Крутой поворот (Повести, рассказ)

Он отошел от мольберта и стал внимательно рассматривать картины, развешанные на стене. В основном это были деревенские пейзажи, несколько женских портретов. Портреты не понравились Корнилову - они оставляли впечатление какой-то застылости, статичности. У всех людей были неживые, белесые глаза. А пейзажи радовали. Светлые, лиричные. «У них и краски будто бы горячие». Ему показалось: приложи ладонь - ощутишь тепло нагретых солнцем трав, бревенчатых домиков.

Одна из стен этой большой комнаты, служившей, очевидно, и мастерской, и жилищем художника, была увешана иконами, старинными прялками, потрескавшимися изразцами с причудливыми рисунками.

Бугаев закончил разбирать бумаги в столе.

–  Не густо, товарищ подполковник.

– Он протянул Корнилову диплом об окончании института имени Репина, маленькую книжечку Союза художников. На фотографии Алексеев был совсем молодым, с длинной челкой - совсем не похож на того, что глядел с портрета.

–  А документы, письма?

Бугаев покачал головой:

–  Сейчас возьмусь за шкаф.

Небольшой красного дерева, старинный книжный шкаф с бронзовыми завитушками стоял в углу рядом с диваном.

–  Он что же, один жил?
– спросил Корнилов у Сазонкина.

Тот посмотрел на управдома и сказал:

–  Алексей Алексеевич, вы-то уж, наверное, знаете…

–  Что, что?
– растерянно переспросил старик, поднимаясь с дивана. Он, видать, задумался и не расслышал вопроса.

–  У Алексеева есть семья? Жена, дети?

–  Да, есть. Жена, - управдом посмотрел на Корнилова виновато.
– Я не помню ее имени. Она у него переводчица, сейчас за границей. Мне Тельман Николаевич рассказывал. В Финляндию уехала. А детей у них нет. Живут вдвоем.

–  Надо ведь сообщить жене?
– нерешительно произнес Сазонкин.

–  Надо, - вздохнув, ответил Корнилов.
– Возьмите это на себя. Узнайте, где она работает, переговорите с руководством, Вы с товарищем Сазонкиным продолжайте осмотр, - обратился он к Бугаеву.
– Оформите протокол, а я поехал. Узнаю, как дела у Белозерова.
– Он попрощался с понятыми, тихо сидевшими на диване, и пошел было уже к дверям, но вернулся: - Семен, если найдешь письма, или документы какие, сразу звони.

10

Когда Корнилов вернулся в управление, секретарша, перечислив всех, кто звонил или заходил во время его отсутствия, добавила:

–  Лужский начальник розыска раза четыре уже трезвонил. Просил, как вы вернетесь, чтоб я сразу его вызвала.

–  Белозеров?

Варвара кивнула.

–  Так вызвать? Или обойдетесь на сегодня?

–  Срочно, Варя!

Корнилов едва успел снять пальто, как секретарша, приоткрыв дверь, доложила:

–  Белозеров!

–  Товарищ подполковник, капитан Белозеров докладывает.
– Слышно было прекрасно, будто звонили с соседней улицы.
– Операция, можно сказать, закончена!

–  Так закончилась все-таки или нет?

–  Полная ясность, товарищ подполковник.

–  Подождите, - перебил его Игорь Васильевич, - я включу магнитофон. Докладывайте все по порядку.

Белозеров недовольно крякнул. Не так давно в управлении завели порядок: наиболее важные телефонные разговоры записывать на магнитофонную ленту, чтобы потом можно было проанализировать, детально обсудить сообщение.

–  Давай, капитан, рассказывай, - сказал Корнилов и с интересом подумал: «Подтвердилась моя догадка или нет?»

–  Ваше предположение по поводу лесника Зотова оказалось верным. Сейчас у следствия есть все доказательства.
– Он чуть-чуть помедлил.
– Начну по порядку. Мы со следователем Каликовым восстановили позу убитого на тропинке…

–  Я тебя перебью, Александр Григорьевич, лесник признался?

–  Это как посмотреть, - сказал Белозеров.
– Порешил он себя, Игорь Васильевич. Мы его из петли холодного вынули.

–  Еще того не легче, - пробормотал Корнилов, а сам подумал: «Зачем же ему художника убивать-то понадобилось, если сам в петлю полез? А может быть, его, как свидетеля, устранили?»

–  Чудно получается… Нелогично. Оружие-то у него нашли?

–  Нашли, товарищ подполковник. Миноискатель помог. В бревне прятал. Трофейный карабин. Экспертиза подтверждает - из него лыжника убили.

–  Но откуда такая уверенность, что именно лесник стрелял? Может быть, карабин подбросили? А с ними с обоими расправились?

–  Товарищ подполковник, - с обидой сказал Белозеров.
– Да ведь все сходится. По следу мы прошли, как вы и советовали. След хоть и петляет по лесу, но ведет на кордон. А в лесу участки незаметенные есть. Следок как новый. От лесниковых лыж. Егерь еще раз подтвердил, что у старика была винтовка. Да и самоубийство само за себя говорит - никаких признаков борьбы. И на карабине отпечатки только лесниковых пальцев. Вы меня слышите, товарищ подполковник?
– спросил Белозеров, видимо, обеспокоенный долгим молчанием Корнилова.

–  Слышу! Но с выводами я бы не торопился. Докладывайте теперь по порядку.

–  По ране эксперт определил направление полета пули. Даже угол наклона определил. Рана у него справа, как раз с той стороны, где мы с вами с самолета лыжню видели. Мы знаете что использовали? Теодолит! Точность исключительная! Метеорологи подтвердили: в тот день в шестнадцать часов видимость позволяла разглядеть человека на расстоянии более четырехсот метров. Ну уж тогда мы весь снег вокруг горстями перелопатили. Разыскали гильзу!
– с подъемом произнес Белозеров.
– Потом я с группой сотрудников отправился к леснику. Да поздно…

–  Записки никакой не нашли?
– спросил Корнилов.

–  Нет, ничего не оставил. Действительно, непонятная история. И чего он этого парня застрелил? Не узнали, кто он?

–  Художник Тельман Алексеев, - сказал Корнилов.

–  Художник все-таки, - огорчился капитан.
– Вот те на!

–  Судмедэксперт исследовал труп Зотова? Нет подозрения на убийство? На отравление, например?

–  Это исключено, Игорь Васильевич. Все досконально исследовали.

Переговорив с Белозеровым, Корнилов долго сидел в раздумье. Он прослушал еще раз запись разговора, стараясь оценить сообщенные капитаном факты, прикидывая, не упустили ли чего там, на месте. Нет, пожалуй, и он действовал бы так.

«Ну что ж, можно считать дело законченным!.. Но достаточно ли улик против мертвого лесника?.. В конце концов, пусть прокуратура решает: закрывать дело или нет, - думал он.
– Да закроют. Что им остается? Попробуй теперь узнать, что и почему. Мертвые молчат!» Но дело все же очень тревожило его.

«Ладно, - наконец решил он, - утро вечера мудренее. Надо будет на свежую голову пройтись по всему делу. От начала до конца. А конец-то! Ну и конец!»

Но и дома мысли о драме в Орельей Гриве не выходили из головы, беспокоили, словно легкая, только-только проклевывающаяся зубная боль. Поздно вечером, уже собираясь ложиться спать, Корнилов взял из шкафа словарь. Поискать, что же такое Орелья Грива. «Орелка, рель, гривка - сухая полоса холмов или гребней среди болот», - было написано там. «И всего-то?
– подумал Корнилов.
– А я-то думал: что-нибудь красивое, возвышенное». Но тем не менее он стал думать об этой Гриве, о вековых елях и снежных полянах вокруг. Ему вдруг очень захотелось туда, в лес. В трудные минуты жизни, в пору душевного смятения, острой неудовлетворенности собой, своими поступками Корнилову всегда хотелось быть в лесу. Идти легко, без устали, глухими, позабытыми тропинками, смотреть с крутого берега, как темный поток лесной реки несет и крутит первые тронутые багрецом листья; слушать Далекую перекличку тянущихся к югу ястребов; вдыхать терпкий аромат заросшей вереском и клюквой мшары.