Круговерть бытия

Тьма обрушилась на меня со всех сторон и свет автомобильных фар сразу упирался в плотный занавес дождя, видимость упала до минимальной. Лишь иногда проблески молний выхватывали в туманной сумятице ветра и ливня отдельные детали картины.

Дождь лил как из ведра, превращая автостраду в бурный поток. Поминутно матерясь с боцманским загибом, я пытался удержать свой автомобиль на трассе. Другие машины уже исчезли и на дороге не было заметно никаких признаков жизни. Погодка жуткая, ветер, ярясь все пуще, крушит все на своем пути, с небес льет как из миллионов садовых шлангов, а молнии раскалывают небо. Стояла такая темнота, что казалось, что я попал в преисподнею. Машина еле ползла со скоростью черепахи.

Вскоре, ветер и дождь достигли такой невероятной силы, что мне казалось, будто я нахожусь в самом центре торнадо. Ярость разбушевавшейся стихии, казалась, нарастала с каждой минутой. Проклиная непогоду, я решил, что добраться домой к десяти вечера целым и невредимых, хотя и промокшим до нитки, будет не самым плохим вариантом. Теперь все было не важно. Слишком уж велик на такой дороге стал шанс "сыграть в ящик" из сосновых досок.

Сколько ни считай, не рассчитывай, кирдык, как известно, всегда внезапен. Огромная молния, ослепляя, вдруг расколола небо от края до края. Она ударила прямо в мой автомобиль.

Через мое тело прошел ужасающий электрический разряд. Волосы на голове оплавились, мышцы судорожно сокращались, ломая кости. Кожа мгновенно высохла, на ней запузырились лопающиеся волдыри. Сухожилия нагрелись так, что вспыхнули нейроны – они посылали бешеные импульсы, и волокна корчились в конвульсиях. Температура тела взлетела до ста градусов. От импульса, пронзившего все мои клетки, я проглотил свой же язык. Салон машины наполнился запахом горелой мякоти.

Мотор моментально заглох, но автомобиль, даже лишившись управления, продолжал двигаться. Его скользя, вынесло с трассы на обочину. Последовал глухой удар и машина завязла в обильной черноземной грязи. Сердце, казалась, лопается пополам. Я открыл дверцу и, теряя сознание, под целыми водопадами холодной воды, упал лицом в жидкую грязь. Меня окутала беспросветная тьма.

***

Разум мой, лишенный телесной оболочки, парил между небом и землей, между временем и пространством, в кромешном мраке. Вселенная была бесконечно пуста: в ней не было ни мыслей, ни боли, ни памяти - ничего. Все ушло, провалившись в небытие. Само время перестало существовать.

И вдруг как будто включили клавишу выключателя и все озарил свет. Мне показалось, будто я – ныряльщик, всплывающий со дна самого глубокого моря. Все ближе, ближе... Переплетенные линии нервов стали наподобие электрических проводков наполняться током души. Возник поток, подобный потоку электрической энергии.

Фух! Я внезапно ощутил свое тело, лежащее на соломенном матрасе, накинутом на доски. Гостеприимное тепло окутало меня, будто бы я морозной улицы заскочил в уютное натопленное помещение. Глаза мои еще были закрыты, но в ноздри шибанул густой запах заскорузлых портянок, старого пота, а так же гноя, крови и блевотины. К этим ароматам примешивался слабый дух плесени и раздавленных сороконожек. Кроме этого, у меня изрядно затекла спина.

Опа-понечки- попа! Я потянулся и, открыв глаза, рывком сел на своем ложе.

– Куды ты, ирод! Лежи уже спокойно. Доктор Ганс Христианович сказал, что ты уже умер и тебя пора отволочь в мертвецкую. Скоро солдаты из похоронной команды подойдут.

Я оказался в старинном, плохо побеленном глинобитном бараке, переполненный ранеными и умирающими. Сверху, на закопченных деревянный балках, провисали пучки соломы, которой была покрыта крыша.

На меня укоризненно смотрел пожилой усатый солдат, словно бы сошедший с экрана старых фильмов, посвященных героической обороне Севастополя во время Крымской войны.

Понятно, доктор сказал в морг, значит извольте пожаловать в морг. И никак иначе. Я ощущал изрядную легкость в своем теле, которое ощущалось мной цельным, энергичным и совершенно здоровым. Кроме множества застарелых царапин, уже большей частью заживших, ущерба моя тушка никакого не понесла. Или не совсем моя? Сквозила в ощущениях некоторая неправильность. Не люблю ощущение "дежа вю", а сегодня утром оно переживалось как нельзя остро.

Я, с грацией молодого леопарда, легко и пружинисто поднялся с койки и встал. Ошарашенный санитар смотрел на меня, крестясь.

Тут же мое тело словно бы пронзил электрический разряд. За какое-то мгновения волной нахлынули воспоминания. За долю секунды в голове пронеслись тысячи террабайтов информации. И пропали...

Что же... Я сегодня не такой, как вчера! Без долгих гаданий теперь я твердо знал, кто я, где я, и что я здесь делаю. И это требовалось обмозговать...

Но не здесь...

– Слышь, папаша!
– поспешил я успокоить разволновавшегося санитара.
– Перестань на меня таращится как на призрака. Что Ваш доктор, клизма немецкая, в медицине может понимать? Небось купил это место за взятку. А сам как вздорная старуха. Стоит человеку крепко уснуть, как этот паникер кричит: помер! Хорошо, хоть я вовремя проснулся. А то в вашем тифозном бараке и здорового быстро залечат. Смотри, отец, какая тут антисанитария! Пойду я, а то и в правду какую здесь болезнь подцеплю.

С этими словами я энергично направился к выходу. Ошарашенный старик что-то пробормотал о заведенных здесь порядках, но я его не стал слушать, а поспешил выбраться на свежий воздух. Родовой казак подчиняется только отцу, атаману, непосредственному командиру и никому больше. Остальные могут идти лесом! К тому же народ здесь все больше доверчивый и бесхитростный.

Снаружи я сразу оказался в гуще событий. Меня встретила панорама раскинувшегося вокруг большого военного лагеря, в котором обустроились десятки тысяч людей. Все было выдержано в старинном стиле первой половины 19 века.

Вытянутые по линейке палаток белые ряды этого мгновенно возникшего на равнине походного города протянулись без конца и без края. На сотнях костров воины готовили себе еду. Часто топливом для многочисленных костров служил сухой навоз вьючных животных, и запах стоял такой, что у меня запершило в горле.

Сотни телег стояли груженные или пустые. "Драгуны с конскими хвостами, уланы с пестрыми значками", сейчас в белых расхристанных рубахах, группировались кучками и правили свои клинки на ручных точилах. Сталь высекала из камня искры. Иногда мелькали фигурки всадников-азиатов, монголоидных калмыков или башкир.

Артиллеристы носили куда-то зарядные ящики. В парк доставлялись новые пушки. Возле некоторых палаток лежали боевые барабаны. По длинноствольным мушкетам со штыками, сложенными в пирамидки, или в козлах по три, можно было определить места расквартирования различных пехотных полков. Собравшиеся вокруг огня усталые пехотинцы горланили песни. Другие с маниакальным упорством точили штыки. Караулы охраняли периметр. Впечатление грамоздилось на впечатление, образ на образ.

К тому же, я уже знал, что сейчас, если я не пролежал в коме несколько месяцев, а судя по времени года это не так, у нас по-прежнему май 1828 года. И это казалось мне вполне нормальным.