Круг чтения. Афоризмы и наставления

4

...

Мы живем в эпоху дисциплины, культуры и цивилизации, но далеко еще не в эпоху морали. При настоящем состоянии людей можно сказать, что счастье государств растет вместе с несчастней людей. И еще вопрос: не счастливее ли мы были бы в первобытном состояния, когда у нас не было бы этой культуры, чем в нашем настоящем состоянии?

Ибо как можно сделать людей счастливыми, когда их не делают нравственными и мудрыми!

Кант

__________________________________

Побороть общее зло жизни можно только одним средством: нравственным усовершенствованием своей жизни.

Недельное чтение

Первое горе

Когда Гриша выходил на балкон, ему стоило только прищурить свои большие синие глаза, чтобы видеть за открытыми воротами конюшни круглый светлый зад Ловкого в его стойле, ряд уздечек на перегородке и кучера Игната в его старой безрукавке и с неугасимой трубкой в зубах. Обыкновенно Гриша недолго противился искушению: он засовывал обе руки в карманы своих коротеньких штанишек, спускался с лесенки балкона и шел через большой заросший двор прямо в конюшню.

– Ну что? – спрашивал он Игната, оглядывая знакомую и милую ему обстановку каретного сарая. – Левая все еще хромает?

– Хромает еще, хромает! – с полной готовностью поддержать разговор отвечал Игнат.

– А хомут починил?

– Да вот починяю.

– Смотри: сегодня моего Королька никому не давать!

– Да разве моя воля? Скажут: надо на станцию ехать либо в село, запрягай Королька… Я и запрягу.

– Что это, право! Все мою лошадь, все мою… – ворчливо замечал мальчик. – А овса ей всыпал?

– Откуда же я возьму, ежели мне не приказано? – отвечал Игнат, и бородатое, обыкновенно хмурое лицо его принимало лукавое выражение. – Папенька не велел.

– Без овса! – отчаянно вскрикивал Гриша, и гневные слезы навертывались у него на глазах. Игнат весело и ласково смеялся.

– Ишь, порох какой! Право, порох, – успокоительно говорил он. – Да уж будьте покойны: не обижу я вашего Королька. У других отниму, а Королек у меня всегда в полном удовольствии.

Он ласково заглядывал в глаза мальчику и проводил по его голове своей корявой, грубой рукой. Гриша успокаивался и начинал свой обычный обход. Он садился поочередно во все экипажи, взлезал на козлы и делал попутно свои замечания.

– Хо-орошая тележка! – говорил он тоном знатока.

– Дурного в ней нет! – сочувственно отзывался Игнат.

– И прочная?

– Дегтем вымажешься, баловник! – предостерегал кучер. – Нянюшка будет браниться.

Игнат служил в усадьбе первый год, но очень быстро сошелся с маленьким барином, и между ними завязалась странная, но искренняя дружба.

– Вот как я у Луховских господ жил, – начинал Игнат, – была у них лошадь…

– Ты у них до нас жил?

– Нет. До вас жил я тут у одного купца… Конечно, нужда… Без нужды дня бы у него не прожил!.. Тоже в суд!.. Аза что меня в суд? Разве я чужое брал?

– А разве тебя купец хотел судить?

– Чего уж там хотел! Прямо, значит, подал жалобу. Будто я у него лошадь и телегу увел. Жалованья не платил целый год, а отпустить тоже не отпускает. Живи! Мы с бабой и так и этак. Пользуется, значит, что пачпорта не было. Что ты тут делать будешь? Взяли мы с Матреной, с бабой моей, ночью лошадь в телегу запрягли да и… домой. Не пешком же нам было идти, да еще с ребенком малым, до дому-то верст шестьдесят будет. Хватился купец, а нас и след простыл. Лошадь я бы ему вернул. Неужто взял бы? А он, вишь, рассвирепел, что даровой работник ушел, да в суд, да жалобу: так, мол, и так, обокрали.

– И судили тебя?

– Говорят, судили.

– Ну как же?

– А вот и так же! – неопределенно отвечал Игнат, и густые брови его озабоченно хмурились, и все лицо надолго принимало угрюмое, почти страдальческое выражение.

– А ты бы сказал, что не виноват, – советовал Гриша серьезно.

– Да разве меня спрашивали? У нас суды-то какие? Где она, соколик, правда-то? Судили, судили, да вором меня и сделали. Вот как!

– Как сделали? – жадно допытывался мальчик.

– А вот так! – хмурясь и горько усмехаясь, отвечал Игнат.

Иногда разговор принимал другое направление.

– Разве Матрена твоя жена? – спрашивал Гриша.

– А то чья же! – добродушно отзывался Игнат.

– Чего же она не с тобой, а все в землянке хлебы печет? – Игнат улыбался.

– А чего ей тут со мной? Сказки мне, что ли, сказывать?

– Зачем сказки? – горячо возражал мальчик. – Мама сказки папе не рассказывает, так живет… А Полька, значит, твоя дочь?

– Значит, дочь.

– А еще у вас дети были?

– Нет, только и всего.

– Отчего у вас больше не было?

Игнат смеялся и крутил головой.

– Ну уж и ребенок! – говорил он.

– Чего смеешься? – слегка обижаясь и объясняя свою мысль, продолжал Гриша. – Вот у папы с мамой трое детей… Игнат! – ласково просил он тут же, заглядывая в глаза своего приятеля. – Когда уедем в город, ты уж побереги моего Королька.

– Уберегу! Уберегу! – обещал Игнат. – Да только, милый, как бы мне раньше вашего не уехать.

– А куда? – удивленно спрашивал мальчик.

– А вот… туда! – с своей обычной загадочной манерой отвечал Игнат.

Нередко задушевную беседу друзей прерывала старуха няня.

– Гришенька! Здесь, что ли? – спрашивала она, заглядывая в сарай. – И что это, право, – ворчливо продолжала она, – господское дите, а в конюшне живмя живет. Вот пожалуюсь маме! Скажите на милость: приятеля себе нашел! Иди сейчас, иди! А ты, непутевый, – обращалась она к Игнату, – чем тебе ребенка образумить, ты его пуще заманиваешь.

– Да я что же, Анна Герасимовна? Я ничего, – сконфуженно оправдывался Игнат. – Если бы я его дурному учил…

– Еще бы тебя в учителя! – презрительно замечала няня. – Иди, баловник, иди!

Отца и мать Гриша видел большей частью только за столом. Отец всегда был занят, мать целыми днями сидела у себя в спальне и считалась нездоровой. Когда у нее не болела голова, то болело что-нибудь другое, что не позволяло ей переносить шумного общества детей и даже яркого света дня. Когда Грише приходила в голову мысль забежать к ней, она ласкала его, порывисто целовала несчетное число раз и сейчас же просила уйти и не беспокоить ее.