Круглые кубики

– Теть, ты добрая, я вижу. Дай денежку.

Я инстинктивно отшатнулась, успев заметить, что у парнишки действительно что-то с глазами.

В блеклом свете фонаря сверкнуло что-то белесое, мутное. Бельмо – не бельмо, черт его знает.

Не знаю, зачем я все же решилась заговорить с ним.

– Кать, иди, – торопливо крикнула я подруге, нетерпеливо переминавшейся с ноги на ногу, – а то действительно опоздаешь.

Повернулась к нему, присмотрелось. Один глаз мальчика и впрямь был закрыт бельмом, второй представлял собой еще более страшное зрелище. Зрачок как таковой отсутствовал, вместо него было нечто расплывшееся, как медуза, невнятного темного цвета. Что он мог видеть такими глазами и видел ли вообще – одному богу известно.

К горлу тут же подкатила волна чего-то кислого и очень едкого – наверное, съеденные по дороге пирожки с картошкой, которые я, невзирая на все запреты родителей, покупала у совершенно лубочного вида бабулек в павловопосадских платках, торговавших снедью около редакции. Меня резко затошнило, захотелось глотнуть свежего воздуха. Я отвернулась, вдохнула полной грудью обжигающий холод, как выброшенная на берег рыба.

– Что, теть, калек не видела никогда? – хмыкнул парнишка за спиной. – Блевать сейчас будешь, да? Ты смотри, шубейку загадишь свою. На вон, водички глотни.

Но я уже пришла в себя и проклинала свою «кисейность». Тоже мне, журналист. Чуть в обморок не грохнулась при виде инвалида. Позорище!

– Да на, пей, дурная! Сейчас шубу заблюешь, хахаль дома по морде даст. Или у тебя добрый хахаль? – Паренек уже протягивал мне бутылку с минеральной водой. – Или сама заработала на шубку? Каким местом-то заработала, красава? Ну чего, пить будешь, тетька?

Эти взрослые, разухабисто-пошлые слова никак не вязались с тоненькой шейкой, ломким, совсем еще детским голосом и всей хрупкой фигурой мальчишки.

– Спасибо, мне не надо. Что у тебя с глазами? – попыталась я заговорить с ним учительским тоном.

– Слепой я почти. Не видишь, что ли? Теть, дай денежку, а?

– А кто тебя здесь посадил? Откуда ты? – Брезгливость боролась во мне с репортерским интересом, и интерес в конце концов победил. Стараясь глубоко не вдыхать и смотреть в сторону, я все же подошла к пареньку поближе.

– Тебе какое дело, тетька? – гавкнул он зло, но неуверенно, как щенок, только-только пробующий голос. – Так ты дашь денежку или нет? На лечение мне. Сама видишь.

– Как звать тебя? – не реагируя на грубость, я постаралась выудить хоть какую-то информацию.

Кто-то же его сюда привез… Кто-то забирает вечером. Я читала о целых бандах попрошаек, на которых зарабатывают бешеные деньги. Надо бы поискать ту статью. По-моему, я ее даже вырезала и сложила в специальную папочку.

Была у меня папка с надписью «темы», где хранились вырезки, над которыми начинающий журналист и вполне состоявшаяся рыночная торговка Мика собиралась подумать. А возможно, и сделать потом интересный репортаж. Или даже самое настоящее журналистское расследование. Вдруг мне удастся то, что не удалось другим? Чем черт не шутит…

А тут материал сам плыл в руки. В какой-то момент в голове шевельнулся червячок – нельзя о живом ребенке, да еще и инвалиде, как о персонаже рассуждать и прикидывать, какой классный репортаж получится. Не по-людски как-то. Но, с другой стороны, почему бы и нет? Кто-то же должен говорить об этом.

– Мыкола. Колька. С Украины я. Из-под Чернигова. Ты денежку дашь или нет? А то я больше рассказывать не буду.

Я выгребла из кармана всю мелочь. Грязная ладошка, похожая на сухую воробьиную лапку, выхватила монетки быстрее, чем я успела протянуть руку. Я обратила внимание, что худая его кисть, выпростанная из кургузого пальтишка, покрыта какими-то струпьями.

– Есть хочешь? – спросила его, ковыряясь в сумке. Там лежал еще один пирожок.

– Ага. Апельсины хочу! Никогда не ел апельсинов еще.

– Как не ел? – Я даже не поняла сначала, что он имеет в виду. – Вообще никогда не пробовал, что ли?

– Не-а. – Мыкола запустил пятерню в волосы и начал скрести в голове, издавая отвратительный звук. Давно не стриженные ногти – да по коже… И еще – меня как током шарахнуло – я могла поклясться, что видела вошь!

Нужно было валить. Инстинкт самосохранения подсказывал, что ничем кроме чесотки и туберкулеза я здесь поживиться в журналистском плане не смогу.

– Ясно. На вот еще немного мелочи! Пока!

И, не дожидаясь его ответа, рванула к метро. Всю дорогу до дома – и в вагоне, и потом на улице я постоянно почесывалась и не могла отделаться от ощущения, что эта мерзость перескочила и на меня. Дома первым делом сняла с себя всю одежду, включая нижнее белье, и засунула в стиральную машину. Очень хотелось постирать и шубу, но как ее постираешь-то? Я просто протерла влажной губкой серебристый ворс и вывесила шубу на мороз. Где-то читала, что холод убивает микробы.

После полутора часов отмокания в ванне мне удалось прийти в себя и даже поверить, что за время разговора с Мыколой я ничем заразиться не успела. Но слепой, пахнущий нечистотами мальчик, выпрашивающий милостыню на пронизывающем зимнем ветру, все не шел из головы.

Мне ужасно хотелось ему чем-то помочь. Но я бы даже по приговору суда не приблизилась еще раз к маленькому попрошайке.

Недолго думая, решила позвонить Олегу. Олег был заведующим отделом молодежи в нашей газете. Когда я только появилась в редакции, он попытался было за мной приударить, но я достаточно быстро начала встречаться со своим будущим, ныне бывшим мужем, и вопрос был исчерпан. Полный, даже тучный, невысокий, с заметными залысинами над покатым лбом и глубоко посаженными глазами, Олег никак не мог претендовать на звание привлекательного мужчины, однако чувство юмора и легкий, солнечный характер обеспечивали ему практически бесперебойное женское внимание. Был он бабником и охотно волочился за каждой юбкой, но на отказы не обижался и воспринимал их философски. «Не спеши на этот трамвай – через полчаса придет следующий», – было его кредо.

Для меня Олег был чем-то средним между старшим братом и злобным преподавателем. Что бы я ни написала, он умудрялся раскритиковать материал в пух и прах. Это он научил меня писать. Но какой ценой! Каждую статью я переписывала в угоду Олегу по два-три раза.

– Микаэла, ты вообще в школе училась? Ну нельзя лепить такие банальности!

– Микаэла, ты в курсе, что в русском языке помимо глагола «сказал» существует еще несколько слов? «Сообщил», «проинформировал», «поделился сведениями». «Ответил», наконец?! А про прилагательные ты слышала когда-нибудь?

– Мика, ну нельзя быть такой непроходимой дурой! Колхозница с пятью классами образования лучше напишет. Где образы? Где сравнения? Где элементарная логика, в конце концов? У материала должно быть вступление, основная часть, заключение. Где все это? Вот эту вот галиматью переписать. От начала и до конца!

Мои тексты были исчерканы красной ручкой так, что на листах живого места не было. Я его ненавидела, я плакала, я швыряла свежеотпечатанные листы на пол и уходила из редакции, но Олег добился своего. Именно благодаря ему я стала писать по-человечески.