска в Москву. Это был один из тех защитников коммунистического строя, который оказался в рядах компартии далеко не сразу, а лишь после ее решающих побед в Гражданской войне, в конце лета 1920 г. Начинал он как эсер, но еще до революции имел счастье (или несчастье) познакомиться с Аграновым, что и определило его судьбу впоследствии. Влиятельный Агранов, который при Ленине занимал пост секретаря Малого Совнаркома, а затем перешел на работу в карательные органы, добился для Решетова невиданной чести: специальным постановлением ЦК ему засчитали в партийный стаж весь период нахождения в эсерах, так что он сразу, в один день стал большевиком с пятилетним дореволюционным стажем. И службу в ЧК он начал сразу же с руководящих должностей. При введении в 1935 г. специальных званий одним из первых получил «генеральское» звание комиссара госбезопасности 3-го ранга. Звания «Почетного работника ВЧК-ГПУ» он удостоился дважды [141] . Вот каким «заячьим тулупчиком» обернулось для него старое знакомство с Аграновым! Он старался отслужить, оправдать оказанное доверие, даже сверх меры, производя, по словам приказа НКВД № 00240 от 15 июля 1936
г., «массовые аресты, не вытекающие из работы агентуры» [142] .141
Кто руководил НКВД... – С. 360–361.
142
Ильинский М.М. Указ. соч. – С. 499.
Теперь Агранов счел момент подходящим, чтобы приказом Ягоды передвинуть свою креатуру из Свердловска на пост помощника начальника Транспортного отдела, к Шанину. Отчего же к Шанину? Вспомним свидетельство Агабекова о том, что именно Шанин был организатором совещаний-пикников для Ягоды и его окружения. Кроме того, Шанин, будучи по должности одновременно помощником Кагановича, оставался единственным связующим звеном, в принципе позволяющим нормализовать отношения Ягоды с Кагановичем, к чему первый из них весьма стремился. Допустить этого Ежову и Агранову было никак нельзя. Теперь Агранов мог получать от Решетова подробную информацию о деятельности Шанина.
Чтобы замаскировать перевод Решетова в центр, приказ был подан на подпись в таком виде, будто это делается ввиду невозможности использовать Решетова на самостоятельном участке работы. «Решетов всем своим поведением и своей дальнейшей работой доказал, – гласил малограмотный текст приказа, – что никаких уроков... не извлек, ничего не понял, исправиться не может и не годен в дальнейшем как руководитель управлением НКВД» [143] . Зато он оказался вполне годен к роли внедренного Аграновым человека в окружении близкого к Ягоде Шанина.
143
Там же. – С. 712.
Итак, 15 июля, ослепленный недолговечным блеском собственной славы Ягода сделал четыре существенных ошибки: выбросил из органов НКВД пьяницу Каруцкого без учета его кремлевских связей; выдвинул на повышение Курского, принадлежавшего к враждебному клану «евдокимовцев»; перевел в Москву Решетова – человека Агранова; убрал из Москвы в Свердловск Дмитриева – лучшего из людей, преданных наркому Миронову. Этот незаметный на первый взгляд успех Агранова стал первым шагом в цепи кадровых перестановок среди ничего не подозревающего руководства НКВД.
Тем временем, спеша угодить Сталину, Ягода проявил дополнительное рвение: зная о наличии у Зиновьева хронических заболеваний, в разгар июльской жары нарком приказал включить в одиночной камере Внутренней тюрьмы на Лубянке, где тот содержался, отопление, от чего Зиновьев круглосуточно испытывал невыразимые страдания. По воспоминаниям Фельдбина-Орлова, который имел возможность непосредственно наблюдать этот процесс, Зиновьев, страдавший от астмы и колик в печени, из-за невыносимой духоты в камере катался по полу, крича от боли и умоляя вызвать врача, но медицинская помощь ему не оказывалась [144] .
144
Об отказе в медицинской помощи Зиновьеву объявил начальник Санчасти НКВД доктор Кушнер Михаил Григорьевич, имевший звания корвоенврача (что соответствовало званию комиссара госбезопасности 3 ранга) и Почетного работника ВЧК-ГПУ. Здесь уместно сказать несколько слов о предшествующем и последующем жизненном пути этого человека. Высшее медицинское образование он получил еще до революции. Знавший его Шрейдер характеризует как «строгого, но доброго и внимательного врача». Перешагнув тридцатилетний рубеж, примкнул к социал-демократическому революционному движению. В сентябре 1918 г. поступил на службу в ВЧК, а в декабре того же года оказался в Высшей военной инспекции, заместителем председателя которой являлся Г.Г. Ягода. В начале 1921 г. Ягода, уже будучи Управделами ВЧК, добился перевода Кушнера на должность начальника Санчасти ВЧК. Во время партийной чистки осенью 1921 г. Кушнер был исключен из партии «как балласт» (так называли членов партии, которые не вели активной партийной работы), однако благодаря заступничеству Ягоды сохранил должность (Источник: О. Капчинский. Госбезопасность изнутри. Национальный и социальный состав. – М.: Яуза, ЭКСМО, 2005. – С. 227–228). В дальнейшем преданно служил тюремному ведомству. Весною 1923 г. две осужденных эсерки, Евгения Ратнер и Екатерина Иванова-Иранова, объявили голодовку в знак протеста против невыносимых условий содержания. Им попытались провести психиатрическое освидетельствование на предмет объяснения их голодовки наличием у них «болезненного влечения к смерти». Поскольку обе голодающих арестантки, едва догадавшись о цели освидетельствования – признания их сумасшедшими – отказались от его дальнейшего прохождения, Кушнер предложил им подписать акт об этом, вписав в него, что арестантки отказываются не только от психиатрического освидетельствования, но и «равно от всякой медицинской помощи» (Источник: Морозов К.Н. Судебный процесс социалистов-революционеров и тюремное противостояние (1922–1926): этика и тактика противоборства. – М.: РОССПЭН, 2005 – С. 543. Место архивного хранения документа: ЦА ФСБ РФ. Н-1789. Т. 61. Л.11). Между прочим, режим содержания заключенных эсеров по этому делу согласовывался с членами Политбюро, включая того же Г.Е. Зиновьева. В ночь с 7 на 8 мая 1925 г. Кушнер лично освидетельствовал тело Б.Савинкова, которого по одной из версий четыре чекиста выбросили из окна во внутренний двор главного здания ОГПУ, инсценировав самоубийство. Разумеется, при этом Кушнер не обнаружил никаких следов борьбы на теле. По свидетельству Фельдбина-Орлова, когда физические страдания арестованного Зиновьева становились совершенно невыносимыми, «Кушнер... выписывал Зиновьеву какое-то лекарство, от которого тому становилось ещё хуже» (А. Орлов. Указ. соч. – С. 130). Вскоре после этого Кушнера арестовали как ягодовца. По Шрейдеру, «его били и пытали, требуя показаний о шпионской деятельности совместно с Ягодой и его сподвижниками. Самым тяжелым и оскорбительным для Кушнера, по его же словам, было хамское отношение к заключенным и к нему самому медицинского персонала... Когда во время избиений с Кушнером стало дурно, в кабинет к следователю вызвали его бывшего подчиненного, фельдшера внутренней тюрьмы. Посмотрев на Кушнера, он ледяным тоном произнес: «Ничего серьезного нет, можно продолжать допрос», – повернулся и ушел». 7 сентября 1938 г. Кушнер расстрелян по приговору ВКВС как «шпион и враг народа».
Замысел Ягоды увенчался успехом: после очередного изматывающего перекрестного допроса (его с 20 на 21 июля ночь напролет вели Ежов и Молчанов) Зиновьев, а вслед за ним и Каменев, согласились дать на открытом судебном процессе любые показания в обмен на обещание Сталина сохранить жизнь всем подсудимым, а также прекратить судебные преследования за принадлежность в прошлом к партийной оппозиции. Это обещание было дано Зиновьеву и Каменеву вечером 22 июля Сталиным в присутствии Ягоды, Ворошилова и Ежова. Подробности этого события известны из воспоминаний Фельдбина-Орлова, который в тот вечер встретил Миронова и узнал от него детали этого события.
«Сегодня, отбыв в Кремль, – рассказывал Миронов, – Ягода велел, чтобы Молчанов и я не отлучались из своих кабинетов и были готовы доставить в Кремль Зиновьева и Каменева для разговора со Сталиным. Как только Ягода позвонил оттуда, мы забрали их и поехали.
Ягода встретил нас в приемной и проводил в кабинет Сталина. Из членов Политбюро, кроме Сталина, там был только Ворошилов. Он сидел справа от Сталина. Слева сидел Ежов. Зиновьев и Каменев вошли молча и остановились посередине кабинета. Они ни с кем не поздоровались. Сталин показал рукой на ряд стульев. Мы все сели – я рядом с Каменевым, а Молчанов – с Зиновьевым.