Крушение
Шрифт:
Гитлер был неспособен понять эту мысль. Поэтому этот демонический человек не был солдатским вождем в немецком духе. Он не был подавно и полководцем».
ГЛАВА ПЯТАЯ
Сражения выигрывают скрытые до поры до времени замыслы полководцев и массовые усилия армий.
До того как грянуть часу генерального контрнаступления на Дону, советское Верховное командование держало в строжайшем секрете свои замыслы и планы. Еще в конце сентября, в разгар сражения, когда Василевский и Жуков докладывали Верховному главнокомандующему стратегический замысел
— Скрывать надо карты не только от наших врагов, но и от своих командующих и штабов!
Василевский помялся в недоумении. Он знал, что представителям Ставки доведется еще не раз бывать в сталинградских степях, беседовать с командующими, готовить их реально к замышленной битве, — а как о ней умолчать, каким образом скрыть от своих же задуманный план, и не будет ли это во вред, не осложнит ли ход самой битвы?..
Когда Василевский заговорил о сомнениях, Сталин постучал трубкой о пепельницу и перебил:
— Временно нужно и командующих, и штабы держать в неведении относительно общего плана. — Пыхнул дымом из трубки, — Не раскрывая нашего плана, надо запросить мнения Еременко и Рокоссовского о дальнейших действиях фронтов. При этом не обещайте большого усиления их фронтов. А что касается создания нового — Юго—Западного фронта — тщательно умалчивайте. Тайна, которая стала известна третьему лицу, перестает быть тайной.
— Верно, — вмешался в разговор Жуков.
Не переставая допытываться, Василевский спросил:
— Выходит, этот общий план надо маскировать малыми планами.
— Именно так, товарищ Василевский, — кивнул Сталин, — Маскировать меньшими планами.
В тот же день, утвердив силы и средства для нового, Юго—Западного фронта, Сталин спросил, кого назначить командующим. Оба — Жуков и Василевский — высказались за Ватутина. По их мнению, это наиболее подходящий командующий для такой глубокой операции.
— Согласен, — проговорил Верховный. — Знаю Вату-. тина, динамичный полководец!
Они расстались.
Проходит несколько дней, и в предписании от 7 октября командующему Донским фронтом генералу Рокоссовскому начальник генштаба А. М. Василевский требует:
«В целях разгрома войск противника под Сталинградом, по указанию Ставки Верховного Главнокомандования, командующим Сталинградским фронтом разрабатывается план удара его усиленными левофланговыми 57–й и 51–й армиями в общем направлении Цаца — Тундутово… Одновременно с этой операцией должен быть нанесен встречный удар центром Донского фронта в общем направлении Котлубань — Алексеевка…»
Еще раньше, получив такое же указание, командующий Сталинградским фронтом Еременко шлет соображения Военного совета в Ставку 6 октября, позже — 9 октября — представляет более детальный план…
Тем временем заместитель Верховного главнокомандующего генерал армии Жуков вновь — в который уж раз! — летит в пылающие степи. Вылетает туда и представитель Ставки генерал Воронов. Полномочия у них очень большие: растолковать командующим, что их ждет завтра, «проиграть» на картах варианты действий армий и фронтов…
Идут при закрытых дверях совещания на высшем уровне. В тесных землянках, пахнущих сыростью и гнилым деревом. В блиндажах, где так жарко и накурено, — хоть топор вешай. В хатах с плотно задраенными ставнями. И даже
в штабных фургонах–автомашинах. А нередко, переодевшись во все солдатское — грубое и простое, — и Жуков, и Воронов, и позже приехавший Василевский, и командующие фронтами выходят на боевые позиции, взбираются на простреливаемые высоты. Хлещут крупным градом пули, там и сям взвизгивают летящие с чужой стороны мины, а они — люди полководческого ума и величайшей ответственности — как ни в чем не бывало проглядывают сквозь линзы стереотруб и биноклей вражью оборону…А потом опять негласно собираются в землянках и блиндажах. Идут военные совещания. Они проходят попеременно. Сначала в штабе Юго—Западного фронта (штаб еще только создается, хотя о создании самого фронта приказом Верховного главнокомандующего еще не объявлено). Сюда же, в штаб главного направления, приглашаются на совещание командующий Донским фронтом Рокоссовский и его начштаба Малинин…
Поднимается представитель Ставки генерал армии Жуков. Глохнет блиндаж от тишины. Напряженной и ждущей. Кажется, слышно, как стучат ручные часы. А может, это сердца так громко бьются? В волнении. В ожидании какого–то огромного события.
Жуков с минуту медлит, поворачивает то вправо, то влево голову. Его массивная фигура — до самого потолка. Кажется, вот–вот шевельнет он плечами и — затрещит накат блиндажа. Руки, как у молотобойца, давят на дощатый стол кулаками. И квадратный, будто отлитый из железа подбородок.
— Товарищи! — начинает Жуков голосом твердым, удивительно спокойным в эти минуты, в минуты предчувствия торжественного события. — Настает час полного разгрома немецких оккупантов на Дону… Верховный главнокомандующий приказал… — слышатся в блиндаже — нет, не слова, а, похоже, раскаты самих орудий.
Днями позже в деревню Татьяновку съезжались представители Сталинградского фронта. Они прибывали в пропахших дымом и гарью шинелях, в сапогах, сношенных, заляпанных грязью, с красными от бессонницы, от пережитого глазами.
Совещание проводилось на командном пункте 57–й армии, в столовой Военного совета. Под нее была отведена на самом берегу Волги легкого типа постройка, окруженная деревьями.
День стоял пасмурный.
Уже во время совещания в дверях, чуть не стукнувшись лбом о притолоку и чертыхнувшись при этом, показался крупнолицый, широкий в кости генерал Шумилов. Суконная гимнастерка на нем поистерлась и запылилась. Все знали, что, командуя 64–й армией, он долгие месяцы осады провел в Сталинграде, и сейчас с доброй улыбкой подумали, как много ему пришлось пережить, выстрадать.
Жуков, оглядывая его, полушутя спросил:
— Надоело на карачках ползать и кланяться снарядам?
— Снаряд, он дурак, убивает без разбора, — Шумилов, грузно ступая, протопал через зал и сел на лавку, загородив грудью часть крупномасштабной карты.
Не умея восторгаться и не привыкнув открыто радоваться даже в минуты больших радостей, Жуков спокойно, не повышая голоса, заговорил о близкой и неминуемой катастрофе немцев на Волге. Это было в крови истого полководца, для которого военные действия, несут ли они победу или даже поражение, — обычное профессиональное ремесло; и относится он к своему делу так же, как крестьянин к пахоте и рабочий к варению стали, — усердно и деловито, с той лишь разницей, что там, на поле или заводе, работа совершается в спокойной обстановке, а здесь — в опасности, в ранах и крови..