Кровью !

Когда она засмеялась, стали видны клыки. И хотя Палмер знал, что все в порядке, все равно испугался.

~~

По сравнению со вчерашним днем Французский квартал практически опустел. Бурбон-стрит открылась на деловой день, как обычно, но зазывалы раз в жизни не были заинтересованы заманивать в свои логова греха редких туристов, бродящих по залитым неоном и усыпанным мусором улицам.

Местные торговцы брандспойтами смывали залежи пластиковых крышек, банок и бутылок в сточные канавы. Общее настроение можно было передать как смесь усталости и облегчения, будто город приходил в себя после приступа малярии.

Палмер шел за своей новой работодательницей, стараясь не замечать пристальных взглядов, сопровождавших их на узких улицах. Соня Блу шла быстро и целенаправленно сквозь теснящиеся тени, руки ее были погружены в карманы кожаного жакета. Казалось, что она ушла в свои мысли, но у Палмера не было сомнений, что она отлично видит направленные на нее взгляды.

Страх и отвращение, исходящие от педерастов, наркодилеров и прочих обитателей Квартала, были достаточно сильны, чтобы у Палмера мурашки побежали по коже. Будто кто-то выпустил ему целый муравейник под одежду. Он проделал ментальные упражнения для блокировки внешних эмоций, которым Соня его научила перед выходом из дома, и орда невидимых муравьев исчезла.

–  Кажется, тебя в этой округе не очень любят.

Она глянула через плечо.

–  Привыкла. У большинства людей инстинктивная неприязнь к Притворщикам - и к сенситивам, кстати.

Палмер вспомнил свою собственную реакцию на Ренфилда и вздрогнул.

–  Ты это слово уже говорила: "Притворщики". Что оно значит?

–  Ты Лавкрафта читал?

–  Еще в школе. А что?

–  Помнишь там насчет Ктулху, Старших Богов и Старых? Насчет того, что человечество появилось только недавно, в масштабах существования Земли, и что мерзкие гиганты, монстры из космоса, правили этим миром задолго до динозавров, и сейчас эти безымянные отвратные гиганты сидят на щупальцах и ждут, пока придет время захватить мир?

–  Ну помню.

–  Ну так вот, в этом роде.

–  Знаешь, кажется, мне больше знать не хочется.

–  Поздно. Но проще показать, чем рассказывать. Рассказать я тебе смогу все, что захочу. Правда это или нет - сам решишь. Но когда ты что-то видишь, чуешь вонь его дыхания и тела - это уже совсем другое. Как люди говорят, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

–  А куда мы идем? - У Палмера снова побежали по коже мурашки, но ничего общего с телепатией это не имело.

–  Ты веришь в ад?

Палмер заморгал, сбитый с толку переменой темы.

–  Если ты имеешь в виду христианский ад, где людей мучают хвостатые остроухие типы с вилами, - то нет.

–  Я тоже. Но в демонов я верю. И вот туда мы и идем: заключать сделку с дьяволом.

–  То есть с Сатаной?

–  Ты что, шутишь? Это нам не по карману. Он только души берет в обмен. Нет, я иду к такому, у которого цены разумные.

Палмер решил, что лучше будет прекратить расспросы.

~~

"Монастырь" оказался маленьким темным баром, в припадке извращенности решенным в церковном стиле. Кабинки вдоль стены были когда-то церковными кафедрами и скамьями, кусочки цветного стекла, подобранные в различных снесенных церквах, образовывали несвязную мозаику на фоне дневного света. Штукатурные образы и иконы в разных стадиях разрушения висели в беспорядке повсюду; Черная Мадонна с Младенцем, потемневшие то ли в дыму бесчисленных свечей, то ли во второй попытке Ватикана "модернизироваться", глазели с насеста над баром плоскими и синими, как яйца малиновки, глазами. В углу побитый музыкальный автомат шипел поцарапанной записью "Роллинг Стоунз".

По дешевым ценам, ленивому обслуживанию и небрежному отношению к гигиене было очевидно, что "Монастырю" не приходится принимать орды набитых кредитными картами туристов, питавших Французский квартал. Одинокая проститутка у бара потягивала джин, а бармен протирал бокалы грязной тряпкой. Оба они внимательно посмотрели на вошедших Соню и Палмера.

–  А что, если того парня, что мы ищем, здесь нет? - с надеждой шепнул Палмер.

–  Куда он денется? Он всегда здесь.

Знакомый Сони сидел в дальней кабинке, где было темнее всего. Губы Сони изогнулись в тонкой и холодной улыбке.

–  Привет тебе, Мальфеис!

Демон улыбнулся в ответ, облизав губы раздвоенным языком.

–  А, Соня! Только, пожалуйста, называй меня Мэл. Не надо этих формальностей.

Палмер нахмурился. Чего угодно мог он ожидать, только не мальчишки-подростка в линялых джинсах и футболке с надписью "Серфинг или смерть!". К бывшей церковной скамье прислонилась роликовая доска, у которой на пузе был нарисован глаз в языках пламени.

–  Пацан, а тебя уже пускают в бары?

Мальфеис поднял в изумлении непричесанную бровь:

–  Соня, а это что еще за ренфилд?

–  Моя фамилия не Ренфилд. - Палмер подавил желание встряхнуть за крысиный хвост этого наглого сопливого панка со скейтом. - Чего ты этим хотел сказать?

Соня махнула Палмеру рукой, чтобы помолчал:

–  Потом объясню, когда закончим дело. Подожди меня у бара.

–  Но...

–  Я сказала: подожди меня у бара.

Голос был холоден и тверд как сталь и так же непререкаем. Соня подождала, чтобы Палмер отошел, потом зашла в кабинку.

–  Ты сильно изменился, Мэл. - Полгода назад Мальфеис носил тело молодого чернокожего, увешанного кольцами золотых цепей.

Демон пожал плечами, хитровато улыбнувшись.

–  Люблю держаться моды. Всегда был слегка на ней сдвинут. Итак, что привело тебя ко мне в когти, ласточка?

–  Думаю, ты и без меня это знаешь.

–  В самом деле?

–  Не надо со мной вертеть хвостом, Мэл. У меня сейчас на это нет ни времени, ни терпения. Мне надо знать, что держит в рукаве Панглосс. - Она вытащила из кармана доставленное Палмером письмо и по столу толкнула его к Мэлу.

Тот постучал по бумаге неестественно длинным ногтем и хмыкнул.

–  Легче легкого. А что я с этого буду иметь?

Соня вытащила черный керамический сосуд вроде коробочки для мази и дала его демону рассмотреть.

–  Получила на той неделе из Катманду. Размолотый череп человека, который убил шесть тибетских святых, потом растерзал и изнасиловал трех миссионеров. Нормальный товар, чистейший - сам можешь убедиться.

В кошачьих глазах Мэла будто огонек вспыхнул. Пальцы нервно забарабанили по столу.