Кровавый остров
Шрифт:
– Думаю, моя любимая строчка – из «Озарений», – настойчиво произнес мой наставник. Его, казалось, что-то раздражает. – «И я осязал немного ее исполинского тела». Соседство «немного» и «исполинского»… просто чудесно!
– Я не обсуждаю свои стихи, доктор Уортроп.
– Правда? – доктор был ошарашен. – Но…
– Что… но? Что такое мои стихи? Rincures [123] – объедки, ядовитый осадок. Поэт мертв. Он умер много лет назад – утонул у Баб-эль-Мандеба [124] , Врат Слез – и я отнес его тело
123
Зд.: Сильно разбавленное вино (фр.)
124
Пролив между юго-западной оконечностью Аравийского полуострова и Африкой.
Он натянуто улыбнулся, весьма довольный собой. Поэты не умирают, подумал я. Они разве что проваливаются в финале.
– Так что за дело привело вас в Аден? – резко и требовательно спросил Рембо. – Я, как вы можете видеть, очень занятой человек.
Доктор, чье приподнятое настроение было растоптано пренебрежительным отношением Рембо – в кои-то веки игра шла не по правилам Уортропа! – объяснил, чего ради мы помешали Рембо отдать важный предполуденный долг абсенту.
– Простите, – перебил его Рембо, – но куда, вы сказали, вы хотите плыть?
– На Сокотру.
– На Сокотру! О, на Сокотру вам сейчас нельзя.
– Почему это мне нельзя?
– Ну почему же, можно, вот только это последнее место, куда вы захотите плыть.
– А это почему, месье Рембо, если я могу спросить? – доктор нервно ждал ответа. Адена достигли слухи о магнификуме?
– Потому что пришли муссоны. Никто в здравом уме сейчас не попытается туда добраться. Вы должны подождать до октября.
– Октябрь! – монстролог резко встряхнул головой, как бы пытаясь прочистить уши. – Это неприемлемо, месье Рембо.
Рембо пожал плечами.
– Я не властен над погодой, доктор Уортроп. Предъ-являйте свои претензии Господу.
Конечно, монстролог, как и чудовище Рюрик, был не из тех, кто бы так легко сдался. Он давил на Рембо, умолял его, без малого угрожал ему. Рембо принимал это все с ошеломленным видом. Возможно, он думал: «Этот Уортроп, какой же типичный американец!» В конце концов, после еще пары абсентов, поэт смягчился и сказал:
– Ну хорошо. Не в моих силах отговорить вас от самоубийства, как не в моих силах было бы отговорить вас писать стихи. Вот, – он нацарапал на обороте своей визитки адрес. – Отдайте это вознице гхарри; он будет знать, где это. Спросите месье Бардея. Расскажите ему то, что рассказали мне, и если он не прогонит вас взашей, то, может, вам и повезет.
Уортроп поблагодарил его, поднялся и сделал мне знак идти, но тут Рембо встал и спросил:
– Куда это вы пошли?
– К месье Бардею, – озадаченно ответил доктор.
– Но сейчас даже пол-одиннадцатого нет. Его еще не будет. Присаживайтесь. Вы не допили свой чай.
– Но ведь адрес – в Кратере, так? Пока я туда доберусь…
– Что ж, хорошо, но не ждите, что вернетесь скоро, – он поглядел на меня. – И не стоит вам брать с собой мальчика.
Уортроп напрягся и затем солгал – возможно, непреднамеренно, но все равно солгал.
– Я всегда беру с собой мальчика.
– Это скверная
часть города. В Кратере есть люди, которые убьют его за одни только красивые ботинки – или вот за эту премилую курточку, очень модную, но для Адена не слишком удобную. Вам следует оставить его со мной.– С вами? – доктор это обдумывал; я был шокирован.
– Я хочу пойти с вами, сэр, – сказал я.
– Я бы не советовал, – предостерег Рембо. – Но какая мне разница? Делай, что хочешь.
– Доктор Уортроп… – начал я. И слабо закончил: – Пожалуйста, сэр.
– Рембо прав. Тебе лучше остаться здесь, – решил доктор. Он притянул меня к себе и прошептал: – Все будет хорошо, Уилл Генри. Я вернусь задолго до заката, а тебе будет безопаснее здесь, в отеле. Я понятия не имею, что найду в городе, и мы все еще не знаем, что случилось с Рюриком и Плешецем.
– Мне все равно. Я поклялся, что никогда больше вас не брошу, доктор Уортроп.
– Ну, ты и не бросаешь. Это я тебя бросаю. И месье Рембо был очень любезен, предложив присмотреть за тобой, – он приподнял указательным пальцем мой подбородок и пристально поглядел мне в глаза. – Ты пришел за мной в Англии, Уилл Генри. Даю слово, что приду за тобой.
И с этими словами он ушел.
Часть тридцать первая
«Тебя бросили?»
Рембо заказал себе еще абсент, я себе – еще имбирный эль. Мы пили и потели. В воздухе не было ни ветерка, жара стояла ужасная. Пароходы швартовались к набережной и уходили в открытое море. Бубны рабочих нестройно и слабо звенели в мерцающем воздухе. Подошел мальчик и спросил, не желаем ли мы чего-нибудь на ланч. Рембо заказал миску салтаха и еще абсент. Я сказал, что не голоден. Мальчик ушел.
– Тебе надо есть, – констатировал Рембо, заговорив впервые с тех пор, как попрощался с доктором. – В этом климате не есть почти так же скверно, как не пить. Тебе нравится Аден?
Я ответил, что видел пока недостаточно, чтобы составить мнение – будь то положительное или отрицательное.
– Я его ненавижу, – сказал он. – Презираю и всегда презирал. Аден – просто-напросто кошмарная скала, на которой нет ни травинки, ни капли хорошей воды. Половина хранилищ в Кратере стоят пустые. Ты видел хранилища?
– Хранилища?
– Да, Тавильские водохранилища над Кратером, огромные цистерны для сбора воды – в высшей степени древние, глубокие и впечатляющие. Их построили еще при царе Соломоне, чтобы защищать город от затопления – во всяком случае, так считается. Британцы раскопали их, отчистили, очень британский поступок, но они все еще не защищают город от наводнений. Туземные дети летом ходят туда плавать и возвращаются с холерой. Они прохлаждаются, а потом умирают.
Он поглядел в сторону. Море было голубее его глаз. Глаза Лили были ближе к цвету моря, но у нее они казались красивее. Я удивился, с чего бы это Лили вдруг пришла мне на ум.
– Что там, на Сокотре? – спросил он.
Я почти проболтался: «Typhoeus magnificum», – и отпил теплого имбирного эля, чтобы потянуть время, отчаянно – насколько это было возможно на ужасающей жаре – пытаясь придумать ответ. Наконец я сказал единственное, что припомнил из лекции доктора в кэбе:
– Драконья кровь.
– «Драконья кровь»? Ты имеешь в виду дерево?
Я кивнул. Имбирный эль выдохся, но он оставался влагой, а во рту у меня пересохло.
– Доктор Уортроп – ботаник.