Крупнейшие и самые устойчивые мировые состояния
Шрифт:
«Могу вам предсказать, молодой человек: вы окажетесь в тюрьме или станете миллионером», – сказал юному Бренсону директор Staw-school, частной привилегированной школы.
Отец Ричарда был потомственным юристом, а мать – стюардессой. Чтобы поступить в Оксфорд, ему следовало учиться еще пару лет. Но он счел, что его ожидают дела поважнее.
В 1967 году в Великобритании все говорили о либерализации образования. Считалось, что молодежь, во-первых, ущемлена и, во-вторых, ей есть что сказать.
Бренсону 15, и он уже готов действовать. Он составляет программу
Иллюзии юности, помноженные на бешеный энтузиазм, требуют незамедлительного воплощения. Бренсон бросается в «издательский бизнес». Цель – журнал для учащихся английских школ тиражом 35 тыс. экземпляров.
Отсутствие опыта с лихвой компенсировалось напором и нахальством. Из справочника «Who is who» были списаны адреса и разосланы письма всем знаменитостям без разбора: от кинозвезд до членов парламента, от архиепископа Кентерберийского до президента США Линдона Джонсона.
Ответы повалили валом. Каждый, буквально каждый, норовил как можно обстоятельнее высказаться о молодежных проблемах и приветствовал создание журнала.
Ричард убеждает родителей, что ему необходимо уйти из школы и жить в Лондоне. Первый номер «The Student» вышел в январе 1968 года.
Ванесса Редгрейв, Джон ле Карре, Генри Мур, Жан-Поль Сартр – любое издание могло позавидовать этой россыпи имен. Собственно качество статей интересовало юного редактора в последнюю очередь: лишь бы поострее и поживее.
Внезапно юноша становится широко известен. Vogue публикует о нем статью в рубрике «Британские таланты и их успехи». Журналисты умиляются его молодости и энергии: маленький студент, его телефон звонит, не умолкая. Грандиозный успех!
На самом же деле Бренсон блефует: озорно, но почти умело. Во время интервью приятели названивают из ближайшего автомата, тираж своего журнала он, распахнув пошире глаза, преувеличивает в десятки раз. Сколько экземпляров реально продано, не знал вообще никто. Пожалуй, что и он сам.
Редакция жила за счет рекламодателей, которые выкладывали деньги за редкое обаяние юного нахала: даже по телефону он был способен убедить кого угодно.
«Я – Ричард Бренсон. Мне 18. Я издаю журнал, цель которого – сделать что-нибудь действительно полезное для молодежи», – эта затверженная как молитва формула, произнесенная, однако, с неординарной живостью (и это в 248-й раз!), открывала перед ним двери и… некоторые кошельки.
Появились влиятельные друзья. Среди прочих – актриса Ванесса Редгрейв. Вместе с ней во главе десятитысячной демонстрации против войны во Вьетнаме Ричард прогулялся однажды к американскому посольству. Толпу разогнала конная полиция.
Через 15 лет Ванесса Редгрейв, знаменитая к тому же еще и редким постоянством в борьбе за всевозможные права, попросит у Бренсона денег для Революционной рабочей партии, но он деликатно откажет.
«Я придерживаюсь левых взглядов ровно до тех пор, пока полагаю их здоровыми и рациональными», – объяснит он тем же самым журналистам, которые через завалы мусора пробирались в тот из закоулков его редакции, где юный Ричард «играл в телефон».
В этот период свой деятельности он получал мизерную прибыль, но колоссальный опыт. Жизнь ненавязчиво подсказала ему тактику его дальнейшего
бизнеса. Все последующие годы он будет, в сущности, точно так же делать «что-нибудь полезное для молодежи».Тогда же он открыл в себе дарование побуждать людей работать совершенно бесплатно. Он как-то так неназойливо все умел обустроить и нечто такое, особенное, произнести вслух, что ему были готовы услужить из симпатии или солидарности.
В 1994 году мировая рок-общественность праздновала 25-летие Вудстока. Этот фестиваль под Нью-Йорком собрал в августе 1969 года 400 тыс. человек, которые три дня в свое удовольствие просидели в грязи, не обращая внимания на переполненные уборные, три смерти, два рождения и четыре выкидыша.
Фестиваль 1970 года количеством колючей проволоки напоминал уже концентрационный лагерь. Социальный бунт 1960-х близился к концу.
Точнее, он менял природу: хиппи стали приезжать на фестивали не столько послушать музыку, сколько поторговать. Их сборища стали напоминать восточные базары. Самым прибыльным здесь бизнесом стала торговля пластинками.
В это время одна из подружек Бренсона оказалась беременной – он был вынужден устраивать ее на аборт. Бюрократические сложности, сопровождавшие эту процедуру, натолкнули его на мысль открыть консультационный центр для молодежи. У дверей редакции сразу выстроилась очередь из будущих матерей, алкоголиков, геев и лесбиянок.
Ежедневно почтальон доставлял сотни посылок с анализами мочи. Вчерашние издатели превратились в психологов и юристов. Центр существует и по сей день. Он оказался самым долгосрочным проектом Ричарда Бренсона.
Следующей затеей стала продажа грампластинок по почте с 10–15-процентной скидкой. Ричард мало понимал в музыке, зато умел договориться о выгодных оптовых закупках.
Стив Льюис, пришедший к Бренсону работать музыкальным консультантом, вспоминает: «Иерархии в фирме не было вообще, я ощущал себя как бы в банде, во главе которой – Ричард. Это была не работа, а наслаждение».
Дымок марихуаны приятно разнообразил процесс упаковки пластинок. Вскоре были открыты два магазина на Оксфорд-стрит. К тому же Бренсон занялся продажей одежды для хиппи.
Потенциальный покупатель не мог не отнестись благосклонно к фирме, директор которой расхаживал с длинными нечесаными волосами и в засаленном цветастом свитере.
Тогда же компания обрела свое имя – Virgine – «девственность». Оно показалось ужасно забавным приятелям Ричарда. Пожалуй, это было единственное, чего в его фирме хронически не хватало.
Его принес Virgine человек с глазами спаниеля, мать которого страдала маниакально-депрессивным синдромом (мальчик вырос болезненным и замкнутым).
Мальчика звали Майк Олфилд. Сегодня – это культовая фигура рока. В 1971 году ни одна из фирм не желала выпускать его пластинку.
Бренсон, вечно путающий рок-звезд с оборванцами, звонившими в дверь, чтобы получить милостыню – был совершенно очарован и Олфилдом, и его сочинениями.
Он носился с Олфилдом буквально как с писаной торбой, поселил в Мейоноре на своей студии звукозаписи и через два года выпустил его первую пластинку «Tubular Bells». Колоссальный успех!