Круглые кубики

Эти вереницы автобусов, направляющиеся в Турцию, я помню до сих пор. В них – замученные жизнью женщины средних лет с золотыми зубами, пергидролевой завивкой и в тех самых костюмах да мужики неопределенного возраста и социального статуса с неизменной «беломориной». Особо продвинутые курили «Герцеговину Флор» или только появившийся в России «Лаки страйк». Дамы курили «девочковые» пахитоски – черные ментоловые «Море» (произносилось это именно так) в зеленой длинной пачке или такие же, но красные, без ментола. Длинные черные сигареты – символ статуса и определенного материального состояния.

Дорога в Турцию была долгой и гнусной. В Польшу – и того хуже. Знаменитый среди челноков поезд «Москва – Варшава» превращался в дорогу жизни. Выживешь или нет – зависело исключительно от твоего навыка договариваться с бандитами.

На белорусско-польской границе вслед за пограничниками в вагон входили крепкие ребята с мускулистыми руками и вполне прозрачными намерениями и весело сообщали: «Дамы и господа, вас приветствует варшавский рэкет. Приготовьте, пожалуйста, к досмотру личные вещи. Эй, парень, у тебя проблемы? Так мы их сейчас решим!» Всё предельно вежливо, с шуточками-прибауточками. И несчастные челноки открывали баулы и платили дань. А потом привозили в Москву слегка раздербаненные сумки с барахлом – кофты «с люрексом», лосины блестящие и матовые, футболки и джинсы, дамские пиджаки прямого кроя «с плечами». Из Турции волокли кожу всех мастей.

Самой большой барахолкой тех лет в Москве была «Лужа» – знаменитые «Лужники». В принципе, если постараться, там можно было купить все что угодно, включая наркотики, оружие и диковинных зверей без всяких прививок. Вклиниться в ряды торгующих в «Луже» было не так-то просто. Все было поделено-переделено, система была налажена таким образом, что одни привозили, другие торговали, а третьи стригли купоны. Поэтому мелкие и неопытные торгаши начинали с рынков поменьше и попроще.

Торговали и мы. Не чем-нибудь, а обувью. Схема была примитивно проста. В течение недели необходимо было найти в огромной Москве модные и ходовые модели обуви, а в выходные продать их с некоторой выгодой на одном подмосковном рынке.

Родители всю неделю работали за гроши в своих проектных институтах, я училась на дневном отделении в университете, а Витька и вовсе был школьником. Но как-то между всеми делами и заботами крутились и умудрялись искать товар.

Иногда приходилось за день объезжать три-четы-ре фирмы, находящиеся в разных концах Москвы, чтобы в конце дня с горечью убедиться, что нужное все равно не найдено. О том, что нужно, мы узнавали по ходу, там же, на рынке. Есть спрос на женские сапоги на натуральном меху с узким голенищем – это хорошо. Но нужны только коричневые. Черные не идут – хоть ты тресни! А оптовики привезли только черные. Едешь искать.

Находишь классные, коричневые, со шнуровкой, но – полуботинки. Эх, была не была, беру! «Сергеич, если что, я тебе их назад привезу, ты же возьмешь? Что значит, не возьмешь! Ну что ж ты за гад такой, мы же полгода с тобой работаем и ни разу не подводили…» И снова – по кругу.

Разумеется, ни о каком профессиональном анализе рынка никто из нас и понятия не имел. Но публика ходила одна и та же. Работяги с местных фабрик, обнищавшая провинциальная интеллигенция и приезжие из Владимирской области, которых почему-то было очень много в ближнем Подмосковье.

У каждой из этих условных «групп» были свои приоритеты. Провинциалы любили высокие черные сапоги с золотыми и серебряными пряжками и заклепками. Огромным спросом пользовалась у них и лаковая обувь. Врачи, инженеры, учителя и прочие «неприспособившиеся» к реформам бюджетники искали вещи, которые выглядели бы прилично, но при этом особо не бросались бы в глаза. Да и не было у них лишних денег в тот период.

Работяги искали что-то добротное, крепкое, не на один сезон.

Были и такие, которые приходили из раза в раз в ожидании, что подвернется что-то подходящее – прежде всего в финансовом плане. Мы знакомились, беседовали, общались, но помочь ничем не могли. Существовали цены, сбивать которые было уже невозможно, иначе мы оставались в минусе.

Однажды пожилая женщина, работающая поварихой в местной школе, а по вечерам подрабатывающая уборщицей в кооперативном кафе да еще и дворником в местном ЖЭКе, сформулировала для меня основной закон рынка:

– Знаешь, дочка, мне бы сапоги такие, чтобы мех внутри не скатывался. Все равно мне, черные или коричневые, лишь бы теплые, и молния чтоб не сломалась. Пока добреду из школы на окраину, ноги деревенеют. Когда снег чищу, пальцев не чувствую. А в валенках долго ходить не могу. Да и неприлично очень. Сына дразнят… Голытьбой обзывают. А на новые сапоги я в ближайшие пару лет точно не накоплю. Сына одевать надо. Одна его ращу. Лишней копейки нет.

Мы с Витькой эти наблюдения добросовестно записывали в блокнот, опрашивали людей, а дома сортировали и пытались вывести общую модель. В этом был даже какой-то элемент игры, немного скрашивающий монотонные рыночные будни. Работали мы в бешеном темпе. Вообще без выходных. Пять дней в неделю ты занимаешься своей основной работой, а все выходные стоишь на рынке.

Занимать место нужно было в районе шести утра. А значит, выезжать затемно, в пять. В семь на рынке уже появлялись первые покупатели, а до этого нужно было еще разложить весь товар. Принцип работы был до безобразия примитивен. У нас были три точки в разных концах рынка. На первой точке лежал товар с явно завышенными ценами. Точка располагалась прямо у входа.

На второй и третьей точках были уже «правильные» цены, с разницей в крохотную сумму. На первой точке никогда ничего не продавалось, поэтому оттуда мы потихонечку перебрасывали коробки в сторону «гуманных продавцов» до тех пор, пока на «дешевых» точках не разлетались все ходовые модели. Как только этот момент наступал, мы «спускали цены» и там. За день в беготне туда-сюда наматывался не один километр.

На маленький столик у каждой точки мы выкладывали по одной паре обуви каждого наименования, а все остальные коробки хранились в двух машинах. В момент, когда покупатель появлялся и говорил, что ему, к примеру, нужен 44-й размер мужских ботинок, нужно было открыть багажник, перелопатить все стоящие там коробки, выудить пресловутый 44-й (а если его уже нет, то сбегать на другую точку), загрузить все назад и бегом добежать до прилавка, пока покупатель не ушел к конкурентам.

Особенно тяжело приходилось зимой. Мы надевали на себя по три пары шерстяных носков, ватные штаны, несколько свитеров и пуховые куртки сверху. На руки обязательно тонкие перчатки – и руки в тепле, и сдачу отсчитывать удобно. И вот такими вот колобками прикатывались на рынок и потом постепенно, по мере потепления разоблачались.

Доходило до курьезов. Параллельно с учебой в университете я работала в одной приличной газете и часто бывала на всевозможных конференциях. Эти мероприятия нередко проходили в субботу. И бывало так, что я ездила на какую-нибудь встречу в качестве журналиста, а потом, не заходя домой, мчалась на рынок. В машине снимала свой костюм, украшения, приличную одежду, зимой надевала ватные штаны, летом – старые джинсы и кеды и «заступала на вахту».

Однажды на какой-то пресс-конференции, проходившей в пятницу, присутствовала съемочная группа «Вестей». Уж не знаю почему, но оператор долго и нудно снимал сидящих журналистов, в том числе и меня, крупным планом. А на мне был яркий сиреневый свитер с запоминающимся «хомутом». Видимо, на картинке выглядело красиво, потому что при монтаже мою мордочку, не несущую никакой смысловой нагрузки и не имеющую никакого отношения к теме репортажа, не вырезали. И сюжет показали в течение дня несколько раз.