Крушение
Шрифт:
Он помотал головой.
– Я так и думала, – произносит она и опускает глаза обратно в текст, – У отдела безопасности к вам много вопросов. В рамках расширенного расследования всё ваше оборудование изъято для проверки. Не думайте, что вам удастся что-то скрыть.
– Мой компьютер? – угрюмо переспросил он. – Разве я дал разрешение?
– В таких случаях оно и не требуется.
Он мгновение помолчал, а позже пробормотал себе под нос:
– Власть толпы…
Она посмотрела на него исподлобья.
– Давайте без этого. Экстремистские заявления только ухудшат ваше положение. Вы
«Доктор Хилл, не отклоняйтесь от основных задач Комиссии. Лучше расспросите пациента об импланте».
– И что касается вашего височного имплантата. В отчетах техников говорится, что он изрядно потрёпан, – она роется в бумагах одной рукой, – а также на нём присутствуют следы взломов и нелегальных манипуляций. Что вы с ним делали? Передавали слишком большие объёмы информации? Устанавливали неофициальное ПО?
– Ничего подобного, – ответил он, не поднимая глаз.
Покосившись на наблюдательное окно, она несколько секунд подождала дальнейших указаний, но их так и не последовало.
– Ладно, – она берёт в руки планшет. – Чтобы разобраться с историей вашей болезни и вынести заключение, нам необходимо пробежаться по фактам из вашего личного дела, поскольку некоторые события из прошлого могли повлиять на ваше нынешнее состояние, – она открывает файл и в глубине её опустившихся глаз начинают бежать страницы загружающегося текста. – Здесь нет никакой информации о ваших родителях. Предположительно они были нелегальными мигрантами. Верно?
Он пожал плечами.
– Вы что-нибудь помните о них?
Он помотал головой, отводя взгляд куда-то в сторону.
– Понятно. Зато у нас есть файл на вашего опекуна…
Она открывает его досье и медленно, пальцем по воздуху, прокручивает доступную информацию.
– Подозрительный старик. И очень странный выбор протезов, – она задерживается на биометрическом изображении аугментаций ног, которые больше напоминают конечности какого-то копытного. – Но долго вы с ним не прожили, он умер… О нём у вас остались какие-нибудь воспоминания?
– Только то, что он был добр ко мне, – он поднял на неё глаза, скрытые за линией тени.
– Вы видели его смерть?
– Нет, – мрачно ответил он. – Ко мне пришли какие-то люди, сказали, что его больше нет и забрали меня.
Немного помедлив, она возвращается к планшету.
– После этого вы попали в приют фонда «Капаней». Верно?
Он кивнул.
– Там были зафиксированы акты жестокости с вашей стороны. Можете пояснить?
Он задумался на некоторое время.
– Дети в приюте были жестоки ко мне, – пробормотал он и помолчал ещё немного. – Помню, когда я только попал туда, и меня привели к остальным, все сгрудились вокруг и стали разглядывать меня из-за аномалии, – он провел пальцами у глаз.
– Да, флюоресценция зрачков и радужки. Об этом есть в вашем деле – очень редкое генетическое отклонение. – она отматывает немного назад. – Это служило причиной конфликтов?
– Да. Они обзывали меня уродом… до тех пор, пока я не понял, что могу давать им отпор…
– Вы сломали мальчику спину…
– Точно, – он словно разглядывал что-то
в темноте. – Я спустил одного забияку с лестницы. Он пролетел несколько метров перед тем, как упасть. После того раза в младших группах ко мне мало кто вообще подходил.– И у вас из-за этого не было никаких проблем?
– Нет… Возможно наставники понимали, что он этого заслуживал. Он был старше нас и многих задирал…
«Мисс Хилл, члены Комиссии хотят услышать больше об аномалии.» – всё тот же голос раздается в её голове.
Она бросает недовольный взгляд на тусклое отражение, но возвращается обратно к пациенту:
– Можно ещё несколько вопросов по поводу ваших глаз? Когда впервые была обнаружена светимость?
– Не знаю, – безразлично ответил он. – До того, как я попал в приют, никому не было до этого дела.
– А почему они не флуоресцируют сейчас? – спрашивает она, заглядывая ему в глаза.
– Тяжело сказать. С возрастом они горели всё тусклее и реже, пока сияние не стало пропадать вовсе.
– Когда вы заметили снижение интенсивности светимости?
– Не помню. Я не обращал на это особого внимания. Может быть, где-то в старших классах интерната.
– Это могло быть как-то связанно с вашим психологическим или физическим состоянием?
Он равнодушно пожал плечами, а затем, словно что-то услышав, поглядел на зеркало и спросил:
– А у вас здесь курят? Я обычно не курю, только когда нервничаю. Пристрастился ещё в университете.
Она поворачивается в сторону наблюдательного окна:
– Это можно как-нибудь устроить?
Через мгновение раздраженный голос отвечает:
«Я только взял пачку в руки… – И выдерживает паузу: – Минуту».
– Сейчас, – объявляет она.
– Классические, если можно, – добавил он, обращаясь к зеркалу.
Спустя некоторое время в коридоре раздаётся грохот и звук шагов. Дверь открывается и тусклый свет, проникающий в тёмное помещение, заставляет пациента зажмуриться. В комнату заходит санитар. Он подходит к столу и кладёт на край сигареты и электронную зажигалку в пепельнице. Пациент и доктор на мгновение поднимают на него глаза. Санитар уходит. Дверь громко хлопает за ним.
«Прошу, продолжайте».
Она возвращается к планшету, а он достает из полупустой пачки несколько сигарет из полимерных материалов.
– Итак… Вижу, детский психолог отметил что у вас был воображаемый друг, но для того возраста и положения это обычное дело. Значит, несмотря на инциденты, вы учились очень даже неплохо. Ваш общий коэффициент обучаемости просто феноменален, – отмечает она, обратив внимание на проценты в конце копии акта об успеваемости. – Сложно было?
Он покачал головой, прикуривая сам себе.
– Затем вы поступили и с отличием окончили Центральное учебное заведение планеты: «CUOTW», – она быстро отбарабанивает его аббревиатуру. – Как вам это удалось? Обучение там, должно быть, стоит целое состояние.
– Общественная стипендия высшей категории, – ответил он, выпуская остатки дыма изо рта. – Она присуждалась лучшим студентам. Благодаря ей я ни в чем не нуждался на протяжении десятилетий своего ученичества, – пояснил он и снова поднес сигарету губам.
– Какой факультет окончили?