Круговорот

За кулисами оперетты витали такие великолепные ароматы женщин, фруктов, цветов и любви, так головокружительно пахло дешевыми духами, фиалками, немытыми девичьими телами, губной помадой, потрепанными кружевами, румянами, крахмалом, горячими утюгами, нафталином, ликером, хересом и пирожными, балетными туфельками, и пропотевшими трико, и коротенькими юбочками, что я тут же решил провести здесь всю жизнь.

Единственное, чего я не мог решить, так это чем я буду заниматься в театре. Я знал, что не хочу быть актером, видя, что за кулисами, в отличие от зала, с ведущими актерами оперетты обращаются как с маленькими мальчиками. Я подумывал о том, чтобы стать драматургом или композитором, когда в костюмерную ворвался пожилой мужчина. С виду он был сердитый, с реденькими волосами, на нем был мятый костюм, но все эти красивые молодые женщины внезапно оживились. Они стали толкаться и всячески старались обратить на себя его внимание. Мужчина был не совсем трезв, но они улыбались, как будто ничего не замечали. Они заигрывали с ним. Они смотрели ему в глаза. Они были готовы сделать все что угодно, чтобы понравиться ему, а это было именно то, чего я хотел добиться в один прекрасный день.

— Кто это? — спросил я у Павла при первой же возможности, показывая на пожилого мужчину.

— А, это мужик, который поставил всю эту штуку, — ответил Павел.

— Он хороший?

— Он очень хорош с бутылкой, старый алкаш.

Мой брат не был в восторге от режиссера своей труппы, но я нашел в нем образец для подражания. Театр оперетты восточной Чехии провел в Находе неделю, а когда они уехали, я уже твердо знал, чем буду заниматься.

В 1944 году мне удалось еще раз увидеть труппу Павла в Чаславе, где я жил на газовом заводе. Павел все еще работал в театре, так что я получил билетик на представление классической оперетты «Польская кровь». Я никогда не забуду этот вечер в театре «Душик». Зал был набит битком. Я никогда не думал, что в него может вместиться столько народу, но в этом не было ничего удивительного, потому что музыка была очень красивая. Я быстро увлекся крепко сделанным сюжетом, мне нравился юмор, я смеялся всем шуткам, но внезапно, в третьем акте, в середине веселенького квартета, все четверо певцов начали всхлипывать. Они пытались продолжать неверными голосами, но это им не удалось. Наконец они замолчали. Они стояли на сцене и плакали.

Оркестр прекратил играть, и во всем театре воцарилась тишина, тяжелая и давящая. Казалось, это дурной сон, но, посмотрев вокруг, я увидел только напряженные лица. Никто не волновался, никто не казался испуганным, как будто бы все понимали что-то, недоступное мне.

Четверо певцов на сцене вытерли глаза и собрались с духом. Судя по всему, им не было стыдно. Дирижер подал им знак, оркестр заиграл квартет с середины, певцы запели и заплясали, но это продолжалось недолго: вскоре их голоса как-то странно задрожали, они опять заплакали, а дирижер опять остановил оркестр. Теперь все зрители встали со своих мест и молча смотрели на сцену. Я тоже встал. Я не понимал, что происходит, но я чувствовал мощные токи сдерживаемых эмоций, которые пронизывали весь театр.

Мрачный человек вышел на сцену и объявил, что артисты не могут продолжать спектакль и что вечернее представление окончено.

— Я прошу прощения у всех присутствующих, — сказал он, — но, учитывая сегодняшнюю ситуацию, я надеюсь на понимание с вашей стороны.

Я еще не знал, что присутствую при кончине культуры в Чехии.

Я не читал газет и не интересовался политикой, и поэтому я не знал, что в этот день немцы одним постановлением закрыли все театры, балетные труппы, оркестры и кинотеатры в стране. Они приказали всем актерам, работникам сцены, музыкантам, танцорам и дирижерам Протектората Богемии и Моравии отправиться на заводы и подставить свои плечи под буксующие колеса Германии, но это уже не могло спасти третий рейх.

Мой двугорбый верблюд

Через несколько дней после того, как Гитлер покончил с собой в берлинском бункере, и вскоре после того, как Красная Армия прошла через Часлав, я выглянул из окна моего жилища на газовом заводе и увидел чудо не менее невероятное, чем факт окончания войны. Завод находился на окраине города, и из моего окна было видно ярко-зеленое поле, тянувшееся до самого горизонта.

На этом поле, спокойно пощипывая всходы пшеницы, стоял двугорбый верблюд.

За годы войны животное население области понесло значительный урон. Уже несколько месяцев я не видел свиней, собаки были роскошью, а тут под моим окном на зеленой пшенице паслось экзотическое животное из азиатских пустынь. Я поспешно натянул одежду и помчался на улицу, опасаясь, что это лишь мираж, но двугорбый верблюд оказался реальностью. Я осторожно подошел к нему. Казалось, присутствие людей совсем не волновало его, он по-прежнему щипал сладкую пшеницу, и я помчался за моим приятелем Карелом Бохницеком и парочкой других ребят. Мое открытие привело их в восторг. Откуда появилось экзотическое животное? Это было совершенно непостижимо. Однако позже мы выяснили, что причина была совсем простой.

— Отведем его в зоосад! — предложил кто-то из нас.

Это была отличная идея, и у нее был лишь один недостаток. Ближайший зоосад находился в Праге, примерно в 80 километрах от Часлава, а вокруг царил полный хаос.

Поезда не ходили. Патрули Красной Армии прочесывали страну, конфисковывая часы. Последние солдаты вермахта все еще пытались пробраться в Германию. Дороги были забиты людьми, сорванными с места войной, военнопленными, выжившими узниками концлагерей, насильно угнанными рабочими, которые пешком, на тележках, на автомобилях, работавших на угле, на армейских грузовиках возвращались домой.

Единственный способ доставить верблюда в Прагу — идти туда пешком, так что все мероприятие было организовано по телефону. Мы, чаславские мальчишки, должны были довести верблюда в Кутна-Гору и передать его местной организации бойскаутов; они должны были отвести его в Колин, и так далее, вплоть до загона в зоосаде.

Карел, еще два мальчика и я завязали веревку на шее верблюда и вытянули его с пшеничного поля. Это было непросто. Мы выбились из сил, выводя животное на главную дорогу, но, если ему на глаза попадался покрытый листьями куст, удержать его не было никакой возможности. Приходилось ждать, пока он не объест листву с нескольких веток, и только после этого был шанс сдвинуть его с места. Верблюд оказался не только сильным, но и упрямым.

Мы протащили его до половины пути в Кутна-Гору, когда на горизонте показалась колонна русских грузовиков и танков. Мы хотели сойти с дороги, но эта тварь отказалась сдвинуться с места, хотя мы вчетвером навалились на нее всем весом.

Первым из русских, поравнявшихся с нами, был офицер на газике, русском «джипе». Он затормозил и несколько минут глазел на нас, так что мы здорово испугались, но верблюд не трогался с места, и постепенно за газиком стали скапливаться военные грузовики. Клаксоны ревели. Офицер вышел из машины. Я думал, что он поможет нам убрать животное с дороги, но ему пришла в голову идея получше. Он вытащил револьвер и прицелился в голову верблюда.

Я не представлял себе, что мы сможем напрячься больше, чем уже напрягались, но оружие обладает удивительным свойством — оно способствует настоящему взрыву сил. Почти в истерике мы снова стали толкать верблюда, крутить ему хвост, бить его кулаками, дико кричать, но это не помогало. Верблюд просто отклонился назад и продолжал жевать что-то посередине дороги, и тогда Карел бросился на колени перед русским офицером, умоляя его не стрелять. Долгое время наши усилия не производили впечатления ни на верблюда, ни на русского, но потом неожиданно верблюд издал какой-то странный звук, и из него вылетел комок зеленой жвачки. Струя густой и вонючей жидкости полилась мне прямо на голову.

Целую неделю я не мог прийти в себя после верблюжьей рвоты, но это не имело никакого значения. Главным было то, что русский офицер ухмыльнулся и спрятал револьвер, а бесстрастное животное тоже внезапно ожило и позволило нам увести себя с дороги.

Офицер запрыгнул обратно в «джип», колонна Красной Армии вновь пришла в движение и проехала мимо нас. Позади техники шел батальон усталых пехотинцев, а за ними две лошади тащили полевую кухню. Я никогда не думал, что между верблюдами и лошадьми могут возникать какие-то проблемы, но когда лошади увидели нашего красавца, они так напугались, что перепрыгнули через кювет и помчались в поля прочь от дороги. Я до сих пор вижу, как полевая кухня подпрыгивает на ухабах, а вся утварь разлетается в разные стороны. Первым делом отлетела короткая труба, потом последовали крышки от кастрюль, а потом — все остальное, и котелки, черпаки, чайники и кастрюли густо усеяли заросшее сорняками поле.