Крутая Бамбина

— Кем? Секретаршей?

— Вика, тебе мало того, что случилось сегодня? Ты не поняла, что если бы ты сделала еще хоть один шаг, то инвалидом бы стала? Разумеется, кто сотворил это бракованное чудо техники, тот совсем дебил, потому что такой бомбой убить вряд ли получилось бы. И создалось впечатление, что кто-то кого-то предупредить хотел.

— Или покалечить, да?

— Не переводи тему!

— Кем ты хочешь работать?

— Вместе работать. Ты должна мне сливать всю информацию из офиса.

— Бухгалтерию Бонцева и договора?

— Вика! Ты же поняла, о чем я.

Я разозлилась. Да за кого он меня принимает?!

— Я сплетнями не занимаюсь. Нанимай своих лапочек из скайпа!

Это я вспомнила случай столетней давности, когда Гущин собирал информацию через мимимишных тупоголовых блондинок. Меня даже передернуло. Гущин с интересом приподнял одну бровь:

— Так ты и правда за мной подглядывала!

И тут его осенило:

— Вика, а ты ведь уже по-настоящему меня ревнуешь.

В этот раз аппетит у меня был зверский. Даже такое замечание Гущина его не перебило. Может, это потому, что я слишком много пережила. И я не стала комментировать эту чушь. А Сергей продолжил:

— Вик, ты же видела, я был прав! Прекращай ломаться, давай сотрудничать. И мне, и тебе это выгодно…

Я отодвинула пустую тарелку подальше от себя.

— Достал!

— Это значит: «Спасибо, любимый Сереженька, за заботу, я все сделаю из чувства глубокой благодарности к тебе» или…

— …или «Гущин, только попробуй хоть строчку слить в свою желтую газетенку, пристрелю на месте»!

— Так ты сейчас косая… — заметил Гущин и обидчиво добавил: — А газетенка у меня не желтая, а серьезная криминалка.

Но я услышала только о себе.

— Я косая?! — разозлилась я. — Я тебя подстрелю и с закрытыми глазами! Гущин, или работаем по-честному, или никак! — хлопнула я по столу и, разъяренная, потопала в свою комнату.

Глава 3.3

Конечно, я еще ночью пришла к выводу, что информативность Сережи мне очень кстати. Но я не сплетница и всех скелетов семьи Высоковских не собираюсь доставать на обозрение публики.

Через пять минут Гущин появился в моей комнате с чаем и вкусными пончиками.

— Я хочу тебе показать, что я не только кристально честный, но и заботливый, внимательный жених, — начал тираду Сергей.

Если б глаз не болел, то я бы закатила глаза, а пока мне оставалось хвататься за голову.

— Давай к делу, — продолжила я, откусив пончик, облитый шоколадной глазурью. — Ты ни строчки не опубликуешь без разрешения Михаила, это раз…

— Раз? — перебил меня Гущин. — Есть еще и два?! Любимая, тебе не кажется, что твоего «раз» больше чем достаточно?

— Любимый, — решила подыграть ему я, — а тебе не кажется, что ты меня ущемляешь в правах?!

— Я тебя ущемляю?! — изумился Гущин. — Я тебя кормлю, пою, караулю под окном, сплю на холоде…

— Только не говори, что все это ради меня! — уже взорвалась я.

Ведь яснее ясного: он все это делает ради новой статьи!

Но Гущин, видимо, решил изобразить влюбленного по полной программе, поэтому, рухнув к моим ногам, стал обнимать мои колени:

— Ради, из-за тебя, и вообще я — твой преданный пес!

Мне очень захотелось двинуть его ногой, чтоб не переигрывал, как вдруг я услышала голос Михаила:

— Тогда тебе не привыкать жить на улице и мерзнуть!

Это он обратился к Сереже, указывая на дверь.

— Прошу. Больше я тебя не держу.

Я замерла. Какой-то голос ледяной у Высоковского. И когда он успел войти?

Сережка удивился, увидев его. Он поцеловал мои ноги и поднялся.

— Уже вернулся? Я только чай сейчас допью, — обратился он весело к Высоковскому, надеясь, наверное, взять его обаянием и оптимизмом, но Миша спокойно возразил:

— Он уже допит. Тебе пора, — подчеркнул он.

Ни «спасибо», ни дружественных пожатий руки, и даже не поинтересовался, как мы тут… У меня поджилки тряслись от поведения Михаила. Сергей хотел ко мне подойти (наверняка, для того, чтобы чмокнуть в щечку), но Высоковский его оттащил, ухватив за рукав, и направил к выходу.

— Бай, любимая! — крикнул Сережа мне на прощанье. Я даже не сумела ему ответить. Уж слишком черная аура была у моего хозяина. Того гляди, меня уволит и тоже заставит спать на половичке у порога.

Я услышала, как захлопнулась дверь. Михаил, словно тень, появился в дверном проеме и, мягко улыбаясь, сказал:

— Надоели эти наглые журналисты…

Тут он подошел ближе и, всматриваясь в мое лицо, спросил:

— Как ты? Успокоилась?

— Все хорошо, — заверила его я.

Мне было стыдно за свою слабость. Я так ревела, словно… словно я его девушка, а не охранник. Уснула на его плече, а ведь должна его охранять.

— Понятно.

Он вышел из комнаты, а я тут же рухнула на кровать. Что ему понятно? Может, завтра заставит ехать на работу? А как я поеду в таком изувеченном пальто? Мне же нечего надеть…

Я закусила губу, предвкушая трудный разговор с Высоковским. Терпеть не могу просить, а ведь придется!

Через некоторое время Высоковский вошел уже переодетый. Светлые волосы его были мокрые, и от него свежо пахло гелем. В руках Михаил держал поднос с ваткой, какими-то лекарствами и шприцем.

— Ты меня собрался лечить?! — в изумлении прокричала я.

— Тебе прописали лечение, — спокойно ответил он. — Повязку уже можно снять. Я обработаю глаз, сделаю укол, осмотрю раны. И можешь спать.

В голове не укладывалось, как он это будет делать. Я его боялась, как демона, особенно после того, как он выгнал Гущина совершенно циничным образом.

— Я сама! — отстранилась от него я, двигаясь к другому краю кровати.

Глаза Михаила слегка сузились, и он, мягко улыбаясь, ответил:

— Сама ты стрелять только можешь, — и еще мягче добавил: — Иди сюда…

Этим тембром можно всю Арктику разморозить, а обо мне и говорить не стоит. Я старалась на него не смотреть, чтобы он не заметил моего замирания. Если он сейчас до меня дотронется и что-то скажет, то боюсь, я сознание потеряю, и скорая меня уже не спасет.