Кровавый след
Шрифт:
— Черный лебедь — аномалия, непредсказуемое явление, способное коренным образом изменить ситуацию, — начал я, пытаясь вспомнить, что говорила мне Эмма шестнадцать часов назад в «Красном гранате». Она все выходные читала ту книгу и часто отпускала замечания: «Невероятно!» и «Как интересно!». Наконец, утром в субботу, я не выдержал и спросил у нее, что ее так поражает.
Лоуренс и Флеа с нетерпением ждали моих разъяснений.
— Примерно до конца XVII века считалось, что лебеди бывают только белые. Так устроен наш мозг: мы учимся, наблюдая, делаем заключения, основываясь на очевидности, и твердо верим, что это единственно
— При чем здесь Дидерик Бранд?
Хотя ее манера поведения раздражала, пришлось признать, что вопрос не лишен оснований.
— Все мои знакомые из Кару — в высшей степени честные, порядочные, достойные люди. У них есть свои принципы, которые гласят: хлеб насущный можно зарабатывать только честным путем… Вот почему мне и в голову не приходило, что Дидерик совсем другой.
— А он другой?
— Очевидно. — Я покосился на Лоуренса, ища поддержки.
— Он другой. — Лоуренс притормозил и включил поворотник. — Здесь нам поворачивать. — Он показал на дорожный знак: D579, направо поворот на заповедник «Лапал ала».
Флеа схватила карту, развернула ее.
— Вы уверены?
— Да, — кивнул Лоуренс, продолжая снижать скорость.
Скоро мы свернули с гладкого покрытия на довольно широкую гравийную дорогу. Лоуренс покосился на меня, и мы дружно посмотрели в боковые зеркала. Он медленно прибавил газу.
Дорога за нами оставалась темной.
Лоуренс еще увеличил скорость.
По-прежнему темно.
Флеа оторвала взгляд от карты.
— Не могу понять, где мы сейчас, — сказала она.
— Нам нужно ехать через Валватер, — сказал Лоуренс. — Потом в Бела-Бела. Объезд небольшой…
Вдруг он замолчал, потому что в зеркале ярко сверкнули лучи фар.
28
…Если вы — увлеченный натуралист и много времени проводите в поле, нельзя сбрасывать со счетов вероятность того, что рано или поздно вы будете укушены — особенно если вы наблюдаете за змеями.
— Что случилось? — спросила Флеа. Она была не дурой.
— Не волнуйтесь из-за маршрута, — сказал Лоуренс.
— Почему вы все время переглядываетесь?
— За нами уже целый час едет какая-то машина, — сказал я, потому что она тоже имела право об этом знать.
Она взглянула на меня так, словно впервые меня заметила. Потом с ее губ сорвался короткий, грубый смешок.
— Вы шутите!
— Смотрите сами. — Я показал ей зеркало.
Она перегнулась через меня, увидела фары.
— Говорите, он уже час едет за нами? — Она недоверчиво хмыкнула.
— Повернул, когда и мы повернули.
— Подумаешь. — Она пожала плечами. — Можно мне еще кофе? — И потом: — Думаете, я куплюсь? Думаете, я дура?
— Нет, — искренне сказал я.
Мой ответ ее как будто удовлетворил.
Я посмотрел вперед. Дорога шла то вверх, то вниз, извивалась между невидимыми холмами. Я подозревал, что мы уже в Ватерберге. В свете фар сбоку от дороги высвечивались густые заросли акации; время от времени попадались скалистые утесы. Не идеально.
— Лоуренс,
давай убедимся наверняка. Подождем, пока будет долгий спуск, и там попробуй плавно затормозить. Не спугни их, тормози двигателем. Постепенно… И не выключай фары.— Хорошо.
Флеа не обращала на нас внимания; она сидела и дулась.
Дорога резко вильнула влево, через километр — вправо. Наконец, впереди показался прямой участок дороги, который шел немного под уклон. Лоуренс убрал ногу с педали газа, переключил передачу, поставил рычаг на нейтралку. «Мерседес» замедлил ход. Мы все время наблюдали в боковые зеркала. Фары показались из-за первого поворота; по мере того как машина приближалась, они светили все ярче. Потом машина остановилась, выжидая.
Я заблокировал выключатель в кабине, чтобы свет не выключался, когда открывается дверца.
— Проверь, насколько хорошо ты помнишь, где повороты, а потом выключи дальний свет.
Лоуренс немного выждал и выключил фары. Нас внезапно окутала тьма. Светили только фары идущей за нами машины; свет делался все ярче.
— Когда остановимся, глуши мотор и поставь машину на ручной тормоз. Но из кабины не выходи, держи руль.
— Ладно. — Молодец, он спокоен. То, что нам и требуется.
Я вынул «глок» из тайника, подождал до полной остановки, открыл дверцу, выпрыгнул, обежал грузовик сзади с пистолетом в руке. Лоуренс заглушил мотор.
Фары сзади — всего в двухстах метрах. Неожиданно они погасли.
Плохо, очень плохо!
Звезды, луны нет. Пока глаза не привыкли к темноте, я с трудом видел лишь очертания того, что находилось вблизи: дорогу, высокую траву, длинные тени от акаций на той стороне. Прислушался. За спиной тихий скрежет — от охлаждаемого металла. Хруст шагов по гравию.
— Возвращайтесь в кабину, — негромко велел я.
Она подошла ко мне.
— Когда действие транквилизатора закончится, носороги начнут буянить.
Я вглядывался в темноту, пытаясь разглядеть наших преследователей.
— Как-то у меня на глазах носорог разбил в кровь голову о прутья, — продолжала она.
Я приложил палец к губам, предупреждая ее о молчании.
— На следующий день он умер. Делать уколы в темноте я не умею… Можно нам ехать дальше?
Я все понял. У нас неприятности. Кто-то сел нам на хвост; они знают наш маршрут. И они не хотят, чтобы их видели. Пока им хватает лишь того, что они следуют за нами.
Я развернулся, подошел к пассажирской дверце и подождал Флеа. Она подошла не сразу; и здесь пыталась настоять на своем. Протиснулась мимо меня, скрестив руки, опустив голову; садясь, наградила меня злобным взглядом. Я влез за ней и сказал Лоуренсу:
— Поехали. Пока можешь, не включай фары.
Она сказала:
— Это не шутка.
Лоуренс сосредоточился на дороге; он ехал медленно.
Я сидел и думал обо всем сразу.
Они знают, что мы знаем. В темноте наверняка видят так же плохо, как и я, но мотор у них не работал. Они наверняка слышали, как отъехал «мерседес». Наверняка знают, что нам рано или поздно придется включить фары, если только мы не планируем ползти с черепашьей скоростью до самого рассвета. Если они подобрались близко, они могут следовать за нами, даже не включая свет; до тех пор, пока не взойдет солнце, они будут пользоваться нашим грузовиком как маяком.