Кровавый шабаш
Шрифт:
— Что?! — побледнев, воскликнула Малевич.
— «…развязный молодец с хамскими манерами».
— Это я, — сообщил Судец.
— Правильно! «Наше сыскное светило…», «пахарь из прокуратуры» — все же с долей уважения. Не зря вы, Петр Иванович, его защищаете. А вот и про нашу практикантку: «Хорошенькая свистушка, попавшая сюда благодаря протекции и родственным связям». Никого не забыл, мерзавец!
— Я в суд подам! — заявила Малевич. — Это оскорбление!
— Подавайте, он только рад будет. Представляю, что вы еще прочтете о себе.
— А что он про само убийство пишет?
— Очень интересно пишет! — язвительно отозвался Буянов. — Во-первых, он называет фамилию убитого — Давыдов, его кличку — Леонардо. То есть он установил личность раньше нас. — Майор уткнулся в газетный лист. — Номер напечатан сегодня в двенадцать часов дня. Вот это оперативность!
Женя толкнула сидящего рядом Альберта ногой.
— Ладно, оставим… пока, — сказал Буянов. — Давайте по делу. Результаты вскрытия?
— Значит, так, — начала Малевич. — Непризнанный гений, или кто он там, умер вовсе не от того, что ему отрезали голову. Примерно часов за двенадцать до этого он был отравлен. Причем тетурамом!
— Это которым алкоголиков лечат? — спросил Судец.
— Именно. В больших количествах он смертелен, а в сочетании со сверхдозой алкоголя его и вовсе требуется немного. Достаточно грамма. Жертву крепко напоили, потом заставили проглотить четыре-шесть таблеток.
— Что еще?
— Голова отделена много позже. Я бы сказала — профессионально.
— То есть?
— Очень аккуратно. Как будто действовал опытный медик. Хотя, в принципе, тут ничего сложного нет. Нужно просто иметь крепкие нервы.
— А какие-нибудь детали? Телосложение, татуировка?
— Имеется небольшая татуировка на левой руке под мышкой. Пятиконечная звезда, заключенная в круг. Ну что еще? Старый шрам от операции аппендицита. Ногти он красил, однако краска смыта.
— Гомосексуалист? — предположил майор.
— Не знаю, — фыркнула Малевич. — У меня все.
— Судец?
— По отпечаткам пальцев убитого установлена его личность: Давыдов Юрий Трофимович, двадцать восемь лет. Прописан был по адресу: улица Дантона, 7.
— Это где?
— Поселок «Семь сестер».
— Вы сегодня там были? — обратился майор к Валееву.
— Так точно.
— Убитый дважды привлекал к себе внимание правоохранительных органов, — продолжал Судец, — отсюда и отпечатки в картотеке. Один раз в 1989 году по подозрению в соучастии в краже икон из церкви села Покровка. По этому делу осуждено двое, но вина Давыдова не установлена, скорее всего он просто помогал продавать краденое. Второй раз он попал в поле нашего зрения три года назад. Опять иконы. Но не кража, а контрабанда. Задержанный, некто Арутюнян, показал на него как на посредника при покупке икон. Давыдов не отрицал свою причастность. Да это и не является криминалом. Иконы по качеству и исторической ценности — так себе. Просто у вывозившего не имелось разрешения, и его задержали. Обычная история. То, что он якобы был сутенером убитой Вержбицкой, всего лишь предположение. Но об этом, наверное, скажет старший лейтенант Валеев. Он учился на худграфе нашего педагогического института, закончив два курса, учебу в Тихореченске бросил, отправился в Москву, поступил в Московское художественно-промышленное училище, но тоже не окончил и вернулся в Тихореченск. Постоянно нигде не работал. Чем жил? Скорее всего мелкой спекуляцией антиквариатом, посредническими услугами. Вот все, что пока известно.
— Валеев?
— Он был связан с Вержбицкой. Сутенер? Вряд ли. Показания свидетелей на его счет довольно туманны. Скорее всего она просто его содержала, но не исключается, что он все-таки помогал ей искать клиентов. Возможно, он интересовался магией. Его картины проникнуты мистицизмом. Возможно, именно он снимал пресловутый видеосюжет. Среди вещей в его студии мы видели видеокамеру, хотя, конечно, это ничего не доказывает, нужна экспертиза.
— Итак, версии? — спросил Дымов.
— Версия такая, Петр Иванович. За всем этим стоит небезызвестный Ковалев-Шакал. Именно по его приказу была проведена скрытая съемка развлечений заместителя прокурора города Монакова и криминального авторитета Буланова-Кудрявого с женщинами легкого поведения. Сделано это, чтобы иметь компромат и в нужный момент, — а такой момент
как раз настал, — предъявить его. Поэтому по команде Шакала участники съемки, знающие, кто заказчик, убираются. Почему именно сейчас? А потому, что видеозапись со дня на день собираются пустить в дело. Что касается второй участницы постельных забав — Горшковой, — то она не знает, кто заказал съемку, поэтому ее и не трогают. Теперь дальше. Кто организовал эту публикацию? — Буянов потряс газетой. — Конечно, Шакал! Это он навел придурка Ма-ковникова на труп на кладбище, это он сообщил ему фамилию жертвы. Не сам, конечно, через посредников. Опять же для чего? Чтобы отвести от себя подозрения. Отсюда весь этот бред с рассказом смотрителя. Мол, нелюди действуют, ожившие мертвецы… Для той же цели и голову отрезали… Жути нагоняют… Кстати, Рудик, — обратился он к Судецу, — ты на кладбище был?— Утром, — сообщил Судец, — осмотрел как следует все кругом. Явных следов, кроме наших, не обнаружил. Трава примята, а так… Только… — Он запнулся.
— Что?
— Там, около могилы, соль была рассыпана.
— Соль? Какая соль?
— Обычная, поваренная…
— Но зачем?!
Судец развел руками:
— Будем разбираться.
— Странно, соль… А с этим смотрителем беседовал?
— С Кувалдиным? Хм… если это можно назвать беседой. Не очень-то с ним побеседуешь. Маковников, видать, вчера вечером его так накачал, что он и с утра лыка не вязал. Про нечистую силу бормотал. Ничего вразумительного добиться не удалось.
— Кстати, о нечистой силе, — сказал майор, обращаясь к Дымову. — Имеется еще одна версия… — он бросил быстрый взгляд на Женю, — не совсем обычная, правда.
— Какая же?
— Наша временная сотрудница высказала гипотезу о ритуальных убийствах.
— Как-как? — переспросила Малевич.
— Ритуальных, — повторил Буянов, — то есть представляющих собою часть некоего религиозного обряда.
— Поясните, пожалуйста, — обратился Дымов непосредственно к Жене. — Откуда, собственно, такая экзотическая идея?
Женя поднялась, смущенно обвела глазами присутствующих.
— Сам способ убийства необычен. Почему труп притащили на кладбище, почему отрезали голову? Татуировка у него под мышкой.
— А что она, собственно, означает?
— Как будто сатанинский символ.
— А не масонский?
— Я лично не возражаю, если Евгения Яковлевна возьмется за разработку собственной версии. Как говорится, в добрый путь, — сказал Буянов. — Позволим молодости дерзать.
РАЗГОВОР С ГОЛОЙ НАРКОМАНКОЙ
По дороге домой Женя купила в киоске тот самый спецвыпуск «Курьера», развернула на ходу, увидела свою перекошенную физиономию и совсем приуныла. Все так плохо, гадко!
Дома она уселась перед телевизором, тупо воззрившись на экран. Там бегали мультипликационные зверушки, и она вдруг поймала себя на мысли, что все произошедшее с ней за последние дни столь же бессмысленно, хотя и занимательно, как и происходящее на экране.
Она вспомнила Кавалерову. Со странностями, но неплохая девчонка. Всегда давала списать, не кичилась тем, что была круглой отличницей. Правда, держалась особняком, на мальчишек даже не смотрела, хотя вовсе не страшилка. Женя вспомнила выпускной вечер. Все слегка подпили, в том числе и Глаша. Пошли рассуждения о смысле жизни, о долге. Глаша тогда неожиданно завелась и стала горячо и совсем непонятно рассуждать про некий абсолют, который стоит познать — и жизнь в корне изменится. Она утверждала: истина где-то рядом, но поймать ее за хвостик непросто. Впрочем, Женя мало чего запомнила из туманных рассуждений. Всплывало в памяти разрумянившееся Глашино лицо, поблескивающие в полутьме пустого класса глаза. Вот и доискалась абсолюта. С помощью наркотиков! А что, если позвонить ей? Они никогда не были подругами. Нормальные, ровные отношения… Но ведь Глаше сейчас, возможно, так же плохо, как и ей. А может, и неплохо. Может, ей все равно. Ищет свой абсолют. А какая, собственно, разница, при помощи чего: водки, наркотиков, религии, политики?..
Женя в нерешительности стояла перед телефоном. Зачем влезать в чужую жизнь? У нее свои проблемы, у меня свои… Все же сняла трубку и набрала номер Кавалеровых, который предварительно раскопала в своей записной книжке.
К телефону подошла мать Глаши. Прежде чем позвать Глафиру, поговорила с Женей, узнала, что она проходит практику в милиции, позвала в гости.
Потом в трубке довольно долго сохранялось молчание, лишь слышались отдаленные голоса, как показалось Жене, на повышенных тонах.