Крутой поворот (сборник)

Старушка посидела минут пять в кресле, пожаловалась на погоду, пожелала всем спокойной ночи и ушла к себе.

— Ну что, товарищ доктор, — сказал Игорь Васильевич жене. — Может быть, ты нам и по сигаретке разрешишь выкурить?

Она махнула рукой, включила телевизор.

Корнилов с Семеном сели друг против друга в кресла, закурили.

— А вы почему меня к Шарымову послали? — поинтересовался Бугаев. — И про зонтик просили выяснить… Капитан?

Корнилов кивнул.

— Они друзья. Шарымову только что кто-то рассказал про его жену и Горина. А капитан с рыбалки никуда не отлучался. Это сразу сняло подозрение, хоть и у него «Жигули», и курит он «Филипп Моррис». Я сопоставил все, решил Шарымова проверить.

— Да… — сокрушенно покачал головой Бугаев. — Проверочка получилась, я вам скажу… Не проверка, а разведка боем.

— Давай теперь в подробностях, Семен. С самого начала.

Бугаев стал рассказывать, стараясь не упустить ни одной мелочи. Корнилов, как обычно, требовал все детали: как вела себя соседка, открывшая дверь, где были остальные жильцы, во что был одет Шарымов, не нашел ли Бугаев каких-нибудь писем?

— Каких все-таки писем?

— Ну мало ли… — пожал плечами подполковник. — Я думаю, Шарымов но зря на даче у старпома все перерыл. Может быть, нашел что-то, письмо жены, например…

— Вы думаете, он после того, как Горина ухлопал, стал письма искать? — удивился Семен. — Оправдательные документы?

— Кто тебе сказал, что он старпома ухлопал?! Дачу взломал — это мы знаем. И застрелился. А Горин?.. — Корнилов стукнул себя кулаком по колену. — Да и некому, выходит, было убивать старпома, — Игорь Васильевич развел руками. — Мы же всех проверили. Капитан рыбачил, никуда не отлучался, стармех в больнице, директор ресторана сидел дома у телевизора, пассажирский помощник и один из штурманов были в ресторане…

— С собственными женами, заметьте, — вставил Бугаев. — Но остается еще один — штурман Шарымов. Где он был в одиннадцать вечера — никому не известно.

— Сенечка, — задумчиво сказал Игорь Васильевич, — ты самый непоследовательный человек в уголовном розыске. Не могу отрицать, что иногда у тебя проскальзывают умные мысли. Но ты не можешь делать из них правильные выводы.

— Игорь Васильевич, почему так сурово? И несправедливо.

— Ты только что удивился, зачем понадобилось Шарымову, устроив катастрофу старпому, ехать к нему на дачу и взламывать ее? Ну действительно, зачем? Искать письма жены? Подтверждения ее измены? Если уж он решился убить Горина, так считал, что оснований у него на это достаточно…

— Логично, — согласился Бугаев. — Но все равно: ехать взламывать дачу из-за писем?! Да почему они обязательно должны быть, эти письма? Можно и без них прекрасно обходиться.

— Ты прав. Я думаю, что Шарымов предполагал застать свою жену с Гориным. И убить старпома. Иначе браунинг зачем? Не дождался их — взломал стол. Может быть, нашел письма… Дома объяснения, скандал! А тут уголовный розыск явился.

— Что ж, выходит, приди я в другое время — несчастья бы и не случилось? — с беспокойством спросил Бугаев.

Корнилов не ответил.

— Игорь Васильевич! — настаивал Семен. — Вы и правда так считаете?

— А кто, Семен, знает, что бы произошло? Раньше пришел, позже… Гадать на кофейной гуще не входит в наши обязанности. Опоздай ты — может, Шарымов и жену бы застрелил…

— Да уж лучше бы! — буркнул Бугаев. Он был явно расстроен словами шефа.

Корнилов заметил его состояние.

— Милый Семен, выброси все это из головы. Ты тут ни при чем. Слишком много навалилось на этого молодого штурмана — измена жены, предательство Горина, взлом дачи… — Корнилов сказал так, а сам подумал: «И я бы мучился. Знал, что не виноват, но мучился».

— Когда с живыми людьми дело имеешь, никогда не знаешь, как все обернется, — сказал он Бугаеву. — Поступки наши иной раз никакой логике не поддаются. А с Шарымовым, по-моему, все ясно. Его намерение расправиться со старпомом — лучшее алиби. Если бы он Горину в машину камень запустил, тогда не торчал бы всю ночь на его даче…

11

Шел четвертый день с того момента, как Корнилову поручили проверить обстоятельства смерти старпома Горина. Утром Игорю Васильевичу позвонил Кондрашов.

— Самоубийство Шарымова все осложнило, — посетовал он. — Я тебе сразу сказал: неприятная история. А жена штурмана — вот уж крепкий орешек! Я ее только что допросил — ни слова о причинах скандала, об отношениях с Гориным. — Помолчав, поинтересовался: — Вы когда закончите?

— Сегодня, Во второй половине дня готов встретиться. Мое начальство тоже любопытствует. Доложусь, а потом к тебе. Идет? Вот уж навели панику с этим Гориным. А капитан, между прочим, на меня хорошее впечатление произвел.

— Знаешь, — как-то виновато сказал Кондрашов, — дело приобрело слишком большой общественный резонанс. Старпом, оказывается, и в министерство письмо отправил. — Он вздохнул и посвистел тихонько, как свистел всегда, раздумывая о чем-нибудь неприятном. Потом сказал: — Як вам в управление сегодня загляну. Часам к четырем. Тогда обо всем и расскажешь… Приготовься. За вами глаз да глаз нужен. И, кроме старпома, дел хватает по вашему ведомству!

— Ладно, разберемся, — усмехнулся Корнилов. — Приедешь, поговорим. Заходи прямо к Михаилу Ивановичу, я вам обоим и доложу.

Закончив разговор с Кондрашовым, подполковник позвонил в радиокомитет. Поинтересовался, не отозвался ли кто в ответ на прочитанное по радио объявление. Его передавали трижды: в семь, в восемь и в половине девятого. Корнилов решил, что если интересующий его автомобилист не услышит обращения утром, перед уходом на работу, то обязательно — слушая последние известия в машине, когда будет ехать на службу. Если только он вообще слушает последние известия!

Никаких звонков в радиокомитет пока не было. Оставался выпуск теленовостей в восемнадцать часов, когда обращение должны были повторить.

Корнилов раскрыл папку с почтой. Среди сводок и писем ему бросился в глаза аккуратно запечатанный пакет, на котором красивым размашистым почерком были написаны адрес управления, его, Корнилова, фамилия и маленькое слово «лично». «Интересно, что за женщина пишет мне? — подумал подполковник, разглядывая конверт. — У нее ровный, спокойный характер, сильная воля сочетается с мягкостью… — Игорь Васильевич по привычке потеребил мочку уха и покачал головой. — Что-то слишком разноречивые признаки».