Кровные узы
Шрифт:
— Реднор! — с презрением воскликнул Пемброк. — Для этого вы хотите использовать пятнадцатилетнюю девочку?!
— Я думаю, Пемброк, нам стоит прекратить обсуждение этой темы. Мне вполне достаточно вашего заверения, что она не станет попусту болтать.
— Да кто же при ней будет вести разговоры! Разве женщины доверяют друг другу?
У Реднора чуть искры из глаз не посыпались от гнева, но тут вступил в разговор отец.
— Бросьте, Гилберт! — сквозь смех заговорил Гонт. Он отправил в рот кусок оленины прямо с ножа. — Вам его ни за что не уговорить. Вы что, не видите, он и слушать ничего не хочет.
Кейн медленно встал из-за стала, заявив, что сыт. Он предложил Леа пойти вместе с ним — ему нужно поговорить с ней. Его последние слова снова вызвали взрыв хохота у Гонта. Реднор покачал головой и тяжелым шагом отправился прочь из комнаты. Леа в тот же миг вскочила со своего места и бросилась вслед за Реднором. Впервые в жизни она даже не взглянула ни на мать, ни на отца, чтобы спросить разрешения.
А Пемброк и Гонт тем временем продолжали за столом обсуждать поездку Леа ко двору. Пемброк привел кучу доводов, почему не стоит везти такую домашнюю девочку к распутному двору Стефана. В ответ старик Гонт лишь рассмеялся.
— Вы, норманны, не понимаете, что за кровь течет в жилах валлийцев. Мать и бабка Кейна пришли из диких горных поселений. Реднор дважды валлиец. — Гонт чуть помолчал, а потом добавил: — Кроме того, ему пойдет на пользу, что она будет поглядывать вокруг.
— Ну, хорошо, — продолжил свои увещевания Пемброк, — я понял насчет горячей крови. А что, деревенских женщин ему мало? Скучно без них в городе, что ли? Жена должна сидеть дома.
— Ему никогда не было дела до деревенских женщин. Да, он мужчина и достаточно часто позволял себе… — Гонт покачал головой и мельком взглянул на потупившуюся леди Эдвину. — Он позаботится о девочке как полагается, хотя вообще-то от женщин не бывает ничего, кроме горечи на душе. Рано или поздно они или умирают от слабости, или обманывают. Человек должен любить только Бога и деву Марию.
— Я думаю, женщинами вообще не стоит слишком забивать себе голову.
— Но мужчины этого частенько не понимают. Вы что, Гилберт, думаете, если вам и мне приходят в голову такие мысли, то и у всех вокруг с головой все в порядке? Увы, это далеко не так. Вы знаете, что на турнирах теперь в качестве призов вручают украшения? Такая мода, видите ли. Человек рискует ради них головой, хорошим оружием, лошадью, а потом дарит эти безделушки своей женщине. Да, конечно, можно взять приз деньгами, и в прошлом мы с Кейном заработали на турнирах целое состояние. Уверен, и на этом королевском турнире он пожнет хороший урожай. Главное, чтобы ваша дочь родила мне внука, тогда я могу спокойно умереть.
Ну а если она не подарит нам детей, то мои земли никогда не будут принадлежать ей.
Пемброк закашлялся при этих словах и отпил глоток вина. «Гонт, похоже, держит меня за дурака», — подумалось ему. У Гонта не должно быть никакой родни, Кейн — его единственный сын. Когда его не станет, земли перейдут в собственность Леа. И совершенно неважно, с детьми она будет или без них. Занимался бы Пемброк столь тщательно устройством этого брака, если бы не был уверен, что земли Гонтов достанутся не кому-нибудь, а Леа?
Глава 4
Несмотря
на апрель, по утрам пока стояла холодная и сырая погода. Когда Реднор проснулся, за окном еще не рассвело. Он сел на край постели и нащупал рукой вещи.Эдвина дожидалась его в зале у накрытого стола. На край его она положила начищенные до блеска кольчугу и шлем. Его подбитый мехом плащ, небрежно отброшенный и забытый сразу же по приезде, тоже был чист и лежал на стуле.
— Пока не взойдет солнце, будет прохладно, — ласково произнесла Эдвина.
Реднор кивнул в знак благодарности и приступил к трапезе. Его так и подмывало спросить, где же Леа. Он чувствовал себя слегка задетым тем, что она не поднялась проводить его в дорогу, однако в глубине души был рад, что ее нет рядом. Ему и так почему-то очень тяжело давался отъезд. Ощущение, что он больше никогда не увидит Леа, не покидало Кейна. Допив вино из кубка, он поднялся из-за стола.
— Спасибо вам за заботу. Прошу вас, передайте отцу, что я напишу ему при первой же возможности. А Леа скажите, что… Нет, ничего не нужно говорить, только попрощайтесь за меня, и все. Провожать меня не стоит…
— Да хранит вас Господь, милорд.
Лорд Реднор вышел в коридор, бросил мимолетный взгляд на женскую половину и направился к лестнице.
— Милорд! — раздался вдруг голос из-за колонны.
Он схватился за меч, но в следующее мгновение с облегчением вздохнул.
— Леа! Что ты делаешь здесь, в темноте?
— Я подумала, что маме не понравится, если я спущусь вниз, но я не могла удержаться. Я не могу отпустить вас, позволить вам уехать… вот так… — Девушка шагнула вперед, держа что-то за спиной.
— Но я не имею права остаться, — мягко возразил Кейн. — Другое дело, что я все равно рад видеть тебя. Вчера я забыл сделать кое-что очень важное для меня. — Он протянул маленький сверток. — Это мой свадебный подарок. Я собирался попросить отца передать его тебе, — продолжал он, пока Леа разворачивала подарок, — но потом решил вручить сам. Вообще-то я хотел сделать это по возвращении, но, знаешь, когда я вернусь, то привезу что-нибудь получше. А пока ты будешь смотреть на него, и вспоминать обо мне.
В свертке оказалось необыкновенной красоты кольцо с нежно-розовым рубином. Девушка зачарованно смотрела, как он вспыхивает даже при слабом утреннем свете, едва проникавшем в замок сквозь узкие окна.
— Что это? — спросила она, наконец.
— Твое обручальное кольцо. Если оно не подойдет, ювелир подгонит его по размеру.
— Я должна носить это? — Леа не могла оторвать взгляд от камня, беспрестанно переливавшегося разными оттенками красного цвета.
Ее вопрос почему-то смутил Реднора. Он просто не узнавал самого себя.
— Ну, конечно. А что еще тебе делать с этой вещицей? Здесь изображен герб рода Гонтов. — Он старался все объяснить деликатно. — Это кольцо означает, что ты принадлежишь мне, что ты — моя. Ты не должна никогда снимать его.
— Милорд, а я и вправду принадлежу вам?
— Конечно.
— Означает ли это, что и вы принадлежите мне? — Голос Леа слегка подрагивал, словно туго натянутая струна.
— Да.
— И вы… — Она замолчала, но потом продолжила: — Вы никого больше никогда не полюбите?