Кровавый романтик нацизма. Доктор Геббельс. 1939–1945

Это было как гром с ясного неба. Чиновники снова и снова перепроверяли отчеты в поисках возможной ошибки. В правительственной штаб-квартире некоторые высокопоставленные лица были настолько потрясены, что выпили лишнего и делали не совсем благоразумные заявления прессе. Но цифры были верны. Восемнадцать процентов всех принявших участие в выборах, то есть 6 400 000 человек, отдали свои голоса нацистам. Гитлеровская партия стала второй по влиятельности в рейхе (при все еще сохранявших лидерство социал-демократах), и в новом рейхстаге теперь ее должны были представлять 107 депутатов. Это был невиданный успех. Вряд ли во всем мире найдется политическая партия, которая сумела бы за два года увеличить свое представительство в десять раз.

На следующее утро репортеры всех газет ринулись в берлинскую штаб-квартиру нацистов. Они жаждали взять интервью у шефа пропаганды, которого справедливо считали виновником торжества. Впервые ненацистская пресса захотела узнать мнение Геббельса. Но он ограничился несколькими краткими заявлениями, сказав, что не располагает временем для газетчиков. «Сражение едва началось, – сухо изрек он. – Вернее, оно еще и не начиналось. Я только что отдал указание готовиться к грядущим событиям».

И он удалился, чтобы продиктовать статью под названием «107».

6

В тот день многим пришла в голову мысль, что Гитлер предпримет новый путч. Правительство после выборов пребывало в растерянности, так что переворот мог бы удаться. Но Гитлер не сделал ничего подобного, а десять дней спустя, во время процесса над тремя армейскими офицерами в верховном суде Лейпцига, поклялся, что будет оставаться в рамках законности.

Геббельс по-своему интерпретировал гитлеровскую «законность». «Конституция не определяет цель политического развития, а лишь диктует средства ее достижения, – писал он. – И в рамках таких ограничений любая политическая цель становится достижимой… Сама по себе революционная цель не есть метод. Человек может сражаться на баррикадах, но быть реакционером. Он может сражаться, используя законные конституционные методы, и при этом его цели будут оставаться революционными».

Внешняя сторона жизни Геббельса изменилась после успеха. Он перенес штаб гауляйтера в лучшее помещение на Хедеманнштрассе, 10. Всем, кто приходил к нему, он охотно объяснял, что во время войны в этом офисе располагался Вальтер Ратенау – да-да, тот самый Ратенау, чьи книги он некогда с восхищением штудировал и чьих убийц он потом возводил в герои, один из самых видных деятелей послевоенной Германии. Бывшая штаб-квартира Ратенау была своего рода историческим местом, и Геббельс видел иронию судьбы в том, что именно он теперь переехал туда.

Результаты успеха партии были налицо. Продажа «Майн кампф» шла в гору. Известные американские и английские корреспонденты брали интервью у Гитлера. «Ангрифф» стала ежедневником. Если Геббельсу требовались деньги, ему стоило только позвонить партийному казначею, и тотчас же появлялся подписанный чек. Многие толстосумы были готовы раскошелиться, чтобы, пока не поздно, вступить в партию.

Филиалы Геббельса в Мюнхене были все же побогаче, чем его штаб-квартира в Берлине. Но в мюнхенском клане его так и не признали своим. Он оставался неукротимым и агрессивным, как и прежде. Ни больших сигар, ни выпивки. Его вывела из себя статья в небольшой газетенке, где Геббельса изобразили изнеженным и разленившимся буржуа. Геббельс взорвался: «Клевета! Они лгут!» Он приказал полностью перепечатать статью и снабдил ее собственными комментариями.

«Личная жизнь Геббельса… Он живет в роскошных апартаментах в Шарлоттенбурге (апартаменты вовсе не роскошные и вовсе не в Шарлоттенбурге, а в Штеглице). Он все еще холост (единственное верное замечание во всей статье). Но уже ходят упорные слухи, что он станет зятем товарища по партии господина Кунце (прелестно! У Кунце нет дочерей). Отношение к прекрасному полу у великого маленького доктора в основном платоническое (правильно!). Городской шум не тревожит его в фешенебельных покоях из шести комнат (они не фешенебельные, а комнат, увы, всего две)». И далее в том же духе. Видимо, репортер задел его за живое.

Рейхстаг собрался 13 октября. Геббельсу пришло в голову, что день, когда взоры всей страны будут прикованы к Берлину, прекрасно подходит для какой-нибудь эффектной выходки. Он разработал план вместе с графом Вольфом фон Хелльдорфом, беспутным отпрыском благородного семейства, шантажистом и игроком, который стал новым командиром берлинских штурмовиков. В тот самый час, когда сто семь нацистских депутатов вступали в рейхстаг, тысячи штурмовиков в цивильной одежде били окна и витрины в магазинах и предприятиях, принадлежавших евреям. Когда его спросили, не он ли стоял за бесчинствующими молодчиками, Геббельс с негодованием ответил, что он совершенно ни при чем. Через три года он без зазрения совести признается в том, что был главным подстрекателем.

Другая возможность попасть в заголовки газет представилась, когда на экраны вышел американский фильм по роману Э.М. Ремарка «На Западном фронте без перемен». Геббельс уже давно сделал Ремарка объектом нападок: тот был пацифистом, и его книги выходили в издательстве, принадлежавшем еврею. Но главная причина заключалась в том, что, ругая бестселлер [29] , Геббельс без усилий привлекал к себе внимание. Та же причина побудила Геббельса обрушиться на кинокартину.

29

За первый год после выхода в свет роман разошелся тиражом 1,2 млн. экземпляров. (Примеч. ред.)

Вот как описывает случившееся один из друзей Геббельса [30] .

«На другой день после премьеры мы сидели в штабе Геббельса на Хедеманнштрассе. Доктор Геббельс раздавал указания. За несколько минут он набросал план, который должен был наделать шуму далеко за Берлином. «Но как мы раздобудем столько билетов на вечерний сеанс?» – спросил кто-то. Геббельс поднялся и щелкнул пальцами. Несколько телефонных звонков, и билеты у нас. Через полчаса они уже розданы нужным людям. В тот вечер кинотеатр был полон нацистов…

30

В. Краузе. «Геббельс». (Примеч. авт.)

Остальное вам известно. Несколько выпущенных белых мышей неприятно взбудоражили публику. Газовые гранаты распространяли зловоние. Зал охватила паника. Вызвали полицейских, те обыскали все и не знали, что делать дальше. Арестовать кого-либо за нарушение порядка было невозможно. Зрители дружно требовали продолжить показ фильма».

Как бы то ни было, но из-за снующих по полу мышей и ужасной вони представление пришлось отменить. Геббельс сам продиктовал материал для утреннего номера «Ангрифф». Он сам присутствовал в зале и запомнил все подробности. В итоге прокат фильма во всей Германии оказался под угрозой.

Берлин смеялся, а Геббельс надеялся, что последним будет смеяться он. Но через несколько месяцев выяснилось, что он ошибался. В марте 1931 года в «Ангрифф» был опубликован короткий рассказ о боевых действиях в период Первой мировой войны. Его прислал неизвестный корреспондент, а редактор, посулив тому известность в будущем, пропустил рассказ в печать.

Уже на другой день либеральные берлинские газеты сообщили, что рассказ «неизвестного корреспондента» переписан слово в слово из знаменитой книги Ремарка. На этот раз Геббельсу крыть было нечем.