Крушение

Шаброль лежал на тахте, закинув руки за голову. Думал. Рассчитывал весь свой маршрут и каждый шаг. «Делал лицо», с которым он выйдет в холл, прикажет, чтоб подали такси, откажется от первого, придравшись к чему-либо (лучше всего — старая машина, грязь в салоне, неприветливость шофера), возьмет второе, а то и третье. Не забыть перекинуться обычной шуткой о девочках с портье, дать чаевые мальчишке-посыльному. И не показать, что торопится, взволнован. Обязательно кто-то увяжется, сядет «на хвост» — Этот усатый, что работает на Дезьем бюро, или милый толстячок из Интеллидженс сервис... Мало ли кто? Холл «Токатлиана» всегда полон агентами наружного наблюдения, потерявшими квалификацию сыщиками, газетчиками и просто любителями подзаработать на любой информации.

Шаброль сделал все как задумал. Он нарочно задержался возле портье, завел разговор о том, что овдовел: «курочка» ему надоела — возросшие требования, просьбы, слезы, — психология любви его совершенно не интересует, ему нужна просто любовь. Пусть друг позаботится: он хорошо знает его вкусы, а гонорар за «срочность» будет, естественно, повышен вдвое. Это тем более необходимо, что торговые дела идут прилично, он устает, а хлопанье картами в «Жокей-клубе» ему тоже надоело... Разговаривая, Шаброль зорко оглядывал холл. Не заметив ничего подозрительного, он все же отказался от такси и, оборвав болтовню чуть не на полуслове (экзальтированному и богатому французу это прощается), бросился навстречу извозчику и приказал ехать как можно быстрее к вокзалу. Там, расплатившись, он попросил обождать его минут десять, а сам, смешавшись с толпой и оглядываясь, не ведет ли за собой «хвоста», проскользнул через другой вход и сел в такси. Шофер со страхом смотрел на пассажира: господин держался за сердце, дышал с трудом, завалившись в неудобной позе на заднем сиденье. Шаброль же просто «тянул» время, поглядывая через заднее оконце автомобиля на вокзальные выходы — не появится кто-либо их тех, кого он заприметил в холле отеля «Токатлиан». Но все было чисто. Он махнул рукой — «поехали» — и, глубоко вздохнув, демонстративно улыбнулся и даже похлопал по плечу шофера, сообщая адрес. Теперь, после некоторых мер предосторожности, можно было ехать в гостиницу. Особенно осторожным следовало быть именно там. Ни на минуту Шаброль не переставал думать о случившемся. Почему связная не пришла? Что ей помешало? Арест? (Кто мог заинтересоваться ею?) Спешка? Боялась привести за собой ненужного свидетеля и «засветить» Шаброля?.. Но ведь у них простые и открытые отношения: беспечный нувориш посещает дважды в неделю свою любовницу... Неужели «засветился» «Баязет» и опасность потянулась с другого конца нитки, не от него?.. Это самое худшее — это провал... Но почему так сразу и провал? «Баязет» — опытный конспиратор. И он сумел бы предупредить через Мориса... Может быть, просто заболела, простудилась... Вот и рассчитывай на женщин. И тут же оборвал себя: женщина всегда вызывает меньше подозрений, частые контакты с ней вполне естественны. К тому же Мадлен Лepya не давала ни малейшего повода к недовольству: быстро акклиматизировалась в Константинополе, хорошо пользовалась легендой, успешно совершенствовалась в турецком языке... Почему же она не пришла к фонтану Кайзера Вильгельма, где они иногда по уговору встречались — неподалеку от мечети, в беседке, огороженной низким заборчиком и кустами. И это в самый нужный момент, когда он обязан был передать инструкции Центра для «Баязета»!

Шаброль не остановил такси возле второсортной гостинички, где на втором этаже, окнами на тихий переулок, жила Лepya. Проезжая мимо, он не заметил ничего подозрительного. Впрочем, если с ней работают профессионалы, разве можно заметить что-нибудь?.. Такси, развернувшись, вновь проехало мимо гостиницы, и, вновь ничего не заметив, Шаброль остановил машину метрах в ста, возле перекрестка. Приходилось рисковать — ничего не поделаешь! Он сказал шоферу, что чувствует себя все же недостаточно хорошо и хочет размять ноги и подышать свежим воздухом. Не нужно и глушить мотор: две-три минуты он походит здесь, не более, а если почувствует себя хуже, сделает знак, и тогда пусть шофер не зевает — подаст машину, придется, видимо, быстро ехать к врачу. Шофер с готовностью согласился, ему нравились богатые и приветливые господа.

Шаброль медленно вылез из такси и, надвинув шляпу на глаза, изменив походку, шаркая ногами, двинулся мимо входа — жалкой одностворчатой двери с матовым стеклом и затертыми, начавшими крошиться ступеньками. Он смотрел перед собой и видел не только вход, но и весь фасад. Окна второго этажа закрыты. Большинство зашторено. Кто и откуда наблюдает сейчас за ним? Каких его действий ждут? Не лучше ли, пока не поздно, повернуть назад?.. Он заставил себя дойти до угла и свернул в переулок. И сразу же заметил: в первом окне номера Мадлен три цветка стояли в обычной композиции: розовый, зеленый, желтый, обе форточки были закрыты неплотно. Ничто не предвещало опасности... А если это ловушка?.. Шаброль пошел обратно. И резко остановился. Переулок был пуст. Он вернулся на улицу, и тут — вот счастье! — на него налетел босоногий мальчишка, дитя Константинополя: верткий, готовый на все.

— Стой! — схватил его за руку Шаброль. — Хочешь заработать лиру? — и повлек его в переулок.

— Что я должен исделать, эфенди? — на замурзанной физиономии светились, точно два уголька, нестерпимо черные глаза.

— Отнесешь письмо.

— Иншаллах!^[10] — обрадовался мальчишка. — Готов служить!

Шаброль написал измененным почерком на листочке из блокнота: «Не медля спускайтесь. Я в такси». Сказал:

— Пойдешь на второй этаж. Там, где коридор поворачивает, — первая дверь. Входи. Если дама одна — отдай письмо. Если с мужчиной — уходи. Я буду ждать. Вот тебе. Вернешься быстро — получишь еще лиру. Все понял?

— Да, эфенди. Чок позель, эфенди!^[11]

— Я жду в такси. Беги!

Шаброль вернулся, опустился на переднее сиденье, оставив дверцу открытой. Приказал, стремясь предупредить вопрос таксиста:

— Как только выйдет женщина, подъезжай быстро к подъезду. Я хорошо заплачу.

И тут выскочил мальчишка.

— Лира! Лира давай! — орал он, сияя.

Шаброль сунул ему лиру, и такси, неловко пятясь, подползло к гостинице.

Мадлен спокойно села на заднее сиденье.

— К вокзалу! — повысил голос Шаброль. — Двойная плата! — и посмотрел назад.

Улица оставалась пустой. Ни машин, ни извозчика.

Из гостиницы никто нс вышел. Шаброль посмотрел на Мадлен. Она пожала плечами. Ехали молча. У вокзала пересели в другое такси, и тут Шаброль сказал:

— Почему задержались, мадам? Что-то серьезное?

— По-моему, ничего. Простуда, не более.

— Тогда едем ко мне?

— Я готова, м'сье...

Мадлен рассказывала. Из кранов в ванной била вода. Из комнаты доносились звуки граммофона.

— Три дня назад появился неприятный господин: седой ежик, правая щека дергается. Часто произносит «э... э...»

— Издетский, — определил Шаброль. — Фигура малоприятная: жандарм, фанатик, не разведчик. Ну, и?..

— Стал ухаживать — чрезмерно, не давал прохода. Приглашал ужинать, приносил цветы. А вообще следил, чередуясь с другим типом. Я все дни никуда не выходила. Вечером еле отделалась: вам, мол, следует совершенствовать французский, произношение ужасное. Позанимайтесь. «С кем же? Может, поможете?» — «Нет, я занята». — «Чем же?» — «Не чем, а кем. Мужчиной». — «Интересен?» — «И богат. Я вам его покажу при случае». Ну и дальше в таком тоне. Утром он подкараулил меня в буфете. «Разрешите, подсяду?» Что делать? «Садитесь». Он мне в кофе и насыпал что-то, видно.

— Не забывайте мелочей, деталей.

— Я отчетливо все помню. И как проветриться вышла, и как по магазинам и улицам водила его. Он — опытный. Я все время чувствовала его за спиной, но не видела, и только раз он вынужден был «раскрыться» — я зашла в магазин женского белья, ему пришлось ждать в меняльной конторе, через улицу. А второго выхода не оказалось. Мы и столкнулись. Я — в гневе. Он извинился, прикрывшись ревностью и страстной любовью, исчез и передал меня своему подчиненному — все в нем крупное.

— Этого не знаю. — сухо констатировал Шаброль.

— Чувствую, начинаю опаздывать. Нервничаю. И какая-то слабость подкатывает, тошнота. И не уйти.

— Что было у вас с собой? — перебил Шаброль.

— Сумочка, — потерянно ответила Мадлен.

— А там? Перечисляйте! Все! Подробно!

— Немного косметики. Деньги — тоже немного. Два платка: я немного простужена. Газета... и пистолет.

— Как! — ахнул Шаброль. — Я же предупреждал! — Но я боялась, особенно вечерами. Это так страшно быть все время одной. И ночью, Шаброль.

— Дальше?

— Я все же ушла. Услышала рожок конки. И в последний момент вскочила, на повороте. Дорога пошла под гору. Он не успел догнать. Бежал и отстал.

— Хорошо.

— Нет, — сказала девушка. И повторила: — Нет, нет, Шаброль. Набралось очень много народа, меня сжали. Мне стало совсем плохо. Чувствую, теряю сознание, вот-вот упаду. А вдруг в конке тоже их человек? Держусь: только бы не упасть. В глазах мутится. Давят, дышать нечем. И я поползла вниз: чувствую — все. Но не упала некуда.