Круги по воде

— Спиртное не употребляю, — строго добавил он.

— Оно и видно.

— Плохо смотришь, хозяйка.

Женщина уже внимательней посмотрела на него, и, видимо, в душе у неё шевельнулось какое-то сомнение.

Все столики были заняты, и Виталий пристроился на краю длинной стойки.

— А чего же ты такой чумазый? — спросила женщина и, сама уже не очень веря тому, что говорит, добавила: — Под забором небось ночевал?

Виталий с набитым ртом помотал головой, потом коротко пояснил:

— В лесу.

Последние из посетителей отошли тем временем от стойки, и женщина с любопытством повернулась к Виталию.

— Чего же так, в лесу-то? — спросила она, опускаясь на табуретку по другую сторону стойки.

— Служба, — ответил Виталий. — Человека одного ищем.

Женщина соболезнующе покачала головой.

— Надо же… А что за человек-то?

— В среду ночью к вам в деревню пришёл. Ночевал у кого-то.

— Чужой, что ли?

— Ага…

— Не было у нас тут чужих. А то бы знала. Это вы вчера на машине приехали, мальчишек наших возили?

— Мы…

Виталий ел жадно и в ответ только кивал головой. Потом вдруг вспомнил, как мама обычно говорила ему за ужином: «Не набивай так рот, это неприлично», — и усмехнулся.

— Что смеётесь? — спросила женщина. — Не верите? Мой-то — здесь бригадир. В четверг на рассвете. Как раз все дома обходил насчёт коров. Не было у нас чужих в деревне, уж я вам верно говорю.

Виталий, нахмурясь, допил своё молоко.

А потом в чайной появился Углов. Пробираясь между столиками, он еле успевал пожимать тянувшиеся к нему руки.

— Моё почтение, Иван Кириллович… Привет, Ваня… Садись, подвинемся… Ваня, сюда давай!.. — неслось отовсюду.

Углов, видно, был личностью популярной и уважаемой.

— Здравствуйте, Иван Кириллович, — просияла женщина, когда Углов добрался до стойки. — Уж чем вас угостить, не знаю?

— Ставь, Дуняша, беленькую, — весело ответил Углов.

— Знаю я вашу беленькую, — засмеялась та, доставая бутылку с молоком. — В товарище вашем только обозналась.

Полчаса спустя Виталий и Углов сидели на скамейке около чьей-то избы и обсуждали создавшееся положение.

— Дворы тут наперечёт все знаю, — говорил, покуривая, Углов. — Два-три непутёвых мужика есть, конечно. Через «Труд» все пропивают. Знаем их.

— А связи у кого с городом? — спросил Виталий. — С кем может Булавкин тут дружить?

— Связи?.. — задумчиво повторил Углов. — Связи, конечно, есть. Вот, к примеру, у Буракова дочка в городе работает. Приезжает с мужем. У Анашина брат тоже.

— Где этот брат работает?

— Брат-то? На электродном.

Виталий насторожённо взглянул на Углова. А тот, вздохнув, добавил:

— Непутёвые, между прочим, братцы. На выпивку слабы. И сразу драться лезут. Каждое воскресенье тут с ними хлопоты.

— Сегодня как раз воскресенье.

— Пока вот тихо.

— А знаешь что? — предложил Виталий. — Давай-ка заглянем к ним, а? Все-таки и Булавкин с электродного.

— Можно, — согласился Углов и, критически оглядев Виталия, добавил: — Только сперва надо тебе того… — он сделал неопределённый жест руками, словно лепя чего-то в воздухе. — Пошли к бригадиру. Свояк он мне.

В доме бригадира их встретили шумно и радостно. Ребятишки с воплем повисли на Углове. Сам хозяин, огромный и усатый, с утра одетый по-воскресному, в белой рубашке с галстуком, читал у окна газеты за всю неделю сразу. Очки косо и неудобно сидели на его широком носу. Он долго тряс руку Виталию.

— Рад. Душевно рад, — гудел он довольным басом. — Гостями будете…

Когда Углов объяснил, зачем они пришли, вокруг Виталия началась суматоха.

В конце концов отмытый и выбритый, в чистой рубашке, отутюженных брюках и до блеска начищенных ботинках, раскрасневшийся от смущения, он вышел на улицу вслед за Угловым.

Подбежавший к ним уже знакомый Витька, захлёбываясь, сообщил, что приезжали две машины с собакой. И «газик» на буксире приволокли. Мотор у него целый, но дяденька говорил, что сел аккумулятор. А потом все в город уехали, а одна машина стоит у чайной.

Пришлось сначала идти туда.

Солнце уже перевалило за полдень, когда Виталий и Углов подошли наконец к дому Анашина.

Хозяина на месте не оказалось.

— В город уехал, — сказала его жена, высокая, бледная женщина с суровым лицом. — Дома-то у него занятиев нет.

— Что ж брат-то не приехал? — спросил Углов.

— Да уж третье воскресенье в городе гуляют, — сердито ответила женщина, вытирая об фартук мокрые руки.

— Дозвольте зайти, поговорить, — сказал Углов.

— Милости просим. На стол только подать нечего. С моим обормотом только бы с голоду не подохнуть.

— Знаем, Пелагея Федоровна, знаем, — вздохнул Углов, проходя в избу.

На выскобленном полу лежали грубые пёстрые дорожки. Давно не белённая печь с ржавыми затеками и плохо пригнанной вьюшкой выходила сразу в обе комнаты, разделённые дощатой перегородкой. На стене в большой, потрескавшейся раме с осколком стекла в углу рядами были засунуты фотографии. Разные люди, то группами, то в одиночку, смотрели оттуда. Многие из фотографий были старыми, пожелтевшими, с отломанными углами. Около окна стоял накрытый клеёнкой стол.

Проходя через большие полутёмные сени, Виталий заметил сваленные в углу удочки, старые верши, садки и прислонённые к стене весла. А в комнате у печи висел чёрный дождевик и стояли высокие рыбацкие сапоги.

На подоконнике была навалена всякая рыболовная снасть: различные крючки, грузила, перепутанные клубки лески, блесна.

Хозяйка обмахнула фартуком два стула возле стола и сказала:

— Сидайте, пожалуйста.

— Хозяин-то у вас рыбачит? — спросил Виталий.

— Когда трезвый, — хмуро ответила женщина. — Да больше Егорка этим занимается. Братан его.

— Один?

— Привозит с собой. Кого пить, кого рыбачить.

— Кого же рыбачить?

— Хороший человек приезжал. Видный такой. Уж Егорка вокруг него вьюном ходил. Начальник его, что ли. Не разобрала я. Ну да перестал чтой-то. Уже с месяц, как не был. Небось понял, что братцы — труха, а не люди, — и, вздохнув, добавила: — Егорка-то судимый у нас.

— А кто же приезжал, звать-то как? — осторожно спросил Виталий.

— Звать-то? Уже не помню.

— Вспомните, Пелагея Федоровна, — попросил Углов.