Круглые кубики

Однажды под вечер в нашей немецкой квартире раздался звонок. Мы с мужем тогда только-только поженились. Я в тот момент все еще училась в университете – решила все-таки кардинально сменить специальность и стать юристом. Учиться было дико тяжело, муторно и самое главное – долго. Изучение законов на чужом языке – штука не для слабонервных, но я упорно продиралась через закорючки бесчисленных параграфов, писала длиннющие конспекты и порой люто ненавидела себя за тупость и нерасторопность. Давно бы могла, наверное, уже закончить учебу, если бы не подрабатывала.

Но денег все время не хватало. Супруг всего несколько недель назад нашел место врача-практиканта и проходил аналог нашей интернатуры. Работал за гроши, сутки напролет. В свободное от медицины время еще развозил пиццу и ухаживал за стариками. Я подключилась к «стариковской теме» чуть позже. Помог случай.

Однажды вечером я возвращалась с учебы домой. Был сырой, промозглый март, за окном автобуса хлестал проливной дождь, деревья шатало так, что казалось, еще чуть-чуть и кроны начнут жить своей, совершенно отдельной, независимой от стволов жизнью.

Ожидая автобуса на университетской остановке, я продрогла до костей. В салоне же было натоплено и уютно. Радио у водителя мурлыкало какой-то незатейливый баварский мотивчик. Я пристроилась на пустом сиденье и практически задремала.

На следующей остановке в автобус вошла женщина. Маленькая, сухонькая. Килограмм сорок пять в ней было, не больше. Кожа цвета некрепко заваренного чая. Что-то с печенью, не иначе.

Аккуратно подкрашенные помадой кирпичного цвета губы. Голубая вязаная шапочка, строгая черная куртка, в вороте которой виден невнятного коричневого цвета шейный платок. Клетчатые старушечьи брюки. Из тех, что со шлевками на поясе, визуально утяжеляющие бедра и укорачивающие ноги. В текстильных дискаунтах в железных коробах возле касс их горы валяются. За три копейки. А на ногах – шнурованные лаковые ботиночки очень известной марки. Такие продают в дорогих обувных магазинах для дам пост-бальзаковского возраста. Стоят они достаточно много и выглядят стильно.

Все в облике этой женщины было не так. Не было ни одной детали, которая бы гармонировала с другой. Словно одевался человек в темноте. Или в пустоте. Повытаскивал наощупь из шкафа то, что было, и нацепил впопыхах. Лишь бы срам прикрыть.

Женщина села тихонечко на пустое сиденье. Углубилась в созерцание пейзажа за окном. А там просто какое-то бесчинство творилось. К ураганному ветру добавилась молния, с неба посыпалась омерзительная мелкая крупа. Пассажиры с ужасом всматривались в темень за стеклом и полушепотом обсуждали природные катаклизмы.

На следующей остановке вошла старушка. Стряхнула капли дождя с огромного разноцветного зонта, поправила шляпку, оглянулась вокруг. Увидела чайного цвета женщину. Радостно кивнула. Та кивком пригласила сесть рядом.

До меня долетали только обрывки фраз.

– А помните, фрау Майер, мой покойный муж…

– А мой тоже любил… Эх, тяжелая вдовья доля…

Видимо, они были старыми приятельницами.

Подошел контролер. Проверил билеты. Старушка показала удостоверение инвалида. Субтильная ее соседка вытащила билет и предложила старушке поменяться местами – ей сейчас выходить.

Автобус резко, нервно затормозил. Дорога мокрая, скользкая. Женщина легко подхватилась, небрежным движением сунула кошелек в карман. Оттуда что-то вывалилось. Шепнула старушке: «До встречи!» – и нажала на кнопку. Двери открылись.

Девочка-неформал, стоявшая в двух шагах – черные тени, волосы цвета воронова крыла, кожаный черный плащ нараспашку, колготки в сеточку с неровной искусственно проделанной дырой под коленной ямкой и кованые высокие ботинки, – подняла выпавшую бумажку. Это оказалась визитка.

Девочка приблизила картонный прямоугольник к лицу и застыла. Прочитала зачем-то вслух:

– Похоронное бюро Х… Владелец… Часы работы… Подождите, вы уронили! – тронула уже выходившую даму за плечо.

Та обернулась, близоруко прищурила глаза:

– Выброси, пожалуйста, сама. Мне больше уже не надо. А тебе, к счастью, пока не надо.

И вышла в промозглую мартовскую морось.

Я выходила на той же остановке. Она удивительно проворно двинулась в сторону пешеходного перехода, так что я, нагруженная тяжеленными учебниками по международному праву, едва за ней поспевала. Около перехода ветер вырвал у нее из рук зонт. Пока она его ловила, пока удерживала под ледяными струями, я догнала ее. Зачем догоняла – сама не знаю. Какой-то это был сиюминутный порыв.

– Подождите, пожалуйста!

Она обернулась, посмотрела не на меня – насквозь. И улыбнулась кому-то другому, не мне. Словно увидела там, за моей спиной, кого-то, с кем бы с радостью поговорила – если бы на ее пути не стояла преграда в виде закутанной в теплую зеленую куртку молодой женщины с огромным рюкзаком за спиной.

– Что вам угодно? – церемонно так спросила, будто бы мы где-то на балу.

Я растерялась.

– Мне… да ничего. У вас… у вас кто-то умер? Я визитку эту… ту… видела на полу в автобусе. – Разговор был совершенно идиотским, и я окончательно растерялась. Дернул меня черт вообще останавливать эту мрачную, сухую как жердь женщину, всем своим видом навевающую тоску.

– Умер? – Она посмотрела на меня удивленно, как на умалишенную. – У меня кто-то умер?

Я окончательно перестала понимать происходящее.

Вдруг она взяла меня под руку и, наклонившись близко-близко, так, что я почувствовала горьковатый запах успокоительных капель, заговорила:

– Муж. Муж умер. Две недели всего прошло. Меньше даже. Двенадцать дней и четыре часа назад.

Представляете, никогда ничем не болел. Спортсмен – биатлоном занимался, душа компании. А потом тромб. Так бывает. Он умер мгновенно. Скорой оставалось только констатировать смерть.

Женщина зачем-то закрыла зонт. Дождь усилился, и она мгновенно промокла, но как будто не замечала этого. Мы по-прежнему стояли перед пешеходным переходом. Сигнал светофора сменился с красного на зеленый и обратно уже несколько раз, но ни я, ни она не двигались с места.

– Не могу. Не могу оставаться дома одна. Я портниха. У меня свое ателье. С тех пор на работе не была. Не хочу. И дома не могу. Вот и хожу по улицам целыми днями туда-обратно, туда-обратно.

– Вы… вы промокли совсем. Вам надо обсохнуть, – сказала я, чтобы хоть что-то сказать.

Она снова посмотрела сквозь меня. И вдруг улыбнулась:

– А пойдемте ко мне, а? Я тут живу на углу. Вы иностранка? Я слышу ваш акцент. Студентка? Вам надо практиковать язык. Мы с вами будем разговаривать, чай пить. Пойдемте, а? Пожалуйста.

Я не могла ей отказать. Первым, что мне бросилось в глаза, когда мы пришли в квартиру, были комки пыли, летающие по коридору. На столе стояло несколько чашек с остатками заварки. Тошнотворный запах из мусорного ведра буквально сшибал с ног.