Круговорот лжи

Он тычком затушил сигарету, положил голову мне на плечо и пробормотал:

— Ох, папа, я не могу ни жить, ни умереть.

— Только не говори этого матери. — Я обнял его за плечи и сказал: — Ложись в постель, милый.

Когда я проснулся снова, было двадцать минут девятого. Я встал; Тим перевернулся на другой бок, что-то пробормотал и тут же затих. У него был жар; волосы слиплись от пота; от него несло потом и табаком. Я взял свою одежду, прошел в ванную и включил воду. Затем побрился и принял ванну. Голова болела. Ощущение было странное. Я чувствовал себя жонглером, пытающимся удержать в воздухе целую кучу разноцветных шаров. Нужно было известить полицию, что мой сын вернулся домой. И поговорить с Элен. У Тима подскочила температура. Я должен был убедить его показаться врачу. Найти ему чистую одежду. Съездить в отстойник и забрать микроавтобус. Поговорить со своим адвокатом и попросить его выяснить, когда меня вызовут в суд. Скорее всего, меня лишат прав. Но пока этого не сделали, мне придется съездить в галерею и забрать копии. Я пообещал Неду привезти их в Норфолк в течение ближайших двух недель. Собирался на пару дней забрать Барнаби и пожить с ним у Джойс. Но теперь нужно было позаботиться о Тиме. И, конечно, о Клио.

Я слишком устал, чтобы думать обо всем сразу. И, как ночью Тим, погрузился в воду с головой.

Вошел Барнаби. Его здоровый глаз был заклеен черным пластырем от косоглазия. Он сказал:

— Папа, знаешь что? Мой брат вернулся, он лежит в твоей постели, я заглянул и увидел его. Я пошел сказать это маме, но она уже ушла на работу. Сегодня утром она была немножко сердитая. Фиона велела мне почистить зубы. Сейчас я пойду в школу. Она сказала, что нужно наклеить пластырь. Это так?

Как трудно приходится в этой жизни детям, подумал я. Все нужно делать последовательно. Я сел, как следует намылился и спросил:

— Неужели тебе не нравится пластырь? А я думал, что в нем ты чувствуешь себя настоящим пиратом. Грозой морей.

Я дождался возвращения Фионы. Когда-то она была сиделкой и могла оценить состояние Тима. Она смерит ему температуру, вызовет врача, если сочтет это необходимым, приготовит завтрак и убедит его позвонить матери. Когда я звонил Элен, она чуть не пела от радости. А у меня на душе почему-то была страшная тяжесть. С какой стати? Один сын спит; другого удалось убедить заклеить глаз черным пластырем…

У меня ушло несколько тоскливых часов на то, чтобы съездить в отстойник, забрать машину и добраться до галереи. Поскольку мне было нужно припарковаться в запрещенном месте, я позвонил Джорджу из отстойника и сообщил ему, когда примерно приеду, чтобы он об этом договорился, а потом рассказал о Тиме и попросил передать это Клио. Я был краток и повесил трубку, не обращая внимания на его изумленные охи и вздохи. Когда я прибыл, он стоял у дверей магазина.

— О Господи, — сказал он, — не стоило трудиться, никакой спешки не было. Все остальное я сбыл с рук, а это главное. Машина пришла прямо с утра, раньше, чем я ожидал. Конечно, был страшный переполох, но теперь все позади. Ох, я чертовски рад за Тима. Мы все верили, что рано или поздно он объявится. Но время он выбрал для этого самое подходящее. Клио до сих пор плачет.

По противоположному тротуару прошел регулировщик. Пока мы грузили картины, у микроавтобуса стояла Илайна. Я прихватил несколько одеял, чтобы завернуть полотна. Джордж сказал:

— Как ты думаешь, Вдове нужен ее ящик? Тогда передай ей, что я пришлю это дерьмо с посыльным. Передай от меня привет Элен. — В его глазах стояли слезы. Он достал огромный оранжевый носовой платок, высморкался и промолвил: — Проклятье, ты должен быть чертовски счастлив!

А я чувствовал себя как зомби. Поцеловал Клио, но не посмотрел на нее. Мы загрузили микроавтобус, и она села на пассажирское сиденье. На ней были толстый рыбацкий свитер, джинсы и кроссовки. Когда я завел двигатель, она сказала:

— Я бы не поехала с тобой, но за утро так набегалась, что у меня нет сил возвращаться домой трусцой.

Это было сказано очень по-детски и не требовало ответа. Я положил руку на ее колено; она подняла ее, немного подержала и вернула мне, как нежеланный подарок. Потом выглянула в окно и сказала:

— Мне ужасно жаль.

— Жаль?

— То есть, я ужасно рада за Тима. Конечно, рада, сам знаешь.

— Но?..

Ее голос был гнусавым и хриплым от слез.

— Почему ты не сказалмне?

— Когда я вернулся и обнаружил его, ты уже спала. Он сидел на ступеньках. Не мог войти, потому что перед уходом отдал тебе ключи. Почему тыне сказала мне об этом?

— Потому что ты не спросил! — стала защищаться она. — А я подумала, что это расстроит тебя. Я считала, что тебе нужно сосредоточиться на работе. Но это пустяки по сравнению с тем, что ты не сказал мне о его возвращении. Если ты не хотел меня будить, то мог бы хотя бы оставить записку на кухонном столе. Я чувствовала себя последней дурой!

— Я думал, что мы увидимся утром. Я же не знал, что ты удерешь. И что я не проснусь до твоего ухода.

— Мог позвонить мне в галерею. Ты знал, что я буду там. Вместо этого ты надолго уехал, а затем попросил Джорджа передать мне новости. Ты должен был сказать это сам.

— Если бы ты подумала, вместо того чтобы обижаться, то сама поняла бы, какая ты глупышка. Я еще даже матери не звонил. И Мод тоже. И приехал в галерею, как только смог. Главным образом из-за тебя. Картины не имели значения. Джордж спокойно мог подержать их еще день-другой. У него не так мало места.

— Но с Элен ты, конечно, разговаривал.

— Да. Очень коротко. Сегодня утром. Вчера вечером Тим пришел к ней, и она пыталась дозвониться нам, но ты сняла трубку. И все же я мог бы разбудить тебя, если бы ты вела себя умнее.

— Именно поэтому ты ничего не сказал? Чтобы наказатьменя?

— Как выяснилось, ты придумала куда более изощренное наказание. Удрав от меня на Пентонвилл-роуд. Кончилось тем, что я попал в полицию. И все же я не виню тебя в случившемся.

Она сказала:

— Я ничего не могла с собой поделать. Я слишком разозлилась.

— Из-за того портрета? Кажется, я понимаю, в чем дело. Это глупо. Ты должна была понять. Ты же говорила, что интересуешься моей работой. Это просто один из приемов. Художники пользуются сходством модели с кем-то знакомым совершенно неосознанно.

Она еле слышно пробормотала:

— Я знаю.

Ее внезапная покладистость поощрила меня.

— Таким образом я помечаю свои копии. Та девушка напомнила мне Элен. В ее лице есть что-то лисье. Какая-то холодность, — беззастенчиво соврал я. И добавил: — Это просто нечто вроде подписи.

— Как крошечная вывеска «Пиццерия» на копии Каналетто, которая висит у твоей матери?

— Точно! Джордж прав, от тебя ничто не ускользнет, верно?

Она сказала:

— Пожалуйста, не надо. Пожалуйста, не льсти мне. Я этого не вынесу. После всего, что я сделала…

Теперь в ее голосе звучало отчаяние. И страх. Я сказал:

— Брось, малышка, все не так ужасно. Ты разозлилась, а я был пьян. Из этого ничего хорошего не вышло, но виновата не только ты. Тебе нужно получить водительские права на тот случай, если суд признает меня законченным преступником!