Крутая волна
Шрифт:
Гордей опять наблюдал бой в перекрестие прицела. Миноносец еще не открыл огонь, дистанция была слишком большой, но Гордею хорошо были видны всплески снарядов, посылаемых «Славой» и «Гражданином». Он видел, как один за другим получили повреждения три немецких тральщика и охранявшие их миноносцы начали ставить дымзавесу.
Как назло, стояла безветренная погодгу дым- завеса держалась долго, и вновь удалось обнаружить немецкие тральщики только через час. Теперь дистанция была не более ста кабельтовых. «Слава» снова открыла огонь, и Гордей опять видел, как пошел ко дну еще один тральщик. К «Славе» на полном ходу
Однако и линкор получил серьезные повреждения. Наши миноносцы подошли к его борту, чтобы снять команду, но тут по ним открыли огонь немецкие линкоры. «Забияка» пришвартовался к линкору с левого борта. Гордей вместе с другими принимал моряков со «Славы», среди них было много раненых. Их относили в кают — компанию и в кубрики.
Сняв команду, миноносцы отошли от борта линкора и торпедировали его.
Потом им пришлось еще не раз отражать атаки немецких эсминцев. Гордей не мог даже вспомнить, сколько снарядов выпустило его орудие, но видел, что попал он только один раз. И попал опять прямо в мостик вражеского миноносца. Ему казалось, что вообще этот многочасовой бой с немецкой эскадрой сложился не очень удачно. Но он видел его только в перекрестии нитей своего прицела.
Он не знал, что даже командующий флотом адмирал Развозов после этого боя заявил:
— Я не верил до этих дней в боеспособность флота. Теперь я преклоняюсь перед геройством флота и знаю, что новый немецкий поход нам не страшен — мы сумеем отстоять честь России.
— Да, попытка германского командования уничтожить революционны?! Балтфлот и захватить Петроград с моря провалилась, — подтвердил Дыбенко и добавил: — Но этим не исчерпывается задача флота.
Развозов согласно кивнул, хотя и не догадывался, о какой именно задаче говорит председатель Центробалта. А задача эта была предельно ясной: Балтийский флот сам готовился к походу на Петроград.
Глава четырнадцатая
Так бывает перед бурей: пробежит ветерок, прошелестит листьями деревьев, взвихрит на дороге фонтанчик — другой пыли и вдруг стихнет. В короткую минуту затишья навалится на землю такая духота и тишина, что делается тревожно, ты слышишь, как стучит в висках кровь, как гулко бьется в груди сердце…
Наполненное шумом машин, гвалтом митингов и собраний, время вдруг будто остановилось, на кораблях все замерло в тревожном ожидании. Даже команды отдавались вполголоса. Все чего-то ждали, вот — вот оно начнется.
И только с сидевшего на мели «Петропавловска» в город доносились громкие голоса людей, скрежет металла, грохот лебедок и тяжелое, астматическое дыхание машин. Команда вот уже вторые сутки днем и ночью разгружала корабль. Но и здесь уставших и потных людей не покидало предчувствие надвигающейся грозы.
Предотвратить ее было уже невозможно. Это понимали все, и все ожидали первого грозового разряда, который в клочья разорвет темное, низко нависшее над морем небо, и освежающий поток хлынет на внезапно помолодевшую землю.
Но сигнала еще не было.
На линейных кораблях и крейсерах, а также в береговых частях, насчитывающих более двухсот человек,
спешно сколачивались боевые взводы, и Петр Шумов как угорелый носился от корабля к кораблю, чтобы объединить их в роты, назначить командиров, сформировать эшелоны для отправки в Петроград.Дыбенко, только что вернувшийся со съезда Советов Северной области, вел переговоры с левыми эсерами о совместном выступлении. Представители левых эсеров виляли, предлагали договориться и с меньшевиками. Неожиданно их поддержал председатель Гельсингфорского Совета Шейнман… Дыбенко поручил Шумову созвать общее собрание Совета, судовых и полковых комитетов.
А заседать было некогда. Назначенные к походу в Петроград миноносцы еще не готовы, не закончили ремонт, и неизвестно, закончат ли к намеченному сроку. Да и никто не знал, когда придет этот срок. Судя по всему, о дне и часе выступления знал только Дыбенко, но и он уклонялся от прямого ответа на вопросы даже членов Центробалта.
Шумов усматривал в этой уклончивости недоверие и обижался. Он не разделял и симпатии Дыбенко к новому командующему флотом адмиралу Развозову. Павел считал Развозова талантливым флотоводцем и на этом основании прощал ему многое. Впрочем, и адмирал пока что беспрекословно выполнял распоряжения Центробалта.
С «Республики» пришла целая делегация. Она настаивала на немедленном установлении в Гельсингфорсе и на флоте Советской власти.
— Все равно мы другой власти не признаем, так чего же тянуть? Давай устанавливай! — подступал к Дыбенко матрос с вылезшим из-под бескозырки лихо завинченным черным чубом.
— Сам-то ты представляешь, что такое Советская власть? — спросил его Дыбенко.
— А как же, я Ленина читал.
— Вот и растолкуй команде, как это товарищ Ленин объясняет.
— Какой из меня оратор? Тут кого похитрее да поречистее надо, — сбавил тон матрос. — У меня и слов таких не найдется.
— А ты о словах и о том, как их похитрее составить, меньше всего думай. Слова сами придут, главное, чтобы тут было. — Дыбенко приложил ладонь к сердцу. — Нам нечего красивые сказки рассказывать. Наша правда простая, и говорить о ней надо просто, но так, чтобы тйоя вера перешла к другому. А если другого не можешь убедить, значит, и сам не веришь.
— А может, нам первым все-таки начать? Установим мы тут Советскую власть, за нами, глядишь, и другие начнут.
— Не торопись. Дай срок, и мы установим Советскую власть не только в Гельсингфорсе, но и во всей России.
— Да когда же он придет, этот срок? — опять настырно спросил матрос.
— Потерпите, осталось совсем недолго.
О сроке выступления Петр догадался только после того, как в ночь на двадцать второе октября пришла телеграмма с «Авроры»: «Приказано выйти в море на пробу и после пробы следовать в Гельсингфорс. Как быть?»
Крейсер «Аврора» ремонтировался в Петрограде и после пробы машин должен был присоединиться к своей бригаде, находящейся в Гельсингфорсе.
— Что ответить «Авроре»? — спросил Петр.
— Пусть проведут пробу двадцать пятого.
— Значит?.. — Петр вопросительно посмотрел на председателя Центробалта.
— Вот именно, — подтвердил Дыбенко. — А то ты не догадывался? Открытие съезда Советов — момент роковой.
— Я не цыганка, чтобы гадать, — вскипел Шумов. — Мог бы и сказать.