Кровавый кошмар Восточного фронта. Откровения офицера парашютно-танковой дивизии "Герман Геринг"

У меня отнялся язык. Я же не какой-нибудь митингующий партиец!

Потом, немного подумав, вызвал к себе командиров рот.

— Господа, командир приказал мне сказать пару слов по случаю 9 ноября. Батальон для этой цели будет построен завтра в 10 часов перед зданием штаба. Мы отправимся на луг на южной окраине деревни. Перед открытым строем рот я скажу то, что надо сказать. У вас есть вопросы?

Вопросов не было. Я посмотрел на удивленные лица.

9 ноября

Батальон построился. Командир продолжал болеть. Я принял рапорт от командира 3-й роты и дал приказ идти маршем к поляне на окраине деревни.

10.30. Батальон стоит передо мной. Я сделал несколько шагов вперед. Люди смотрели на меня с большим или меньшим безразличием. Однако офицеры с некоторым напряжением ожидали, что я скажу в это тяжелое время по поводу специфического национал-социалистического праздника. Я был уверен, что моя речь должна быть политически выдержанной.

— Товарищи, посмотрим в этот день на тяжелое положение нашей Родины. Подумаем о том, что Красная Армия здесь, в Восточной Пруссии, впервые ступила на землю германского рейха. Не забывайте, что значит для населения оказаться в руках русских. События Неммерсдорфа и Шульценвальде произошли всего лишь пару недель назад. Каждый знает,.что там слу-

чилось. Не только солдатски*'. но й моральный долг каждого из нас здесь, на границе германского рейха, отдать все силы на то, чтобы остановить натиск советских войск. Фузилеры! Я могу сказать из собственного опыта, что эту задачу мы сможем выполнить, только если будем держаться вместе и каждый сможет положиться один на другого. Мы должны позаботиться о том, чтобы за короткое время наш батальон стал единой боевой единицей. Мы сохраняем традиции славного 1-го парашютно-десантного батальона 16-го парашютно-десантного полка. Той части, которая еще несколько дней назад дралась с врагом. Мы должны быть достойными этой традиции. Приступим к работе. Выполним свой долг!

После этих слов я почувствовал облегчение и приказал возвращаться в расположение. .Роты возвращались в Куббайн с песнями. Восточный ветер доносил гром артиллерийской канонады близкого фронта. Я разыскал командира и доложил содержание приказа на 9 ноября. Он кивнул. И больше ничего — никаких вопросов!

11 ноября

Прибыло пополнение. Численность батальона возросла до 500 человек. Систематическая пехотная подготовка стала большой проблемой. Квалифицированных инструкторов не было. На первый план выступали стрельбы и учения в составе подразделений. Однако об учениях в составе взводов и рот еще долго нельзя было и думать. У меня было такое впечатление, что командир совершенно не принимает к сведению существование этой проблемы. Было совершенно ясно, что в пехоте он совершенно не разбирается. Конечно, у него есть заслуги, но на этой должности он просто пустое место.

14 ноября

Командир все еще болеет. Он отказывается даже отвечать на телефонные звонки. Я с трудом ограждал его от повторяющихся вопросов к нему со стороны командира дивизии. Вечером канонада в стороне Голь-дапа усилилась.

Несколько дней меня донимали сильные боли в области левой глазницы. Наверное, мелкие осколки, которые я носил в голове со времени ранения в сентябре 1943 года, надавили на какой-то нерв.

Доктор Науман 15 ноября отправил меня в Инстер-бург к врачу-специалисту. Без результата на следующий день я возвратился обратно. Осмотр в госпитале не дал ничего нового. По-видимому, за последние недели я подвергся большой физической и психической нагрузке.

Батальон постепенно перебрасывается на фронт. Уже завтра нам предстоит занять отсечные позиции на дороге Шульценвальде — Эггенхоф. Задачи ротам уже поставлены. Соприкосновения с противником у нас здесь не будет, и я обрадовался, что у нас еще будет немного времени, чтобы заняться боевой подготовкой.

17 ноября

Рано утром батальон пешим маршем покинул Куб-байн, а во второй половине дня занял позиции восточнее Бисмарксхё.

На вездеходе-«Фольксвагене» я выехал вперед и оборудовал командный пункт восточнее Бисмарк-Турм. Установили связь со штабом дивизии.

Пока еще было светло, я проверил, как роты разместились в блиндажах. Командир забрался в свою каморку за моим «служебным кабинетом».

18 ноября

В 10.00 ко мне в комнату влетел батальонный писарь:

— Господин лейтенант! Там на улице — генерал!

В дверях стоял генерал-майор Дмальц, командир парашютно-танкового корпуса «Горман Геринг». В какой-то момент я заметил «Дубовые листья» у него на шее.

К докладу я был совершенно не готов. Генерал быстро подошел ко мне:

— Вы адъютант?

— Так точно, господин генерал!

— Где ваш командир?

— Командир лежит в постели. Он болен.

— Идите к нему и скажите, что я хочу с ним сейчас же поговорить! Вы поняли? Немедленно!

Я зашел в соседнее помещение:

— Господин майор, командир корпуса желает с вами немедленно поговорить!

Пока майор приходил в себя, командир корпуса зашел уже в комнату и обратился ко мне:

— Лейтенант, оставьте нас вдвоем!

Дверь закрылась. Я немного отошел назад. Из-за нее до меня доносились обрывки разговора. Голос командира корпуса становился все громче, потом вдруг оборвался. Дверь распахнулась, генерал Шмальц быстрыми шагами молча прошел мимо меня. Ушел он так же быстро, как и пришел.

Командир вызвал меня к себе.

— Господин Кноблаух! Состояние моего здоровья оставляет желать лучшего. Генерал считает, что я немедленно должен отправляться в госпиталь. Прикажите упаковать мои личные вещи и закажите водителя на 11.00.

Водитель подал машину точно к указанному сроку. Майор Арнольд попрощался со мной, сел в вездеход и уехал.

Чуть позже мне позвонил офицер для поручений из дивизии:

— Лейтенант Кноблаух, сообщаю вам, что командование фузилерным батальоном сегодня же примет капитан Вольф из 4-го полка.

Я принял это к сведению.

Из машины вышел капитан и решительными шагами направился ко мне:

— Вы, я точно знаю, адъютант. Я — капитан Вольф, с этого момента — командир батальона. Думаю, что вас проинформировали из дивизии. Пройдемте в помещение!

Капитан Вольф совершенно не был начальником, у которого «не было приказов», как у его предшественника. На вид ему было 34 года, он относился к массивному, динамичному типу людей. Он сразу же перешел к делу:

— Господин лейтенант, представьте мне побыстрее документы об укомплектованности личным составом, офицерским составом, вооружением и автотранспортом. Конский состав, как я понимаю, у нас тоже есть.

— Так точно, лошади в батальоне тоже есть. Солдаты и без того уже говорят о парашютно-гужевом корпусе!