Кровавый орел

Дорн сделал паузу, чтобы снять с книжной полки два увесистых тома.

– Один, как и прочие языческие боги, требовал жертвоприношений. И, по небесному чину, ему следовало больше прочих. К примеру, хронист Адам из Бремена подробно описывал кровавые празднества в Убсале – теперешней Упсале. Они происходили каждые девять лет и длились девять дней. Посильные приношения обязаны были делать все – от королей и вождей до простых смертных. Когда один вождь викингов – принявший христианство король Индж Старший – не пожелал приехать или хотя бы послать свои дары на празднество, его попросту свергли. В каждый из девяти дней убсальского празднества убивали девять живых существ: восемь животных – быка, петуха и так далее – и одного мужчину. Перерезали горло и развешивали вверх тормашками на суках в роще около святилища. Чудно, конечно. Все только потому, что девятка была магическим числом для одинопоклонников… Словом, для нас с вами важнее всего то, что Один требовал в том числе и человеческих жертв. Одной из форм жертвоприношения был ритуал «кровавый орел».

– В чем он заключался? – взволнованно спросил Фабель.

– Жертва, по вере древних германцев, должна была самостоятельно подняться к обиталищу Одина. Человек с крыльями орла.

– И откуда у человека брались орлиные крылья? – быстро спросил Фабель, хотя уже сам угадал страшный ответ.

Дорн смотрел на Фабеля строго и значительно, поглаживая один из толстых томов на столе.

– Брали пленника – к примеру, женщину, угнанную в рабство викингами во время одного из набегов, – раздевали и распинали на земле веревками. Затем жрец Одина брал палаш и вскрывал ее туловище…

Сердце Фабеля бешено заколотилось.

– Жрецы имели что-то вроде хирургического навыка: норовили вскрыть живого человека так, чтобы не повредить его внутренние органы. Затем, у все еще живого, разворачивали ребра, вырывали легкие и клали несчастному на плечи. Это были символические крылья «кровавого орла». И на этих крыльях жертва должна была лететь к Одину…

Фабель, потрясенный до глубины души, молча таращился на Дорна.

– Это исторический факт? – наконец выдавил он из себя.

– Так пишут хроники. Хотите – верьте, хотите – нет. Про ритуал «кровавого орла» писал хронист, настроенный враждебно против викингов, чьих набегов панически боялись все их соседи. В хрониках того времени викингов малевали как демонов зла. – Дорн рассеянно пролистал лежащую перед ним книгу. – Да, тут подобные случаи описаны во множестве… Жертвы могли быть любого пола. Вот, к слову, – сказал Дорн, открывая нужную страницу, – рассказ о плененном викингами английском принце. Когда за него отказались заплатить выкуп, викинги принесли пленника в жертву Одину – в качестве «кровавого орла». Таких примеров в хрониках более чем достаточно.

– Выходит, наш убийца подражает викингам? – все еще недоверчиво спросил Фабель.

– Вне сомнения. Я внимательно прочел все, что было в газетах об убийстве. Вы явно придержали многие детали, но картина расчленения настолько характерна, что я сразу подумал о викингах.

– Как-то не верится. Идиотизм и мерзость!

– Это для нас идиотизм и мерзость, – сказал Дорн. – А в глазах убийцы – великое благородное дело. Акт служения. Он уверен, что этим ублажает древних богов. И моральное право на его стороне. Он мнит себя миссионером, помогающим заблудшей Германии вернуться к истинной вере. – Дорн захлопнул книгу. – Йен, вы имеете дело с наитемнейшей из темных сил! Ваш убийца – истинное исчадие ада, ибо он верующий фанатик. И верит он не во что-нибудь, а в такую апокалиптическую пакость, от которой у любого христианина просто волосы дыбом встают! В мифологии викингов также имелось что-то вроде Страшного Суда, завершающего историю человечества. Он назывался Рагнарёк. Однако библейский конец света – детский праздник по сравнению с Рагнарёком! По мифу, это будет время, когда Один и сонм подчиненных ему богов сойдутся в сражении с Локи и Ваниром. Время огня, и крови, и льда – когда не станет ни земли, ни небес, а все живые существа будут истреблены. Наш рехнувшийся «кровавый орел» верит во всю эту дребедень. Он всерьез полагает, что его миссия – приблизить падение небес на землю и наполнить океаны кровью.

Фабель машинально крутил газету в руке, невидящим взглядом всматриваясь в заголовок статьи об убийстве Кастнер.

– Не слишком ли вы спешите с выводами, профессор? Насколько убедительна ваша версия? Наш психолог-криминалист профилирует преступника иначе…

– Разумеется, я не психолог, тут вы правы, – не без некоторого раздражения сказал Дорн. – Но примите во внимание тот факт, что я почти двадцать лет пытаюсь понять ход мыслей подобных людей. Пытаюсь понять, что движет маньяком, почему он превращается в мучителя и убийцу…

Дорн резко замолчал. В его глазах была непритворная боль.

Фабель сидел неподвижно, все еще не в силах прийти в себя от услышанного. Когда он наконец заговорил, было не ясно, к кому он обращается – к Дорну или к самому себе.

– Не могу поверить… Получается, что убийца ведет крестовый поход против скверны. У этого психа гаденькая фантазия, будто он облечен великой миссией и убивать – его обязанность… Господи, лучше бы он был простым сексуальным маньяком! И то приятнее!

– Я пересказал вам то, как ритуал жертвоприношения описан в древней хронике, – промолвил Дорн. – А было ли так на самом деле, можно только гадать. Не исключено, что хронист сгустил краски или вообще сочинил этот ритуал – лишь бы побольше очернить и демонизировать ненавистных викингов. Да и не важно. Главное, наш убийца вычитал из какой-то книжки описание ритуала – и верит, что так оно и было. И действует по образцу.

– Если для него это высокая миссия, – подхватил Фабель, – значит, он будет убивать снова и снова – пока мы его не остановим…

Что-то внутри Фабеля так рвалось прочь от тюрьмы, что он не стал звонить на работу с автостоянки у Фирланде, а доехал до нойенгаммской дамбы, вышел с сотовым из машины и вскарабкался на высокий откос. С дамбы был виден весь нойенгаммский концентрационный лагерь – симметричные ряды бараков. Лагерь был преимущественно женский. Несчастных, почти не кормя, заставляли строить временное жилье для гамбуржцев, дома которых были разбомблены союзниками. Десятилетний Фабель помнил, как отец рассказал ему о фашистской концепции «Vernichtung durch Arbeit» – истребление трудом.

Фабель сел на траву и рассеянно наблюдал, как тени облаков пробегают по территории бывшего лагеря. С дамбы скульптура «Умирающий заключенный» была просто черным пятном. Но Фабель помнил страшную фигуру, скорчившуюся на булыжниках при входе в мемориальный комплекс…

Здесь убивали ни в чем не повинных женщин во имя высосанной из пальца «немецкой идеи». По мнению Дорна, их серийный преступник тоже имеет «идею»: свою вульгарную психотическую жажду крови и низменную ненависть к человечеству он оправдывает историческими и этнологическими байками.

Фабель был в таких раздерганных чувствах, что не торопился звонить в управление – сначала хотел немного прийти в себя. Он еще раз попробовал дозвониться до Махмуда, но опять включился автоответчик. Все как-то наперекосяк. Остается только надеяться, что Махмуд сам сообразит залечь на дно, когда до него дойдет весть об убийстве Улугбая…

Фабель несколько минут сидел пригорюнившись – обхватив колени руками, наблюдая, как облака бегут по небу, а их тени – по земле. Затем встряхнулся, решительно набрал номер Вернера Мейера и коротко изложил ему дорновскую теорию.