Кровавые земли: Европа между Гитлером и Сталиным

Сталинский антисемитизм в Польше 1968 года изменил жизни десятков тысяч людей и покончил с верой в марксизм у многих образованных молодых мужчин и женщин Восточной Европы. У марксизма, конечно, были другие проблемы. К этому времени экономический потенциал сталинской модели был исчерпан в коммунистической Польше, как и во всем коммунистическом блоке. Коллективизация не была благом для аграрной экономики. Принудительная индустриализация могла стимулировать быстрый рост только до какого-то предела. После этого предела становилось более-менее ясно, что Западная Европа является более процветающим обществом, чем коммунистический мир, и пропасть между ними все увеличивается. Принимая антисемитизм, польские коммунисты-руководители подспудно признавали, что их систему нельзя улучшить. Они отдалили многих людей, которые раньше могли верить в реформу коммунизма, и сами не имели понятия, как исправить систему. В 1970 году Гомулка уйдет из власти после попытки повысить цены и его заменит идеологически нейтральный преемник, который будет пытаться привести Польшу к процветанию посредством политики займов. Провал этой схемы привел к возникновению движения «Солидарность» в 1980 году [761] .

761

Judt T. Postwar: A History of Europe Since 1945. – New York: Penguin, 2005. – Pp. 422–483; Simons. Eastern Europe bn Postwar World.

Когда польские студенты падали под ударами полицейских дубинок в марте 1968 года, чехословацкие коммунисты пытались реформировать марксизм в Восточной Европе. Во время Пражской весны коммунистический режим разрешил свободу публичного выражения, надеясь заручиться поддержкой для экономических реформ. Как можно было предугадать, дискуссия пошла совсем в другом направлении, чем режим ожидал. Несмотря на давление со стороны СССР, Александр Дубчек, генеральный секретарь чехословацкой партии, разрешил продолжать собрания и дебаты. В августе того года советские (а также польские, восточнонемецкие, болгарские и венгерские) войска вторглись в Чехословакию и задавили Пражскую весну.

Советская пропаганда подтвердила, что эксперимент польского руководства с антисемитизмом не был отклонением. В советской прессе много внимания было посвящено реальному или воображаемому еврейскому происхождению чешских коммунистов-реформаторов. В Польше в 1970-е и 1980-е годы НКВД привлекал всеобщее внимание к еврейскому происхождению некоторых членов оппозиции. Когда в Советском Союзе в 1985 году как реформатор пришел к власти Михаил Горбачев, оппоненты его реформ пытались эксплуатировать русский антисемитизм для защиты старой системы [762] .

762

Brown A. The Rise and Fall of Communism. – P. 396.

Сталинизм переместил восточноевропейских евреев с их исторической позиции жертв Германии и вместо этого поместил их в основание империалистического заговора против коммунизма. Оставался только маленький шаг до того, чтобы представить их частью их собственного заговора. И поэтому нежелание коммунистов указать на главное преступление Гитлера и дать ему определение по прошествии десятилетий подтверждало один из аспектов гитлеровского мировоззрения.

* * *

Сталинский антисемитизм в Москве, Праге и Варшаве уничтожил только небольшое количество людей, но спутал европейское прошлое. Холокост усложнял сталинскую теорию страданий советских граждан как таковую и смещал русских и славян с их позиции самых виктимизированных групп. Именно коммунистов и их верных славянских (и не только) последователей нужно было считать одновременно победителями и жертвами Второй мировой войны. Схема славянской невиновности и западной агрессии должна была применяться и к Холодной войне, даже если это означало, что евреев, которых отождествляли с Израилем и Америкой (странами из империалистического западного лагеря), следовало считать агрессорами истории.

Пока коммунисты управляли большей частью Европы, Холокост не мог считаться тем, чем он был. Именно потому, что столько миллионов неевреев в Восточной Европе действительно погибли на полях сражений, в дулагах и шталагах, в осажденных городах и в ходе карательных операциях по селам, ударение, которое делали коммунисты на страданиях неевреев, всегда имело под собой историческую основу. Коммунистические руководители, начиная со Сталина, могли правдиво сказать, что на Западе мало кто ценит роль Красной армии в разгроме Вермахта и страдания, которые перенесли народы Восточной Европы под немецкой оккупацией. Понадобилась всего одна модификация, а именно погружение Холокоста в общую картину страданий, чтобы убрать из картины то, что некогда было так значимо для Восточной Европы, – еврейскую цивилизацию. Во время Холодной войны естественным ответом Запада был акцент на огромном страдании, которое сталинизм принес гражданам Советского Союза. Это тоже было правдой, но, как и в случае с советскими отчетами, это была не единственная или же неполная правда. В этом соперничестве за память Холокост, другая немецкая политика массового уничтожения и сталинские массовые уничтожения стали тремя разными историями, хотя как исторический факт они происходили в одном и том же месте и в одно и то же время.

Как и огромное большинство массовых уничтожений гражданского населения и нацистским, и советским режимами, Холокост происходил на «кровавых землях». После войны традиционная родина европейских евреев находилась в коммунистическом мире, как и фабрики смерти и поля убийств. Введя в мир новый тип антисемитизма, Сталин преуменьшил значение Холокоста. Когда в 1970-х и 1980-х годах возникла новая международная коллективная память о Холокосте, она основывалась на опыте немецких и западноевропейских евреев, которые составляли значительно меньшие по численности группы выживших, и на Аушвице, где погиб только приблизительно каждый шестой от общего числа уничтоженных евреев. У историков и всех, кто писал и говорил о Холокосте в Западной Европе и в Соединенных Штатах, была тенденция корректировать это сталинское искажение в другую сторону, лишь мельком упоминая о более чем пяти миллионах неевреев, уничтоженных к востоку от Аушвица, и почти пяти миллионах неевреев, уничтоженных нацистами. Лишенный своей еврейской отличительной особенности на Востоке и своей географии на Западе, Холокост никогда, в общем-то, не стал частью европейской истории, даже когда европейцы и многие другие согласились с тем, что о нем должны помнить все.

Сталинская империя покрыла гитлеровскую. Железный занавес опустился между Западом и Востоком, между выжившими и погибшими. Теперь, когда он поднят, мы сможем – если захотим – увидеть историю Европы между Гитлером и Сталиным.

Заключение. Человечность

У каждого из живых было имя. Мальчика, представлявшего, что он видит в полях пшеницу, звали Юзеф Соболевски. Он умер от голода в 1933 году в голодной Украине, так же, как его мама и пятеро братьев и сестер. Его единственного выжившего брата расстреляли в 1937 году, во время Большого террора. Уцелела только сестра Ганна, вспоминавшая о Юзефе и его надеждах. Молодого человека, который предугадал, что встретится со своей арестованной женой Марией «под землей», звали Станислав Выгановски. Их обоих расстрелял НКВД в Ленинграде в 1937 году. Польского офицера, написавшего о своем обручальном кольце, звали Адам Сольски. Дневник нашли, когда эксгумировали тела в Катыни, где его расстреляли в 1940 году. Он, наверное, спрятал обручальное кольцо, а палачи, вероятно, его нашли. Одиннадцатилетнюю русскую девочку, которая вела свой простой дневник в осажденном и голодающем Ленинграде в 1941 году, звали Таня Савичева. Одной из ее сестер удалось переправиться по замерзшей Ладоге на другой берег; Таня и остальные члены семьи погибли. Двенадцатилетнюю еврейскую девочку, писавшую отцу в Беларусь в 1942 году про смертные ямы, звали Юнита Вишнятская. Ее маму, писавшую рядом с ней, звали Злата. Их обеих убили. «Прощайте навсегда, – так заканчивалось письмо Юниты. – Целую тебя крепко, крепко».

Каждый погибший превратился в цифру. Вместе нацистский и сталинский режимы уничтожили на «кровавых землях» более четырнадцати миллионов человек. Уничтожение началось с политического голодомора, которым Сталин руководил в Советской Украине и который унес жизни более трех миллионов человек. Оно продолжилось во время сталинского Большого террора 1937-го и 1938 годов, в ходе которого были расстреляны около семисот тысяч человек; большинство из них были крестьянами и представителями национальных меньшинств. Затем СССР и Германия сотрудничали в деле уничтожения Польши и ее просвещенных классов, убив около двухсот тысяч человек в период с 1939-го по 1941 год. Затем Гитлер предал Сталина и отдал приказ о вторжении в Советский Союз; немцы морили голодом советских военнопленных и жителей осажденного Ленинграда, забрав жизни более четырех миллионов человек. В оккупированном Советском Союзе, Польше и странах Балтии немцы расстреляли и отравили газом около 5,4 миллиона евреев. Германия и СССР провоцировали друг друга на еще большие преступления, как в партизанских войнах на территории Беларуси и Варшавы, где немцы уничтожили около полумиллиона человек гражданского населения.

Злодеяния происходили на одной и той же территории в одно и то же самое время – на «кровавых землях» c 1933-го по 1945 год. Описать их – значит, назвать центральное событие европейской истории. Сравнение нацистской Германии и Советского Союза будет неадекватным без указания всех основных шагов политики уничтожения в их общем европейском контексте. Теперь, когда история «кровавых земель» завершена, остается провести это сравнение.

Нацистскую и сталинскую системы необходимо сравнивать не столько для того, чтобы понять ту или другую, а чтобы осознать наше с вами время и нас самих. Ханна Арендт писала об этом в 1951 году, объединив оба режима под рубрикой «тоталитаризм». Из русской литературы XIX века она взяла идею о «лишнем человеке». Рауль Хильберг, первый историк Холокоста, позже показал ей, как бюрократическое государство могло уничтожать таких людей в XX веке. Арендт составила устойчивый портрет современного лишнего человека, которого заставило таковым себя почувствовать давление массового общества, которого сделали лишним тоталитарные режимы, способные вплести смерть в канву истории о прогрессе и счастье. Арендт составила описание эпохи-убийцы, которое выдержало испытание временем, – описание людей (жертв и палачей в равной мере), постепенно утрачивающих человеческий облик, теряя его сначала в анонимности массового общества, а затем в концентрационном лагере. Образ этот мощный, и его необходимо подправить, прежде чем начать историческое сравнение нацистского и советского уничтожения [763] .

763

Сравните: Moyn S. In the Aftermath of Camps // Histories of the Aftermath: The Legacies of the Second World War / Ed. by Biess F., Mueller R. – New York: Berghahn Books, 2010. Тут интерпретация отталкивается от аргументов, представленных в разделах, поэтому аннотация ограничена.

Места уничтожения, которые более всего подходят под такое определение, были немецкими лагерями для военнопленных. Они были единственным типом заведений (как немецких, так и советских), в которых цель концентрации людей состояла в их уничтожении. Советские военнопленные, согнанные вместе десятками тысяч, без еды и медицинской помощи, гибли быстро и массово: около трех миллионов человек, большинство из них – в течение нескольких месяцев. Однако у этого основного примера уничтожения путем концентрации мало общего с концепцией Арендт относительно современного общества. Ее анализ обращает наше внимание на Берлин и Москву как на столицы отдельных государств, которые служат примером тоталитарных систем, каждая из которых воздействовала на собственных граждан. Однако советские военнопленные погибали в результате взаимодействия обоих систем. Описание тоталитаризма Арендт сосредоточено на дегуманизации внутри современного массового индустриального общества, а не на историческом наложении друг на друга немецких и советских амбиций и власти. Решающим моментом для этих солдат было взятие их в плен, когда они переходили из-под контроля советских офицеров и НКВД под контроль офицеров Вермахта и СС. Их судьбу нельзя рассматривать как постепенное отчуждение внутри одного современного общества – она была следствием воинствующего столкновения двух обществ и следствием преступной политики Германии на территории Советского Союза.

В других местах концентрация обычно не являлась частью процесса уничтожения, а была скорее методом выправления мозгов и физической эксплуатации. За одним важным исключением, которое составляли немецкие лагеря для военнопленных, ни Германия, ни СССР не уничтожали людей намеренно путем концентрации. Лагеря чаще были альтернативой, а не прелюдией к экзекуции. Во время Большого террора в Советском Союзе были возможны два вердикта: смерть или ГУЛАГ. Первый означал пулю в затылок, второй – работу в далекой местности, в темной шахте, морозном лесу или в открытой степи, но еще он обычно означал и жизнь. Под немецким правлением концлагеря и фабрики смерти работали по другим принципам. Приговор к концлагерю в Бельзене означал одно, а отправка на фабрику смерти Белжец – нечто совсем иное: первый означал голод и работу, но еще и возможность выжить; второй – немедленную и верную смерть от отравления газом. По иронии, именно поэтому люди помнят о Бельзене, но не о Белжеце.