Крушение империи

– Тебе все еще не хочется быть имперо?

– Нет, не хочется. Я бы предпочла, чтобы ты передал трон кузену, племяннику или кому-нибудь еще.

– Если бы Реннеред женился раньше и у него остался бы ребенок, это решило бы твою проблему. Но этого не случилось. И в любом случае, если бы он женился на этой Нохамапитан и у них родился наследник, она стала бы регентом. Не слишком удачная мысль – позволить ей бесконтрольно править империей.

– Ты же сам настаивал, чтобы он на ней женился.

– Политика. Как я понимаю, тебя тоже убеждают выйти замуж за ее брата.

– Да.

– Это политически выгодно.

– И ты этого хочешь?

Батрин резко закашлялся. Кардения налила стакан воды и поднесла к его губам.

– Спасибо. Нет. Надаше Нохамапитан бессердечна и жестока, но и Реннеред не был невинным младенцем. В этом смысле он напоминал мою мать. Он держал бы жену в узде и наслаждался бы этим – как и она сама. Но ты не такая, как Реннеред, и Амит Нохамапитан лишен той спасительной благодати, что есть у его сестры, а именно ума.

– Он зануда.

– Это куда короче и точнее.

– Но ты сейчас сказал, что это политически выгодный союз.

Батрин едва заметно пожал плечами:

– Да, и что с того? Ты скоро станешь имперо.

– И тогда никто не сможет указывать мне, что делать.

– Ну уж нет, – ответил Батрин. – Все станут указывать тебе, что делать. Но тебе вовсе незачем каждый раз их слушать.

– Сколько ему еще осталось? – спросила Кардения за ужином у Кви Дринина. Точнее говоря, ужинала сама Кардения в приватной столовой, роскошная обстановка которой выглядела скорее смешной, нежели чудовищной, приятно контрастируя с остальной резиденцией. Дринин ничего не ел, а лишь стоял, ожидая, когда ему дадут возможность дать отчет о состоянии умирающего. Кардения спросила, не хочет ли он поесть, но он отказался столь поспешно, что ей подумалось, будто она невольно нарушила некий имперский протокол.

– Думаю, не больше суток, мэм, – ответил Дринин. – У него фактически перестали работать почки, и хотя мы еще можем ему помочь, скоро откажет и все остальное – организм в критическом состоянии. Ваш отец понимает, что можно предпринять героические меры, но те продлят его жизнь в лучшем случае на несколько дней, и он предпочел от них отказаться. Сейчас мы лишь создаем ему необходимый покой.

– Он все еще в ясном уме, – сказала Наффа, которая тоже ничего не ела.

Кивнув, Дринин повернулся к Кардении:

– Вряд ли стоит рассчитывать, что это надолго, мэм, особенно если учесть, что в его крови продолжают накапливаться токсины. Не сочтите за дерзость, но если вы хотите сообщить отцу нечто важное, лучше сделать это раньше, чем позже.

– Спасибо, доктор, – ответила Кардения.

– Не за что, мэм. Могу я спросить, как вы себя чувствуете?

– В личном смысле или в медицинском?

– И в том и в другом, мэм. Я знаю, что вас несколько недель назад подключили к сети, и хотел бы убедиться, что обошлось без побочных эффектов.

Свободной от вилки рукой Кардения дотронулась до точки на затылке, у самого основания черепа, куда ей вживили имплант имперской нейросети. Через месяц или около того он должен был врасти в ее мозг.

– Где-то с неделю болела голова, – ответила она. – Сейчас все хорошо.

– Прекрасно, – кивнул Дринин. – Головная боль – дело обычное, но если почувствуете что-то другое, дайте мне знать, конечно же. Имплант уже должен полностью прижиться, но мало ли что.

– Спасибо, доктор, – повторила Кардения.

– Не за что, мэм, – кивнул Дринин и повернулся, собираясь уйти.

– Доктор Дринин?

– Да, мэм? – Дринин остановился и снова повернулся к ней.

– Буду рада, если после передачи власти вы и ваши подчиненные останутся на службе имперо.

– Конечно, мэм. – Дринин улыбнулся и, низко поклонившись, вышел.

– Знаете, вам незачем просить остаться весь имперский персонал, – сказала Наффа, когда за ним закрылась дверь. – Иначе весь первый месяц уйдет на это.

Кардения показала на дверь, через которую вышел доктор.

– Этому человеку предстоит осматривать меня в течение десятилетий, – сказала она. – Думаю, нет ничего плохого в том, чтобы лично попросить его остаться. – Она посмотрела на помощницу. – Как-то странно: почему ты не ешь вместе со мной, а стоишь с планшетом и чего-то ждешь?

– Подчиненные не едят вместе с имперо.

– Даже когда имперо им разрешает?

– Вы приказываете мне съесть вместе с вами ту бурду, которую вы едите?

– Никакая это не бурда – всего лишь буйабес [2] из коричной рыбы. И я ничего не приказываю. Я просто говорю, что ты можешь, если хочешь, поесть вместе со своей подругой Карденией.

2

Буйабес – рыбная похлебка с чесноком, овощами и пряностями.

– Спасибо, Кар, – ответила Наффа.

– Меньше всего мне хотелось бы видеть в тебе только подчиненную. На самом деле мне нужны друзья. Друзья, которым все равно, кто я такая. Когда мы были маленькими, только тебя не волновало, что я принцесса.

– Мои родители – республиканцы, – напомнила подруге Наффа. – Если бы я относилась к тебе иначе из-за того, кем был твой отец, они бы от меня отреклись. Они и сейчас возмущаются, что я на тебя работаю.

– Кстати, напомнила: когда стану имперо, смогу дать тебе титул.

– Только попробуй, Кар, – возразила Наффа. – Иначе я никогда не смогу поехать домой в отпуск.

– «Баронесса» звучит не так уж плохо.

– Если будешь продолжать в том же духе, вылью рыбный суп тебе на голову, – предупредила Наффа. Кардения молча улыбнулась.

– Я смотрел твое видео, – сказал Батрин, проснувшись в очередной раз. Кардения отметила про себя, что Дринин был прав: силы оставляли отца, взгляд его блуждал. – То, где ты говорила обо мне.

– И что скажешь? – спросила Кардения.

– Прекрасно. Речь ведь сочинял не комитет?

– Нет.

Исполнительный комитет постоянно жаловался, что Наффа переписала текст речи, пока Кардения не сообщила им, что в нем либо будут слова Наффы, либо не будет вообще никаких. Она радовалась своей первой победе над тремя политическими силами, противостоящими имперо, хотя и не делала вида, будто после ее прихода к власти таких побед будет намного больше.

– Хорошо, – кивнул Батрин. – Ты должна принадлежать только самой себе, дочь моя. И более никому.